Мы присели на третьей палубе, рядом с капитанской рубкой. Слева от нас – родители с двумя мальчишками. Поначалу те сильно шумели и порядком достали Макс. Наконец, они успокаиваются и тоже садятся. Но тут Макс отчетливо слышит бурление животов. Тростинка в ее руке ломается пополам. Подруга резко поворачивает голову и внимательно смотрит на родителей, которым и дела нет до сыновей, затем переводит взгляд на веселящихся мальчишек.
- Послушайте, - с нескрываемой яростью в голосе произносит она, - если вы двое решили составить ансамбль, - дети недоуменно смотрят на нее, - то хотя бы старайтесь синхронно это делать, - и выразительно показывает на их животики.
Семь минут, и мы на острове с населением то ли в полторы, толи в пять тысяч человек – я не слишком внимательно слушаю, что мне говорят – слишком увлечена умиротворенной природой. Наш водитель представляет нам гида и, пожелав приятно провести время, возвращается на паром. Гид Степан усаживает нас в серый пазик.
- И сколько таких машин на острове? – интересуется Виталий – дядя из сорокалетней пары.
- Где-то семьсот, - подумав, отвечает гид.
- И где ж они тут помещаются, на крошечном острове? – любопытствует мама из трио.
- Тут и помещаются, - не поняв подоплеки, говорит Степан, - только на моей улице семь штук.
- Ого, - в один голос протягивают Анри и Макс.
Тут следует полное выяснение личности Степана и всей его семьи. Женился три года назад. На свадьбе присутствовало около двухсот человек – семья, родственники, друзья – и фактически все – местное население – буряты. А другим национальностям запрещено. Хотя, если, например, друг – русский, то и он вполне может быть на свадьбе гостем. Сейчас у Степана подрастает двухлетний сын.
Экскурсия по острову длится восемь часов с перерывом на обед. Доезжаем до самой северной точки острова – мыса Хабой. К тому же, вроде прямо здесь то ли самое широкое, то ли самое узкое место на Байкале. А самая глубокая точка – тысяча шестьсот семьдесят два метра – не знаю где. Тут уж ливень разразился в полную силу, я даже вылазить из автобуса не стала. Вернее, выскакиваю, чувствую, дождь, полминуты стою и мигом запрыгиваю назад. Забираюсь в самый конец. Девчонки усаживаются напротив. Рядом располагаются мама с сыном, их папа теперь сидит с водителем. И по бокам от меня устроилась сорокалетняя пара. Двигаемся в обратный путь. Хотя впереди все еще мыс Бурхан с шестью или больше столбиками, обильно обвязанными ленточками духам дороги.
Говорят, когда-то у подножия мыса лежал камень, очень похожий по форме на черепаху, но некоторое время назад случился обвал или что-то в этом роде, и камень исчез. Дождик тут послабее, чем на самой северной точке, но все же… Я не иду дальше за другими туристами, а остаюсь рядом со Степаном у машины.
Анри увлеченно беседует с сорокалетней семейной парой. Дик и Макс отходят к самому краю – хочется фотографий поэкстримальнее. Дик бесится – она предпочитает мирно, как и я, находиться у пазика, но раз уж пообещала Макс быть ее фотографом, то надо сдерживать обещание. Макс отошла еще ближе к краю.
- Осторожно, не свались, - бурчит Дик, не отрываясь от окошечка в камере.
- Все пучком, нос торчком, - поет в ответ подруга и… оступается.
Из груди Дик вырывается сдавленный вскрик. Всем корпусом она кидается за подругой, но мгновенно останавливается – если Макс упала, то ей уже не помочь. Всезнаечка замирает в незнании, что делать – мысли хаотично роятся в ее головке, приводя к полному бездействию.
Никто при этом и глазом в их сторону не моргнул. Пару секунд спустя перед Дик предстает невероятная картина – Макс, но в то же время и не Макс. Некая помесь лимонно-коралловой бабочки с древним птеродактилем. Все тело Макс покрыто кожей динозавра, однако цвет крыльев просто завораживает. Дик подняла взгляд выше и столкнулась с лукавой ухмылкой подруги.
- Я же говорила – все пучком, - гордо напоминает Макс, присаживаясь на крае камня.
Гид напоминает всем, что надо успеть к парому на восемь часов. Люди торопливо занимают свои места.
