На некоторых камнях были какие-то тусклые темноватые полосы и пятна. В других мерцали слюдяные вкрапления, весело отражавшие лучи утреннего солнца. И все они резко отличались от местного камня, от местных пород, которые торчали повсюду в траве. Кто бы ни создал эти круги из каменных столбов и с какой бы целью это ни сделал, строители считали дело достаточно важным, чтобы добыть, обработать и перевезти каменные блоки в нужное место и правильным образом составить. Обработать – как? Перевезти – каким образом и на какое невообразимое расстояние?

– Мой муж с ума сойдет от восторга, – сказала я мистеру Круку, остановившись поблагодарить его за то, что он показал мне это место и рассказал о растениях. – Я привезу его сюда.

Перед спуском мой проводник любезно предложил мне помочь и протянул руку. Я приняла ее: глянув вниз, я подумала, что, несмотря на почтенный возраст, этот бывалый травник в форме получше моей.

Уже за полдень я шла по дороге к деревне – надо было забрать Фрэнка из дома викария. Я с наслаждением вдыхала воздух горной Шотландии, запахи вереска, шалфея и ракитника, сдобренные печным дымком и приправленные пряным духом жареной сельди возле разбросанных в художественном беспорядке коттеджей. Деревня раскинулась на небольшом пологом склоне у подножия одного из утесов, какие то и дело вздымаются из шотландских торфяников. О послевоенном подъеме кричала свежая краска на домах, и даже обиталище священника принарядилось: старые, побитые жизнью рамы были обведены светлой желтой полосой.

Дом был выстроен по меньшей мере столетие назад. Дверь мне открыла экономка викария, высокая и очень прямая женщина с тремя нитками искусственного жемчуга на шее. Узнав, кто я, она приветливо поздоровалась и повела меня через узкую и темную прихожую, стены которой были увешаны гравюрами с портретами неизвестных мне людей: это могли быть исторические личности, близкие родственники викария, а может, вообще члены королевской семьи, – в сумраке лица невозможно было рассмотреть.

В отличие от прихожей кабинет был буквально залит светом благодаря огромным панорамным окнам в одной из стен. Мольберт возле камина, на котором стоял неоконченный этюд маслом, изображающий черные скалы на фоне вечернего неба, объяснял происхождение этих окон, сделанных явно намного позже закладки дома.

Фрэнк и низенький, пухлый викарий в высоком клерикальном воротнике самозабвенно изучали кипу каких-то древних бумаг на столе возле дальней стены. Фрэнк едва кивнул, заметив меня, но священник оторвался от дела и поспешил пожать мне руку, сияя радушием.

– Миссис Рэндолл! – воскликнул он, потрясая мою руку с самым сердечным выражением. – Как приятно снова увидеть вас. Вы как раз вовремя, у нас есть новости.

– Новости?

Я искоса глянула на стол с бумагами. Судя по цвету и чистоте, а также по виду букв, новости относились примерно к 1750 году. Речь не о свежих газетах.

– Именно так! Мы наткнулись на имя предка вашего мужа.

– Джек Рэндолл, так вот, мы его обнаружили в армейских списках. – Викарий склонился ко мне и заговорил одним углом рта, словно какой-то гангстер из американского фильма. – Я, представьте себе, одолжил оригиналы в архиве местного исторического общества. Прошу вас, никому ни слова об этом.

Я с готовностью пообещала ему не выдавать эту страшную тайну и поискала глазами стул поудобнее, чтобы в комфорте узнать сенсационные сведения двухсотлетней давности. Глубокое кресло у окна показалось мне подходящим, но когда я захотела пододвинуть его к столу, обнаружилось, что оно уже занято. В нем крепко спал маленький мальчик с копной блестящих черных волос.

– Роджер!

Викарий подошел помочь мне и удивился не меньше моего. Мальчик, проснувшись, вскочил и широко распахнул темно-карие глаза.

– Как ты здесь оказался, разбойник ты этакий! – с притворным возмущением воскликнул священник. – Ах вот оно что! Заснул за своими комиксами!

Он сгреб пестрые страницы и вручил их ребенку.

