День недели был вторник. Среди всех уроков значился английский. Еще на первом уроке Артем поинтересовался, как мое здоровье и не рано ли мне выходить в школу, мол, выздороветь надо. Так же он спросил, почему я не отвечала на его звонки. Глупец. Я ни на чьи звонки не отвечала. Как и сейчас, вместо каких-либо ответов парень получил тяжелый взгляд из-под бровей. После он сидел рядом молча. Пожалуй, я походила на зомби.

- Гримлена?! Соизволила появиться, - с этих слов начался английский язык, причем заметьте, Елена Аркадьевна всегда говорила только по-русски.

Я молчала, просто не реагируя на нее. Уставилась в спину впередисидящего Евгения и хранила тишину, скрестив руки на груди.

- Покажи свою домашнюю работу, - велела женщина без тени усмешки, лишь гневные огоньки плясали в глазах, безразличие ее бесило.

Даже и не знаю, за что она на меня взъелась. Без каких-либо слов передала вперед тетрадь. Учительница даже не взглянула на нее.

- Решила в молчанку играть? – я не то что не взглянула на нее, но даже ни один нерв не трепыхнулся, - поздравляю, Гримлена, скоро ты вылетишь из нашего лицея за неуспеваемость, - моя правая бровь взметнулась вверх, - поражаюсь, как ты в другой-то школе училась, ты же ничего не знаешь, - это было открытое издевательство, которое я игнорировала, - дневник передай! – наконец рявкнула она.

- Зачем? – глухо спросила я.

- О, так ты не глухонемая, - съехидничала она, а Юльча демонстративно захихикала в ладошку.

Помнится, Артем говорил, что учительница по английскому близкая родственница с жирафихой – родная тетя. Однако же милая у них семейка, страшно подумать, какие еще скелеты в их шкафах.

- Дневник давай, - нетерпеливо повторила повеление.

- Зачем? – более громко задала вопрос.

- Затем, чтобы я поставила в него твою отметку.

- Какую? – безразлично, но уточню, что всегда только на английском языке.

- Ту, которую ты заслуживаешь, - ехидно отвечала она.

- Какую? – повторила я.

- Естественно, двойку! – не выдержала Юльча.

- Почему? – все тем же тоном.

- Потому, что я учитель и мне решать какие оценки ставить своим ученикам, - лицемерно произнесла Елена Аркадьевна.

В этот момент я очнулась, будто от клинической смерти. Пусть я по-прежнему не чувствовала физической боли, хоть сверните и вырвите мне руку, я даже внимания не обращу, просто внутри меня – психологическая, если хотите, - боль была в миллиарды раз мощнее. И все же на фоне всего этого, моя гордость взметнулась на поверхность. Я презрительно глянула на женщину, стоявшую у первых парт.

- Вы учительница? – окрепшим голосом начала я. - И что же вы преподаете? Русский язык?

Не знаю, что больше взбесило Елену Аркадьевну – то, что я упорно говорила на английском или то, что я открыла ей глаза. Как бы то ни было, в фурию она превратилась мгновенно, при этом старалась делать вид, что едва сдерживает себя. Впрочем, может оно так и было взаправду.

- А ну сейчас же собрала вещи и пошла вон! – с последними словами указала рукой на дверь.

Не дура, поняла. Встала, закидала учебники, тетрадки и прочее в сумку. К моменту, когда сие действо совершалось, на улице, как говорится, распогодилось. Иными словами, солнце пекло пуще прежнего и воздух был настолько знойным, что люди буквально молили о дожде. Окно, возле которого я сидела, было открыто. Всегда мечтала уйти, эффектно хлопнув дверью. Но здесь было не до спецэффектов. Под пристальными взорами одноклассников и взволнованным – Артема я ловко встала на стул, на котором еще секунду назад сидела. Удивленный вздох замер и с шумом вылетел из уст общественности совместно с моими последними действиями – со стула на подоконник, с последнего на траву под окном. А там дорога домой. В устном народном творчестве было рождено множество поговорок да пословиц, многие из которых сейчас безупречно подходили под ситуацию: «поминай как звали», «скатертью дорожка», «прости-прощай» и так далее и тому подобное.

