Специалист, которому мы отдаем предпочтение, доктор Кайл Бендершмидт из Университета Содружества Виргинии в Ричмонде. Много лет он занимается преподавательской деятельностью и создал одну из ведущих в стране научных криминалистических лабораторий. Я поговорил о нем с другими адвокатами и убедился, что они от него просто в восторге.

Мы стараемся, чтобы наши расходы на услуги экспертов, частных детективов и юристов, когда они нам необходимы, не выходили за рамки 75 тысяч долларов. Адвокатам вообще стараемся не платить – за годы нашей деятельности мы научились быть весьма убедительными в просьбах, обращенных к тем, кто нам сочувствует, поработать на нас бесплатно. По всей стране у нас имеется довольно широкая сеть людей, согласных на подобные условия. Мы надеемся, что ученые и эксперты также хотя бы сократят свои гонорары, учитывая, что речь идет о помощи невинно осужденным, но такое случается редко.

Стандартная ставка Бендершмидта – 30 тысяч долларов.

– У нас они есть? – спрашиваю я у Вики.

– Конечно, – с улыбкой отвечает она. Вики всегда настроена оптимистично. Если выяснится, что нужной суммой мы не располагаем, она сядет на телефон и найдет каких-нибудь спонсоров.

– Тогда давайте наймем его, – предлагаю я.

Мэйзи со мной согласна. Мы переходим к обсуждению кандидатуры второго эксперта.

– Похоже, работа со свидетелями, за которую ты взялся, Пост, тоже будет непростой, – произносит Мэйзи. – Я хочу сказать, что ты вступил в контакт с Джун Уокер, Зеке Хаффи и Кэрри Холланд, и пока никто из них не желает с тобой говорить.

Как, наверное, и в офисах многих других организаций, в фонде «Блюститель» принято беззлобно подтрунивать друг над другом. Вики и Мэйзи неплохо уживаются, хотя стараются ограничивать общение друг с другом и пореже вступать в прямой контакт. В общем, находясь в городе, я неизбежно становлюсь мишенью для их шуток и подначек. Если бы мы все не любили друг друга, наши пикировки были бы более жесткими.

– И не говори, – со смехом отвечаю я на реплику Мэйзи. – Кстати, напомни мне, пожалуйста, последний случай, когда дело, которым мы занимались, уже на старте шло как по маслу.

– Ну, мы – черепаха, а не кролик, – замечает Вики, с удовольствием вставляя в беседу одно из своих любимых сравнений.

– Ага, – киваю я. – Прежде чем мы приняли решение заняться делом Куинси, мы три года все проверяли и перепроверяли. Ты хочешь, Мэйзи, чтобы мы добились освобождения за месяц?

– По крайней мере, покажи, что мы как-то продвигаемся вперед.

– Я еще не пустил в ход все свое обаяние.

– Когда ты снова поедешь в Сибрук? – интересуется Мэйзи.

– Не знаю. Я намерен откладывать это столько, сколько будет возможно. Там никто не знает, что мы вступили в игру, и мне бы хотелось подольше оставаться в тени.

– У тебя есть серьезные опасения? – спрашивает Вики.

– Пока сложно сказать, но я допускаю, что дело может быть опасным. Если Руссо убрала какая-то банда наркоторговцев, то эти парни все еще где-то там. В том числе и убийца. Мое появление, скорее всего, привлечет их внимание.

– Все это кажется ужасно рискованным, – вздыхает Мэйзи.

– Так оно и есть. Однако с риском связано большинство дел, которыми мы занимаемся. Наши клиенты сидят в тюрьме, хотя на спусковой крючок нажал кто-то другой. Убийцы же остаются на свободе и смеются, потому что копы схватили и отправили в камеру не того парня. Если они узнают, что какой-то адвокат, который занимается освобождением невинно осужденных, копается в старом деле, им это наверняка не понравится.

– Просто будь осторожен, – говорит Вики.

Для меня совершенно очевидно, что и она, и Мэйзи уже давно переживают, хотя стараются этого не показывать.

– Я всегда осторожен. Ты будешь сегодня что-нибудь готовить?

– Извини, нет. Наши планы придется отложить.

– У нас сегодня замороженная пицца, – сообщает Мэйзи. Стряпать она не любит и, имея четвертых детей, частенько берет готовые блюда в тех отделах супермаркетов, где находится сильно охлажденная еда.

