Во всех трех главах также уделяется внимание технике, и это именно та область, где развитие, происшедшее со времен Кляйн, впечатляет, пожалуй, больше всего. Во всех главах придается значение влиянию, которое оказывают примитивные отыгрывания во время психоаналитических сессий. В них описывается постоянное принуждение к тому, чтобы аналитик исполнял роль в первичной эдиповой драме, а также потенциально разрушительное действие на мышление самого аналитика. В психоанализе теория и техника тесно взаимосвязаны. Именно клинический и технический вызов, брошенный психоаналитику, приводит его к изменению и усовершенствованию своих теоретических представлений, и это тот путь, который дает развитие психоаналитической теории. Я думаю, представленные здесь главы являются свидетельством непрекращающейся жизнеспособности и развития идей Фрейда и Кляйн.

Представляя данную работу, я преследую две цели. Я намереваюсь выделить несколько типичных ранних ситуаций тревоги и показать их связь с эдиповым комплексом. Поскольку эти тревоги и защиты являются частью инфантильной депрессивной позиции, как я ее понимаю, я надеюсь пролить свет на связь между депрессивной позицией и либидинозным развитием. Вторая моя цель – сравнить мои выводы об эдиповом комплексе со взглядами Фрейда на этот вопрос.

Свои доводы я проиллюстрирую короткими отрывками из двух случаев. В отношении обоих случаев можно было бы привести большое количество деталей как о взаимоотношениях в семье пациентов, так и об использованной технике. Однако я ограничусь наиболее существенными с точки зрения рассматриваемого вопроса деталями материала.

Оба ребенка, чьи случаи я буду описывать для иллюстрации своих доводов, серьезно страдали от эмоциональных трудностей. Используя такой материал в качестве основы для выводов о нормальном ходе эдипова развития, я следую методу, уже апробированному психоанализом. Во многих своих работах Фрейд утвердил такого рода подход. Например, в одном месте он говорит: «…Нам знакома точка зрения, что патология своими преувеличениями и огрублениями может обратить наше внимание на нормальные отношения, которые без этого ускользнули бы от нас»[1].

Материалы, которыми я буду иллюстрировать свои взгляды на эдипово развитие, взяты из истории анализа мальчика десяти лет.

Его родители были вынуждены обратиться за помощью, поскольку ряд его симптомов развился настолько, что он не мог посещать школу. Он очень сильно боялся детей и из-за этого все больше и больше избегал ходить один. Кроме того, его родителей сильно волновало прогрессирующее на протяжении нескольких лет торможение его способностей и интересов. Вдобавок к этим симптомам, не позволявшим ему учиться в школе, он был чрезмерно озабочен своим здоровьем, что зачастую становилось предметом депрессивных настроений. Эти трудности отразились на его внешности, выглядел он весьма обеспокоенным и несчастным. Временами, однако, во время аналитических сессий депрессия исчезала, и тогда внезапная жизнь и искра появлялись в его глазах и совершенно меняли его лицо – это было удивительно.

Ричард был одаренным ребенком, во многом развитым не по годам. Он был очень музыкальным, что проявилось уже в раннем возрасте. Чрезвычайно любил природу, но только в ее лучших проявлениях. Его артистические наклонности сказывались, например, в подборе слов и в чувстве драматизма, что оживляло его беседу. Он не мог найти общий язык с детьми, но прекрасно общался со взрослыми, особенно с женщинами. Он старался произвести на них впечатление своими способностями вести беседу и снискать их расположение вполне взрослым поведением.

Период грудного вскармливания Ричарда был коротким и неудовлетворительным. Он всегда был слабым ребенком, с младенчества страдал от простуд и болезней. Он перенес две операции (обрезание и удаление миндалин) между двумя и шестью годами. Семья жила в скромных, но комфортабельных условиях. Атмосфера в доме была не совсем счастливая. Был определенный недостаток тепла и общих интересов между его родителями, хотя явных проблем не было. Ричард был вторым из двух детей, его брат на несколько лет старше. Его мать, хотя и не больная в клиническом смысле, депрессивного типа. Она очень беспокоилась по поводу любых болезней Ричарда, не было сомнений, что ее установка способствовала его ипохондрическим страхам. Ее отношение к Ричарду в некоторых отношениях было неудовлетворительным; в то время как старший брат преуспевал в школе и получал большую часть материнской любви, Ричард, скорее, вызывал у нее разочарование. Хотя он был предан ей, с ним было крайне трудно. У него не было интересов и хобби, которыми он мог бы занять себя. Он был чрезмерно тревожным и любящим по отношению к своей матери, цеплялся за нее и утомлял ее своей настойчивостью.

