Птицелов шутовски поклонился, но Коростель лишь мрачно отвернулся, чем вызвал у зорза настоящий приступ хохота. Отсмеявшись, Птицелов осторожным движением взял Яна за подбородок, властно повернул к себе и проговорил почти шепотом ему прямо в лицо.
- И вот тогда я вспомнил о Правилах Цветов! Это такой простенький Свод правил для начинающих адептов и подмастерьев от магии, к которым быстро привыкаешь и в дальнейшем начинаешь попросту побыстрее перелистывать в поисках более увлекательных откровений. Всегда очень легко увлечься сложным и позабыть при этом о простом, которое, по сути, чаще всего и несет в себе причину, семя последующих тайн и чудес. Вот вдумайся хоть на минуту: куда мы идем и зачем?
Где-то там, далеко или не очень, впереди шли его враги и вели за собой захваченную Руту. Захваченную из-за него, Яна... Коротышка и Кукольник, если только Сигурд не обманул, сейчас противостояли Лисовину где-то в заповедных друидских лесах. Старика, скорее всего, убили еще на озере. Сейчас с Птицеловом идут Лекарь и Колдун. Значит, Руту ведут Кашляющий зорз и воины. И еще...
Коростелю стало не по себе. Его только что неприятно осенило: на самом деле для охраны Руты его врагам не были особо нужны ни недужный зорз, ни саамы с чудью. Там был тот, кто и совершил это страшное, поистине богопротивное похищение. С Рутой был Молчун.
Идя рядом с Птицеловом и постоянно ощущая спиной цепкий, подозрительный взгляд Колдуна, Коростель успел передумать о многом. Иногда он слушал разглагольствования словоохотливого сегодня Птицелова, но чаще погружался в собственные мысли и воспоминания, отчаянно надеясь, что судьба вновь подскажет ему, как действовать, что делать, когда зорзы приведут его к своей цели и он встретится с Рутой. Первое чувство ярости и жгучей ненависти, которое охватило им при виде похищенной девушки в лодке, на озере, в окружении его врагов, уже прошло, сменившись тяжелым недоумением, а затем - глубокой задумчивостью. Теперь Коростель понимал слова Птицелова, по сути, специально переданные им друидам с помощью наивного Гвинпина. Как тогда сказал Гвиннеус? "Если он Птицелов, то он может ошибиться, выбрать неверный путь, проиграть в игре, на худой конец. Не может он только одного - не заметить птицу, одиноко парящую в небе". Только теперь Ян Коростель понял подлинный смысл этих слов. Птицей была чья-то душа.
Ян так и не узнал, что же привело однажды Травника на Мост Ожиданий в тот самый первый, трагический раз. Но именно тогда что-то случилось между друидами, и Молчун, тогда еще - веселый молодой литвин, друид Йонас, сделал свой единственный, но роковой шаг за грань, переступать которую было нельзя. Коростель не знал, какую роль в этом несчастье сыграл мерзкий старик - Хозяин кладбища, но Травник во всем винил именно его. Безрассудство молодости - так однажды назвал разоткровенничавшийся Симеон соблазн, перед которым Йонас устоять не смог. И при всем этом Травник сказал, что Хозяин кладбища сумел отыскать к душе Йонаса какую-то лазейку, упомянув при этом некие "имена". Что это значило, Коростель не понял, а Травник ему впоследствии так и не объяснил, сколько Ян его ни выспрашивал. И другие друиды тоже отмалчивались и никогда между собой об этом не говорили, словно у них существовал на эту тему некий запрет. Коростелю даже казалось, что в беде, случившейся с Молчуном, возможно, были виноваты все его товарищи, но, сколько он ни пытался, вызвать на откровенность так никого и не смог. Теперь же Ян только начинал догадываться.
На Мосту Ожиданий друид Молчун совершил непоправимое и утерял душу. Словно птица, душа вырвалась из его груди, но не умчалась в небо, а осталась рядом и сопровождала его повсюду подобно птице, парящей высоко над головой. Никому не ведома природа этой связи, никто не знает, хрупка ли она или же напротив крепче стали. А, может быть, иногда так и легче, когда душа на невидимой привязи, которую каждый волен сплести себе сам из чего сумеет или из чего предложат жизнь или ветреная судьба?
И только Птицелов сумел разглядеть эту птицу, понять эту связь и в конечном итоге - приручить к себе эту чужую душу. Далось это зорзу нелегко, но затея, видимо, того стоила - и Молчун стал еще одним звеном той замысловатой и артистичной игры, которую Птицелов давно уже вел с жизнью и которую Ян Коростель начинал понимать только сейчас.
Рута уже устала считать повороты и запоминать дорогу. К тому же она плохо ориентировалась в темноте - сказалась городская жизнь последних лет. И даже врожденная деревенская сметливость постепенно уступила место усталости, тупому безразличию и непреодолимому желанию присесть хоть на минуту. Места были ей незнакомые, да и откуда - судя по тому, сколько ее вели в подземельях, так далеко они не забирались даже во время странствований по Северной Литвинии в поисках нового жилья. Рута сейчас и представить себе не могла, что отсюда было рукой подать до дома Коростеля, а, значит, и до ее родной деревни. Уже в первые часы похода в подземных галереях она старалась примечать все повороты, надеясь бежать, едва только представится малейшая возможность. Но за все время пути даже на поверхности им ни разу не попалось и намека на человеческое жилье, а прежде чем бежать - Рута была девушка рассудительная, - нужно было хоть как-то определиться, где она примерно находится.
Края были сплошь глухие, болотистые; похоже, здесь и солнце-то остерегалось появляться лишний раз. Девушку постоянно не покидало ощущение, что в небе над здешними краями вечно стоит закат, поскольку только в это время суток небеса бывают такими желтыми, почти песочного цвета. Иногда сквозь густые облака пробивались редкие солнечные лучики, но их тут же заволакивали тучи, и само солнце было словно затянуто пеленой. Но даже отсутствие привычного солнечного света не настолько ее тревожило, потому что перед глазами Руты постоянно маячил человек, от одного взгляда на которого у нее наворачивались слезы отчаяния и горькой обиды. Это был немой друид Молчун, которого она совсем недавно выходила своими руками от неминуемой смерти, и который вслед за тем жестоко предал ее неизвестно зачем и кому.