Побережье у острова песчаное, что, несомненно, привлекает туристов. Однако все остальное покрывает глина. Земли черноземной совсем чуть-чуть и то в огородах. На почти лысых полях пасутся лошади, которых Дик и Анри просто обожают, и худые костлявые коровы. Дорога проходит в основном по холмам. Глина размокла, легко увязнуть. Но наш водитель и гид по совместительству прекрасно ведет машину – медленно, осторожно, минуя все опасные моменты.
С первого раза мы рывком поднимаемся на холм, но что-то идет не так. Вместо того, чтобы медленно спуститься вниз, мы буквально летим в тар-тарары. Пазик крутит и вертит на кочках, в ямах, лужах – брызги во все стороны. Пассажиры хаотично хватаются за сиденья и спинки, но эта тачка явно знавала времена и получше – тогда все и держалось на месте. Сиденье передо мной, на котором сидела сорокалетняя женщина, отрывается от пола и подпрыгивает к самому потолку. Никто и вскрикнуть не успевает, как махину начинает крутить и вертеть во все стороны. Я больно ударяюсь плечом о замок на форточке, но еще и ощутить ее не успеваю, как вижу – моих подруг подбрасывает вверх. Дик успевает ухватиться за спинку и чудом падает на место. Макс мешком бухается на пол – у нее треснула рука, следом на нее опускается сорокалетний мужчина, за которого ухватилась жена. Последнее, что я вижу – ужасающийся взгляд Анри за мгновение до того, как она ударяется о крышу пазика головой, и та становится неестественно перпендикулярной к телу… Как сквозь крики и вопли я отчетливо разобрала хруст шеи подруги – сама не знаю. Но все стало понятно…
С трудом мне удалось разомкнуть глаза. Боль в каждой клеточке тела. Белые стены вокруг. Мама поднялась на шум из-за ее спины. Шепотом с кем-то переговорила, я уловила лишь обрывок.
- Она только вчера утром приходила в себя, врачи говорят, это хорошо, она могла и не очнуться, - тихий всхлип, - они делают, что могут, - слезы… в ее голосе слезы, - она обездвижена, не может говорить сама, но все прекрасно слышит и понимает… так говорят врачи.
- Все будет хорошо, Нина Васильевна, - успокаивает ровный девчачий голос.
Мужчина обхватил маму за плечи – кажется, это был отец. Я обессилено прикрыла глаза – никогда бы не подумала, что держать их открытыми окажется настолько тяжело. Однако я слышу, как ко мне подошел человек.
- Вот и я, - едко произнесла девушка, всего минуту назад успокаивающая мою маму – как кардинально изменились нотки, - знаешь, Бог всех наказывает, - она наклонилась ближе, мне в нос ударил аромат любимых духов Анри, - я надеюсь, ты чувствуешь боль в сто раз сильнее, чем я, - голос оборвался от избытка чувств, но, вздохнув, посетительница продолжила тираду, - я желаю тебе самой мучительной и медленной смерти… самой, - яростно прошипела она и, выпрямившись, развернулась к выходу.
С большим трудом мне удалось еще раз разомкнуть веки, чтобы посмотреть в спину настолько ненавидящего меня человека. Она прихрамывала, но гордо поднятая голова, уверенный голос не давали и повода подумать о ней как о калеке.
- Спасибо, что пришла, Маша, - искренне поблагодарила моя мама Машу Сухову.
Синий
- Ты всегда такой романтик? – спрашиваю я, не в силах сдержать счастливую улыбку.
Его зовут Петя, ему двадцать два, и летом он подрабатывает у своего отца – на подъемнике. И у него самые красивые карие глаза с длинными ресницами, которые я когда-либо видела в своей жизни.
- Только с тобой, - такие слова мечтает услышать любая девушка, и я их слышу.
Букет полевых цветов, полный термос сладкого кофе с молоком и запеченный омуль с овощами. Пикник на побережье. Сидим на двух валунах, сброшенных людьми давным-давно. Не представляю, что они могли делать с этими плитами – может, строили дома? Да нет, тут в основном все деревянное. С другой стороны, чуть поодаль, есть школа и тропинка вглубь с четырех или пятиэтажками. Романтический пикник… страшно романтический, что я никак не могу унять глупую счастливую лыбу. Но и лицо моего кавалера освящено радужной, теплой улыбкой, будто он прекрасно понимает весь букет охвативших меня эмоций.
