Мальчишка стоял со шваброй в руках, наблюдая Самойлова со спущенными брюками в полной боевой готовности. Его рот открылся от удивления, а на щеки и кончик носа медленно наползал алый румянец.
– Простите, – сдавленным голосом извинился он, и хотел было шмыгнуть за дверь.
– Стоять! – прорычал Самойлов. – Зайди и закрой дверь за собой.
Казалось, минуту парень не мог сообразить, что от него хотят, а потом развернулся, шагнул вперед и закрыл за собой дверь, глядя на Самойлова, как загипнотизированный кролик. Огромные, холодные глаза с темным ободком вокруг радужки, как у собак хаски, влажно блестели, отражая приглушенный свет желтой лампы под потолком. Сознание Самойлова окончательно помутилось, его руки мелко подрагивали, на висках выступила испарина. Один широкий шаг вперед – и он прижимает своим горячим телом парня к стене, вспотевшим лбом – к его макушке, пахнущей шампунем и моющими средствами для уборки, вдавливает возбужденный член в его впалый живот, чувствует, как парень нервно вздрагивает и непроизвольным жестом втягивает длинную шею в костлявые плечи. Словно резко отрезвев, удивленно хлопает ресницами, пытается оттолкнуть тяжелое Самойловское тело руками, но это совсем не просто.
– Есть два варианта развития событий, – горячим шепотом Самойлов обжигает шею парня слева, тот настороженно затихает, поднимая испуганное лицо.
– Либо это делаю я, будет быстро, страшно и больно, либо ты сам…
Несколько напряженных секунд парень раздумывает, буравя теплые глаза Самойлова своими льдинками, забираясь взглядом едва ли не в самые мозги, от чего скулы сводит и ноги подкашиваются. Как же это возможно выглядеть таким страстным и холодным одновременно? Как это возможно, так пошло закусить нижнюю губу, словно герой дешевой порнушки, и продолжать так невинно хлопать ресницами? Ведь он явно не делал это специально, скорее вообще не замечал. Ему что, никто никогда не пытался глаза открыть? И разве он не видит это сам каждый раз, как смотрится в зеркало?
Он приоткрывает рот, явно чтобы возразить, но замечая, что напор становится только сильнее, угрожая расплющить его тщедушное тело о стену, обратно закрывает, так ничего и не сказав. Судорожно сглатывает и берет дрожащими пальцами пылающий член Самойлова. Тот немного отстраняется, чтобы парню было удобнее, шепчет ему в самое ухо:
– Разумный выбор, вот так, умничка…
Слегка поддаваясь бедрами навстречу длинным тонким пальцам, Вадим чуть слышно постанывает. Это оказывается приятнее, чем он мог себе представить, даже несмотря на то, что рука у мальчишки просто ледяная, да и энтузиазмом он явно не блещет. Горячие волны прокатываются по телу одна за другой, так, что волосы на загривке дыбом встают, только не совсем понятно от чего именно – от физического контакта, или от созерцания этого растерянного невинного личика, с горящими щеками и губами, за которые не грех было бы и убить. Становится трудно дышать, пот катится с его лица градом – они что, перец Чили добавляют в эти чертовы таблетки?
На секунду Самойлов отстранился, чтобы отдышаться. От этого дикого перевозбуждения он не мог кончить, но чувствовал, что если дело так пойдет дальше, то он просто взорвется или точно схватит инфаркт и все, поминай как звали! Пора переходить к решительным мерам.
Ввинчиваясь пальцами под ключицы парня, Самойлов заставляет его опуститься на колени, придерживая за подбородок и слегка запрокидывая голову.
– Будь умницей, открой ротик, – шипит он сквозь зубы, поглаживая большим пальцем влажный изгиб нижней губы.
Мальчишка не сопротивляется, но и не разевает рот с полной готовностью, как это делали десятки Самойловских девушек. Поэтому Вадиму приходится на всякий случай перестраховаться – он проталкивает палец глубже, чувствуя горячий влажный язык, исследует идеально ровные зубы, слегка выпирающий клык с левой стороны, скользит по небу. Сердце замирает на мгновение и снова несется галопом, бешено пульсируя во всем теле, оглушая. Вадим опирается о стену, чтобы не упасть, ноги уже не слушаются. Другой рукой направляет свой член парню в рот. Тот судорожно вдыхает через нос, охваченный паникой, подается назад, затылком ударяясь о стену.