В общем, в этот день я в лицей больше не вернулась. Вечером классная руководительница позвонила бабуле, но моя старушка, терпеливо все выслушав, объяснила, а, точнее, частично наврала, что у меня большие проблемы, в семье шаткая ситуация – родители то сходятся, то разъезжаются и я, дескать, эту самую ситуацию очень тяжело переживаю. Все-таки у меня золотая бабуля, даже в этом мире. После долгого разговора она не стала у меня допытываться, чего ради ей пришлось лгать. Она вообще не задавала вопросов и меня это вполне устраивало.

Во мне постепенно стал развиваться панический страх ночи. Что скрывает темнота, когда ничего не разглядеть, когда вся грязь и похоть вылезает на поверхность и смешивается с самыми черными желаниями людей…? Страх очень умело парализует. Никогда не знаешь, с чего он начнет – с рук и ног или с головы – остановит мысли, убьет их. Если знать, чего человек боится, из него можно сделать раба до конца дней либо его, либо своих. Пометка моим врагам – я боюсь ночи и тех сновидений, что Морфей не приносит мне, а заставляет делать их самой против моей воли. Как бы сильно я ни хотела остановить их, ничего не получалось. В лучшем случае, в моих снах появлялись другие персонажи, и видение становилось их. В худшем – я просыпалась под собственные не контролируемые крики. Знаю, бабуле это уже надоело, но ни я, ни тем более она абсолютно ничего не могли с этим поделать. Оставалось только ждать, когда придет спасение. Но проблема в том, что я не имела ни малейшего, ни крошечного понятия откуда ждать помощи и ждать ли ее вообще. Сложилось ощущение, что меня просто бросили.

Мой сегодняшний сон был посвящен тому, что меня и вправду бросили, как мешок картошки, в яму. Вокруг были черви, шорохи, чьи-то шептания, мольбы. Вверху оставили небольшое отверстие, в которое светило луна-насмешница. Я была вся в камках грязи, но ни слова об этом кошмаре больше, иначе… Проснулась. Бабуля в кресле за моим столом восседала напротив меня.

- Сегодня у тебя рекорд, - уставшим голосом молвила она, - ты проспала ровно две минуты.

Что хуже: когда ненавидят тебя или когда ты сам не выносишь себя до такой степени, что всеми фибрами своего тела желаешь своей смерти?

- Иди спи, я сегодня больше не засну, - прошептала я.

- Солнышко, согласись, так больше продолжаться не может, - говорила твердым уверенным голосом, - я договорилась со своей знакомой, она психотерапевт…

- Мне не нужен врач, - перебила я, от изумления даже села в один рывок.

- Прошу, не перебивай, - велела, сомневаюсь, что уже моя старушка, - в следующий четверг она выкроила для тебя окно.

- Она что, еще и швея? – дыша, как бык на красную тряпку.

Глупая бабуля – неужели она и вправду верила, что кто-то мне может помочь? С другой стороны, я сама хранила подобные надежды, но в данную минуту, здесь и сейчас я больше чем уверена, что никто, совершенно никто, не способен понять то, что со мною случилось. Возможно, я сама до конца этого не понимаю.

- С каких пор ты стала грубиянкой? – повысила голос, ее спокойствие исчезало, как алиби виновного убийцы.

- Мне не нужен врач, - упорно повторила.

- Эля, я вижу, что с тобой что-то случилось, но не могу понять что именно, - искренне промолвила, - надеюсь, что Софья сможет тебе помочь.

Вместо ответа я, поджав губы, просто покачала головой из стороны в сторону. Но бабуля не обратила на это никакого внимания. Она встала, выключила свет и закрыла за собой дверь. Вот тебе и поддержка родственников в тяжелые времена. Сначала психотерапевт, а потом что – психушка? Ну, спасибо, Тим, ты был так добр ко мне, что не оставил на «Титанике». Уж лучше там, чем здесь.

В лицее с самого моего появления народ беспрерывно шептался за моей спиной. Да и плевать мне на них было. Как я уже говорила, боль физическую я не испытывала, потому, когда Юльча якобы случайно залепила в меня учебником, который она по идее кидала Денису, что стоял в противоположной стороне, я даже не повернула в их сторону головы. Парень, конечно, извинился, мол, недоразумение. Но с каких-то пор я перестала верить в недоразумения, уж простите.