– Ступай сейчас же к себе, у меня дела с мистером и миссис Рэндолл. Постой, я забыл тебя представить. Миссис Рэндолл, это мой сын Роджер.

Я, признаться, была заинтригована. Достопочтенный пастор Уэйкфилд являл для меня истинный образчик закоренелого холостяка. Но я тепло пожала вежливо протянутую ручонку и удержалась от невольного желания вытереть свою о платье – ладошка мальчика была влажной от пота.

Достопочтенный Уэйкфилд проводил Роджера нежным взглядом.

– На самом деле это сын моей племянницы, – сказал он, когда ребенок закрыл дверь. – Отец убит на Ла-Манше, мать погибла во время бомбардировки. Я взял ребенка к себе.

– Это очень великодушно, – пробормотала я, тотчас вспомнив дядю Лэмба.

Дядя тоже погиб во время воздушного налета. Бомба залетела в аудиторию Британского музея как раз во время его лекции. Зная его, полагаю, что он был бы счастлив осознать перед смертью: крыло, где хранились персидские древности, уцелело.

– Вот уж нет, нисколько! – замахал руками викарий. – Я только рад, что в доме поселилось юное создание. Но садитесь, прошу вас!

Фрэнк заговорил прежде, чем я поставила на пол свою сумку.

– Это просто необыкновенная удача, Клэр, – с восторгом заявил он, указательным пальцем пролистывая стопку листов с загнутыми уголками. – Викарий обнаружил целый ряд военных донесений, в которых упоминается имя Джека Рэндолла.

– Значительное их число принадлежит самому капитану Рэндоллу, – заметил викарий, забирая у Фрэнка несколько страниц. – Примерно четыре года он служил в гарнизоне Форт-Уильяма и, кажется, достаточно много времени проводил по ту сторону границы, досаждая шотландцам под эгидой британской короны. Вот это вот, – он бережно вытащил десяток листков и положил на стол, – жалобы на капитана со стороны шотландских семей и отдельных землевладельцев, все они обвиняют его в самых разнообразных преступлениях, начиная от непристойного поведения солдат с прислугой женского пола и кончая кражей лошадей, о более мелких происшествиях уж и говорить не приходится.

Меня все это позабавило.

– Значит, среди твоих предков затесался конокрад? – обратилась я к Фрэнку.

Он только плечами пожал, ничуть не потревоженный.

– Он был таким, каким был, с этим ничего не поделаешь. Мне всего лишь хочется узнать побольше. Подобные жалобы – дело самое обычное, особенно с поправкой на исторический период: англичанам, а особенно военным, были, мягко говоря, не особенно рады в тогдашней горной Шотландии. Удивительно другое: все жалобы на Рэндолла не имели последствий, даже самые серьезные.

Викарий, не в состоянии долее сдерживаться, вмешался:

– Совершенно верно! Офицеров той поры никак нельзя мерить по современным меркам, они могли позволить себе многое. Но здесь все в самом деле странно: жалобы не только не расследовали с вынесением последующих решений, о них просто больше нет упоминаний. Знаете, что я думаю, Рэндолл? У вашего предка был могущественный покровитель. Человек, который мог защитить его от гнева вышестоящих чинов.

Фрэнк, скосив глаза на бумаги, задумчиво почесал затылок.

– Вы, вероятно, правы. И это должен быть очень влиятельный человек. Может, какая-нибудь армейская шишка или представитель высшей знати.

– А возможно…

Викарий был вынужден прерваться, так как в комнату вошла экономка, миссис Грэхем.

– Предлагаю вам подкрепиться, джентльмены, – сказала она и уверенным движением водрузила на письменный стол чайный поднос.

Преподобный Уэйкфилд с молниеносной быстротой подхватил со стола свои бесценные документы. Миссис Грэхем посмотрела на меня острым, оценивающим взглядом подвижных, блестящих, словно глазурь на фарфоре, слегка прищуренных глаз.

– Я принесла только две чашки, потому что подумала, может, миссис Рэндолл захочет присоединиться ко мне в кухне. У меня там немного…

Я не дала ей закончить и поспешно поднялась с кресла, готовая принять ее предложение. Мы еще не успели закрыть дверь в кухню, а дебаты уже возобновились.