Его мать расточала на него огромную заботу и в некоторых отношениях баловала его, но по-настоящему не ценила менее явные стороны его характера, такие как огромную врожденную способность к любви и доброте. Она не могла понять, что ребенок очень сильно ее любит, и сомневалась в его будущем развитии. В то же время она была терпеливой, общаясь с ним, например, она не предпринимала попыток заставить его играть с другими детьми или ходить в школу.

Отец Ричарда любил его и был добр к нему, но, казалось, всю ответственность за воспитание мальчика переложил на мать. Как показал анализ, Ричард считал, что отец слишком терпелив по отношению к нему и слишком мало проявляет свой авторитет в семейном кругу. Старший брат в основном был дружелюбным и терпеливым с Ричардом, однако у мальчиков было очень мало общего.

Начало войны весьма существенно усилило трудности Ричарда. Он был эвакуирован со своей матерью, с целью анализа они переехали в маленький городок, где я жила в то время, брата же отправили с его школой. Отъезд из дома очень расстроил Ричарда. Кроме того, война пробудила все его тревоги, особенно он пугался воздушных налетов и бомб. Он внимательно слушал все новости и проявлял огромный интерес к изменениям в военной ситуации, и в ходе анализа эта озабоченность всплывала вновь и вновь.

Несмотря на трудности в семейной ситуации, равно как и серьезные трудности в ранней истории Ричарда, на мой взгляд, тяжесть его болезни нельзя объяснить только этими обстоятельствами. Как и в любом случае, мы должны принять во внимание внутренние процессы, проистекающие из конституциональных факторов, а также факторов окружающей среды и взаимодействующие с ними. Однако я не в состоянии здесь подробно рассматривать все эти взаимодействия. Я ограничусь тем, что покажу влияние определенных ранних тревог на генитальное развитие.

Анализ проводился в маленьком городке недалеко от Лондона, в доме, владельцы которого в то время отсутствовали. В нашем распоряжении была не такая игровая комната, которую я бы выбрала, мне не удалось убрать некоторые книги, картины, карты и т. д. У Ричарда было особое, почти личное отношение к этой комнате и к дому, который он идентифицировал со мною. К примеру, он часто с любовью говорил о нем и обращался к нему, говорил ему «до свидания» прежде, чем уйти в конце сеанса, а иногда с особой заботой расставлял мебель, что, как он считал, делало комнату «счастливой».

В ходе анализа Ричард нарисовал несколько рисунков[2]. Первое, что он нарисовал, была морская звезда, парящая около растения под водой, он объяснил мне, что это голодный ребенок, который хочет съесть растение. День или два спустя в его рисунках появился осьминог с человеческим лицом, гораздо больше морской звезды. Этот осьминог репрезентировал его отца и отцовские гениталии в аспекте опасности и позднее бессознательно был приравнен к «монстру», с которым мы еще встретимся в данном материале. Рыбоподобная форма вскоре привела к рисунку, составленному из различных цветных секций. Четыре основных цвета в этом типе рисунка – черный, голубой, пурпурный и красный – символизировали его отца, мать, брата и его самого соответственно. В одном из первых рисунков, в котором были использованы эти четыре цвета, он представил черное и красное карандашами, марширующими по направлению к рисунку с сопровождающими шумами. Он объяснил, что черный – это его отец, и сопроводил движение карандаша имитацией звука марширующих солдат. Следом шел красный, и Ричард сказал, что это он сам, и, пододвигая карандаш, запел веселую мелодию. Раскрашивая голубые секции, он сказал, что это его мать, а заполняя пурпурные секции, сказал, что его брат очень милый и помогает ему.