В начале июля 44-го фронт ушёл на запад, унеся за собой шум канонады, рёв танковых моторов и дым, застилающий небо.

Грохочущая лавина наступления Красной армии в ходе операции «Багратион» прокатилась по этой многострадальной земле и продолжила сминать и крушить противника в направлении заходящего солнца. К этому времени уже был освобождён Крым и почти полностью очищена Украина. Германские войска были отброшены далеко от Ленинграда. Красная армия вышла на границу с Румынией.

Наконец-то и здесь, в белорусской глубинке, дожили до нашего, такого долгожданного наступления. Дожили и дождались далеко не все. Да и какого нечеловеческого терпения это стоило выжившим здесь после трёх лет ада на земле!

Сгоревшие дотла деревни, сотни виселиц, братские могилы тысяч расстрелянных, землянки с голодными и оборванными женщинами и детьми!

У наших бойцов, вернувшихся сюда на броне танков и видевших это, ком подступал к горлу, а иногда и слёзы неудержимо катились по щекам. Не в силах были они, эти суровые бойцы, сполна хлебнувшие фронтового лиха, без какого-то чувства вины смотреть в глаза этим детям и женщинам. Видели в них немой укор и вопрос: «Почему, по какой такой причине вас так долго не было здесь?»

И хотя все, казалось бы, знали ответ, но как они могли оправдаться, глядя прямо в испуганно-затравленные, но такие благодарные глаза? Глаза тех, для кого смерть, голод и муки стали обыденностью за все эти три года оккупации. Это заставляло сжиматься сердца бойцов и ещё больше вызывало ненависть к захватчикам. Вот и гнали, гнали эту нечисть на запад. Не останавливаясь и не жалея своих жизней!

Железная и непобедимая, как казалось раньше, машина вермахта трещала по швам по всем фронтам. Красная армия гнала ее и выходила к рубежам государственной границы.

Наступление на врага продолжали бойцы Красной армии, кому повезло остаться в живых и здоровых. Погибших хоронили наскоро. Раненых отправляли в медсанбаты. Те, кто после лечения мог продолжить службу, догоняли стремительно уходящий на запад фронт и продолжали воевать с врагом в составе своих полков и дивизий.

У некоторых их война закончилась в медсанбатах и госпиталях. Тысячи бойцов с обожжённой кожей, ампутированными конечностями, сильной контузией были комиссованы по ранению и отправлялись в тыл. Туда, где приходилось учиться заново привыкать к мирной жизни. Это было совсем не просто, учитывая полученные на фронте увечья. Кому-то это удавалось, кому-то – нет! Тем не менее они остались живы и возвращались домой. Подчас без рук, без ног, без слуха или зрения, но все-таки домой, к своим родным и близким!

Но находились и те, зависшие между жизнью и смертью, кому путь на родину уже стал бессмысленным и иногда непосильным. Конечно, их было не так много по сравнению с сотнями тысяч тех бойцов, которые после ранений отправлялись домой или обратно на фронт после выздоровления. Эти составляли меньшинство, даже, правильнее сказать, их были десятки, ну, может сотни. Но всё-таки они были! В каждой армии и на каждом фронте!

Вроде руки и ноги у них остались на месте. И видели, и слышали некоторые из них пока хорошо. Но никто уже не ждал их на фронте, а иногда даже и дома. Судьбы этих бойцов безвозвратно изменили не вражеские пули и снаряды, а безжалостный вердикт врачей со страшными словами – «онкология на последних стадиях»! Комиссованные по смертельной болезни, доживающие последние месяцы, а кто и дни, бойцы, которым некуда, да и незачем было уезжать в тыл.

Об этой категории бывших фронтовиков, незаслуженно наказанных болезнью, от которой нет спасения, не принято было говорить. Поначалу они, отмучившись и покинув этот свет, попадали в сводки сухой военной статистики как «естественная убыль солдат и офицеров на фронте». В первый год войны, по большому счёту, до них не было никакого дела. У страны, оборонявшейся из последних сил и терявшей многие тысячи и миллионы своих здоровых защитников, находились трудности и поважнее заботы о сотнях, заболевших раком на фронте.

Кто-то из них умирал в военных, прифронтовых госпиталях. Кого-то отправляли доживать последние дни в тыловых больницах, но общего порядка, что с ними делать, конечно же, тогда еще не существовало.

И только потом, когда уже погнали врага к государственным границам, когда освободили Ленинград, когда случился Курск и Сталинград, только тогда у командования дошли руки до этих несчастных бывших фронтовиков, нуждающихся сейчас в медицине и заботе.

Раковый эвакогоспиталь был размещён в двухэтажном каменном здании бывшей помещичьей усадьбы, чудом уцелевшей после авианалётов и артобстрелов. Крепкое строение с облупившейся штукатуркой бледно-жёлтого цвета и многочисленными выбоинами от осколков.

Оно было сложено ещё пару веков назад и стояло на лесистом берегу длинного большого торфяного озера с водой светло-бурого оттенка. В оккупацию здесь находился медицинский пансионат для офицеров вермахта. При отступлении немцы оставили его практически без боя, спешно унося ноги из-за угрозы окружения.

Наши, придя сюда, решили не менять профиль хорошо оборудованного медицинского учреждения. Поначалу здесь на короткое время разместился фронтовой госпиталь, куда доставляли раненых.

Но сама линия фронта неумолимо двигалась в сторону государственной границы, уходя всё дальше на запад. Госпиталь остался теперь уже в глубоком тылу, переоборудованный по приказу командования из фронтового в лечебное заведение специального профиля – противораковой службы.

Этот эвакогоспиталь, ничем особенно не отличался от обычного ракового отделения какой-нибудь большой городской или районной больницы. За тем исключением, что пациенты здесь были сплошь фронтовиками. Они, закалённые в боях и привычные к ранениям, пытались дольше терпеть боль и не жаловаться на судьбу.

Многое здесь, конечно, изменилось с уходом фронта на запад. Сюда перестали поступать тяжело раненные бойцы, которым требовались срочные операции. Почти все хирурги, от чьих опытных рук зависели жизни рядовых и офицеров, были откомандированы в полевые госпитали.

Сестрички-санитарки и санинструкторы также последовали за фронтом. Они, совсем ещё юные девчонки, но уже успевшие вынести с поля боя многих раненых, никогда не хвастались этим и считали свою смертельно опасную службу работой. Ужасно тяжёлой, неимоверно рискованной, но такой нужной работой, которая оставляла раненым бойцам шансы на жизнь.

Задорный смех юных спасительниц, быстро повзрослевших на фронте, но не переставших быть при этом обычными девчонками, перестал раздаваться в стенах госпиталя. Такого девичьего смеха стало тут сильно не хватать. Это поняли как пациенты эвакогоспиталя, так и немногочисленные служащие тут медики. Этот звонкий безоблачный смех раньше заставлял раненых бойцов улыбаться через боль и отвлекал врачей от запаха смерти и крови.

Из медицинского персонала сюда и отправили-то всего несколько человек. Заведующим и одновременно главврачом госпиталя был назначен хирург Пётр Аркадьевич Смирнов – сорокалетний майор медицинской службы. Он получил тяжёлую контузию на фронте во время авианалёта. Но, немного оклемавшись, упросил всё-таки командование оставить его в строю, хоть и в тыловом госпитале. Было очевидно, что он не сможет больше оперировать раненых на фронте из-за сильно дрожащих вследствие контузии рук. Но, видимо, в Управлении медицинской службы посчитали, что его хирургических способностей вполне хватит для больных раком, безнадёжных пациентов.