– А где Джеймс? – интересуюсь я.

Несколько лет назад Мэйзи и ее муж стали жить раздельно и попытались развестись. У них это не получилось, но жить вместе получается еще хуже. Мэйзи понимает, что я не просто пытаюсь совать нос в ее дела и меня эта тема действительно волнует.

– Он то приходит, то уходит. Проводит время с детьми.

– Я молюсь за вас, ребята.

– Знаю, Пост. А мы молимся за тебя.

Я не держу еду в своем «пентхаусе». Поскольку дома я бываю крайне редко, она бы постоянно портилась. На сей раз мне не удалось перекусить у моих коллег, и я работаю до темноты, а затем отправляюсь на долгую прогулку по старым кварталам города. До Рождества остается всего две недели, и в воздухе разлита прохлада. Хотя я живу в Саванне уже двенадцать лет, город я так и не изучил. Я слишком часто бываю в разъездах и потому до сих пор не смог отдать должное его богатой истории и своеобразному очарованию. Кроме того, при моем, можно сказать, кочевом образе жизни сложно обзаводиться друзьями. Но я знаю, что мой первый друг – дома и будет рад моей компании.

Лютер Ходжес нанял меня, когда я еще учился в семинарии, и уговорил приехать в Саванну. Теперь он уже отошел от дел. Его жена умерла несколько лет назад. Лютер живет в небольшом коттедже, который принадлежит епархии и расположен в двух кварталах от Чиппева-сквер. Лютер ждет меня на крыльце. Ему явно не терпится выбраться из дома.

– Привет, падре! – говорю я, и мы обнимаемся.

– Здравствуй, сын мой, – благочестиво произносит Лютер.

Это наши обычные приветствия.

– Ты выглядишь похудевшим, – говорит Ходжес. Он всерьез беспокоится по поводу моего образа жизни – плохого питания, дефицита сна, стрессов.

– Про вас, конечно же, такого не скажешь, – отвечаю я. Мой друг похлопывает себя по животу.

– Не могу заставить себя отказаться от мороженого.

– Между прочим, я умираю от голода. Пойдемте скорее.

Держа друг друга под руку, мы идем по тротуару вдоль Уитакер-стрит. Лютеру уже под восемьдесят, и во время каждого следующего своего визита к нему я отмечаю, что двигается он чуть медленнее, чем в прошлый раз. Лютер слегка прихрамывает, ему нужна операция по замене коленного сустава на искусственный, но, по его собственным словам, в запасных частях нуждаются только старые пеньки. Еще он любит говорить по этому поводу: «Ты меня, старика, в эти дела не впутывай».

– Ты где был? – спрашивает Лютер.

– Как обычно. То тут, то там.

– Расскажи мне о деле, – просит он. Лютер восхищается моей работой и хочет знать все последние новости, относящиеся к ней. Ему известны имена клиентов фонда «Блюститель», и он внимательно отслеживает развитие событий с помощью Интернета.

Я сообщаю ему о Куинси Миллере и о том, что на начальной стадии работа над делом продвигается с трудом, что довольно типично. Лютер внимательно слушает и сам почти ничего не говорит. Многие ли из нас могут похвастаться тем, что у них есть настоящий друг, которому нравится то, что вы делаете, и который готов слушать вас часами? То, что у меня есть Лютер Ходжес, – это благословение божье.

Я излагаю основные аспекты дела, не раскрывая при этом никаких конфиденциальных сведений, а затем спрашиваю Лютера о его работе. Каждый день по несколько часов он занимается тем, что пишет письма мужчинам и женщинам, находящимся за решеткой. Лютер видит в этом свою миссию и осуществляет ее преданно и целеустремленно. Он тщательно ведет архив переписки и имеет копии всей корреспонденции. Тот, кто внесен в список Лютера, получает письма и поздравительные открытки в день рождения и на Рождество. Если бы у старика были деньги, он бы посылал их всем обитателям тюрем.

На данный момент в его списке шестьдесят имен. Одного из числившихся в нем заключенных не стало на прошлой неделе. Молодой человек, отбывавший наказание в штате Миссури, повесился. Когда Лютер говорит об этом, голос его дрожит и прерывается. Заключенный в письмах пару раз поднимал тему самоубийства, и Лютер был всерьез этим обеспокоен. Он даже неоднократно звонил в тюрьму в надежде, что ему помогут как-то успокоить молодого человека, но ничего не добился.