– Тише-тише, – успокаивает его Самойлов, проталкиваясь чуть глубже, до самого горла, чувствуя спазмы кашля и впивающиеся короткие ногти в бедра. Подается назад и снова вперед, с удовольствием путаясь пальцами в мягких волосах мальчишки. С каждым новым толчком пытается проникнуть глубже, войти полностью, буквально насаживая его голову на себя, уже не обращая внимания ни на сопротивление рук, ни на задыхающиеся хрипы – никаких тормозов, крышу окончательно сносит. Удержать и без того бешеный темп просто невозможно, он становится рваным и дерганным, еще несколько затяжных глубоких толчков и Самойлов запрокидывает голову парня вверх, чтобы взглянуть в его лицо – потное, пунцового цвета, но все еще такое невинное. Мальчишка поднимает на него свои полные отчаяния и ужаса глаза, в черном бархате ресниц которых запутались слезы… И тут Самойлова окончательно накрывает.
– Тво-о-ою ма-а-ать, – ревет Вадим, как раненый медведь.
Кажется, у него еще никогда не было такого бурного оргазма. С этим разработчики Виагры явно не промахнулись. Только потом он с ужасом осознает, что кончает парню в рот, продолжая крепко держать того за волосы, не в силах ослабить хватку. Один удар, второй, третий, на четвертый он, наконец, резко отшатывается, едва не заваливаясь назад, плюхается на крышку унитаза. Парень на четвереньках пытается снова научиться дышать, отхаркивает сперму, кашляет, содрогаясь всем телом, судорожно втягивает воздух воспаленным горлом. Потом утирает лицо ладонями и забивается в угол под умывальник. Если взглянет на довольную рожу Самойлова еще хоть разок, то просто умрет от стыда. Подступающий приступ тошноты на минуту лишает возможности вообще о чем-то думать, он вздрагивает всем телом от нахлынувшего отвращения. Еще не хватало тут блевать на глазах этого извращенца! Вот влип, так влип, спасибо, бабуля! Когда обед благополучно укладывается обратно в желудок, он открывает глаза и видит протянутую сверху лапищу с полотенцем, заботливо смоченным холодной водой. Быстро хватает и вытирает лицо. Становится намного легче, но жутко хочется пить и желательно чего-нибудь едкого, чтобы навсегда перебить этот привкус… Одеколон вполне подойдет. Снова накатывает тошнота.
Выше, над умывальником, шумно отдуваясь, умывается Самойлов. Брюки надел и вновь стал выглядеть прилично. Ага, прилично, для человека, который только что орально изнасиловал мальчишку, пусть жутко сексуального, но все же! Это он в суде будет рассказывать, мол, не он педофил, а дети в наше время слишком сексуальные пошли. Мозги начинали стремительно проясняться. Все бы ничего, и кризис этот чертов, и Светочка пусть живет, вот только куковать ему за тридевять задов в какой-нибудь сибирской колонии строгого режима теперь лет десять. А зеки, говорят, педофилов ой как не любят!
– Слушай, – Самойлов заглянул под умывальник, чем привел парня в ужас: он вздрогнул, прижал полотенце ко рту и втиснулся в кафельную стену еще сильнее. – Не дергайся, ладно? Я не знаю, как это получилось… Точнее знаю, но это не твоя вина, я… это… короче, под кайфом, не в своем уме. Черт! Давай я тебя домой отвезу, а?
– Не надо, – прохрипел парень и снова зашелся в приступе кашля.
– Тогда может…
– Нет, – парень уверено мотнул головой. – Не надо.
Самойлов хотел еще что-то предложить, но передумал. Это выглядело по-идиотски! Да и чем бы он смог откупиться от такого позора? Даже с девками на час он никогда не вел себя настолько грубо. Должно быть больше всего на свете мальчишка сейчас хотел «развидеть» его лицо и вообще никогда здесь не появляться. «Дурак ты, Самойлов!» – мысленно процитировал он Светлану и вышел за дверь.
