Я сняла противоугонку и почти взгромоздилась на сиденье, когда мой желудок неожиданно взбунтовался. Меня едва не стошнило.

«Боже, успокойся!»

Такого прежде не случалось, хотя и прежде я проводила время с парнями. Часто в самых разных укромных уголках: на трибунах, в кладовках и на задних сиденьях машин. Так почему же именно сегодня мое тело решило воспротивиться?

Я сделала несколько глубоких вдохов, напоминая себе, зачем вообще занимаюсь этим дерьмом с такими парнями, как Джаред Пилтчер. Я не жертва. Я решаю, когда и сколько. Прямо как чертова Вивьен из «Красотки».

Доехав до ближайшего магазина на углу, я купила «Гаторейд» [7] и мятные конфеты. Прежде чем направиться домой, выпила полбутылки напитка и съела три леденца. К счастью, и мне, и моему желудку удалось успокоиться.

В доме царила тишина, ведь Джерри был на работе. Между коробками с нашими скудными пожитками я протиснулась к себе в спальню. Закрыв дверь, села за письменный стол с видом на соседский двор и достала блокнот.

У меня появилась идея. Пара предложений, которые, возможно, станут стихотворением.

И следует записать их прежде, чем они вылетят из моей головы или утонут в постыдных воспоминаниях.

Появись у меня возможность больше никогда не слышать скрежет ложек и вилок о тарелки, я бы умер от счастья. Этот звук – постоянная фоновая мелодия во время завтрака, обеда и ужина в доме Сэлинджеров. Каждый прием пищи превращается в нескончаемый скрежет. Песня для семьи, которой не о чем друг с другом говорить. За исключением маленького Гаррета. Его тоненький голос похож на флейту, доносящуюся сквозь скрежет. Сегодняшний ужин ничем не отличался от других.

Норма с поджатыми губами сидела на одном из концов стола, наблюдая за происходящим, и молча ела. Харрис на другом конце накладывал еду так, будто закидывает уголь в топку. Пища для него – всего лишь топливо. Рядом с его тарелкой лежала раскрытая газета. По бокам расположились Мерл и Шейн, сидящие рядом друг с другом, а Гаррет и я – напротив.

– Эй, Эван, поиграем завтра после школы в мяч? – поинтересовался Гаррет. На его милом круглом личике отражалась нескрываемая нежность по отношению ко мне. В груди защемило. Мой младший девятилетний брат оставался единственным человеком во всем Планервилле, который не смотрел на меня как на прокаженного.

– Конечно, приятель. С удовольствием.

– Ты нужен мне в мастерской, – заявил Харрис, не отвлекаясь ни от бефстроганова, ни от газеты, – сразу после школы.

Шейн бросил на меня убийственный взгляд, а затем с жалобным стоном повернулся к отцу.

– Я думал, в этот раз моя очередь. Ты же сам обещал на прошлой неделе.

Харрис посмотрел сначала на Шейна, потом на меня, а затем вернулся к тарелке.

– Это напряженная неделя. Мне понадобится Эван.

– Конечно, – согласился я.

Меня захлестнула едва сдерживаемая буря ярости Шейна, но я ничего не мог с этим поделать. Харрис никогда не менял принятых решений, но это не останавливало Шейна мне мстить.

Гаррет поник, и мне захотелось взъерошить его светлые волосы.

– В следующий раз, приятель, ладно?

– Хорошо, – тут же просиял он и принялся рассказывать о научной ярмарке в начальной школе.

Шейн, скрестив руки на груди, сидел в угрюмом молчании, словно капризный маленький ребенок. Он страдал рецидивирующе-ремиттирующим рассеянным склерозом [8], пока в рецидивной форме. Болезнь сделала его слабым, тощим и живущим в вечном страхе и ожидании худшего.

Я с ужасом наблюдал, как недуг оказывает на моего приемного брата не только физическое, но и психологическое воздействие. И меня бесило, что родители лечат его только от телесных симптомов. Шейн постоянно вымещал на мне свои страх и неконтролируемую ярость. В моем лице он видел соперника, который крадет его будущее в автомастерской, ведь я был здоров и силен. Более того, он превратил мою школьную жизнь в сущий ад. Я в очередной раз напомнил себе, что он напуган. Шейн сражается в заранее обреченной на поражение битве, и я ненавижу, что он вынужден страдать. Я догадывался, что после моего попадания в психиатрическую лечебницу Сэлинджеры будут делать вид, что у других двоих детей все нормально.

Шейн использовал Мерла в качестве атакующего пса и телохранителя одновременно, словно мне не хватало того дерьма, что я пережил в Вудсайде. Он науськивал младшего и с его помощью вымещал на мне свою злость. И пусть Мерл родился всего на год позже нас, но отставал в развитии он на лет пять точно и был счастлив услужить. Отсутствие у него мозгов с лихвой компенсировалось силой, а Шейн любил натравливать его на меня как до, так и после школы. На работе я часто появлялся в окровавленной рубашке или с фингалом, представая перед клиентами в неподобающем виде. Харрис терпеть этого не мог.

Я заметил, как Шейн толкнул Мерла локтем, и здоровяк кивнул, запихивая еду в свою огромную тушу. Волосы у меня на затылке встали дыбом.

– Мальчики, посуда, – напомнила Норма.

Все как по команде встали, только родители ушли в гостиную смотреть телевизор, а мы остались убираться.

Едва Норма скрылась из виду, Мерл прижал меня к стене кладовки, своим толстым предплечьем сильно сдавив горло. Шейн ухмыльнулся.

– Ты считаешь меня слепым? Думаешь, не понимаю, что ты делаешь? Этот гребаный бизнес – мой и Мерла. Мы кровные сыновья, не ты.

Я оттолкнул здоровяка и приготовился защищаться: мышцы напряглись, а нервы натянулись, словно струна.

– Уймись, Шейн, – произнес я, – просто, мать твою, хватит.

Я попытался пройти мимо парней, чтобы закончить на этом, однако Мерл схватил меня за рубашку и оттолкнул назад. Я откинул его руку, и мы уставились друг на друга. В поросячьих глазках Мерла горела только глупая ненависть, навязанная Шейном. Гаррет, переминаясь с ноги на ногу и теребя нижнюю губу, стоял позади нас в центре кухни, освещенной флуоресцентным светом.

– Я не хочу драться, и бизнес мне не нужен, – сообщил я. – После выпуска я уеду.

– Черт возьми, лучше бы это действительно было так, я считаю секунды, – выплюнул Шейн.

Он тяжело оперся на трость и повернулся, чтобы уйти, оставляя нас с Гарретом наводить порядок. Мерл, разочарованный несостоявшимся кровопролитием, медленно последовал за ним.

В этот раз они слишком легко уступили. Обычно дело доходит до драки, во время которой Мерл ведет себя как пес, жаждущий сорваться с поводка. Словно лишь Шейн удерживает его от того, чтобы убить меня.

Пусть звучит нелепо, но именно это я ощущал раз за разом. Да и наши схватки мало походили на братские потасовки, больше напоминая битвы не на жизнь, а на смерть.

– Знаешь, что я думаю? – сказал Гаррет, убирая посуду, которую я вытирал. – Шейн напуган.

– Из-за чего? – спросил я.

– Он тебя боится. – Я напрягся, гадая, не собирается ли он завести разговор о стрельбе на фабрике. Для меня эта тема была такой же, как для волшебного мира имя Волан-де-Морта. Я не упоминал этот случай вслух и старался не думать о нем. Но как бы ни пытался притвориться, что ничего не случилось, сколько бы лет ни старался забыть эти гребаные ужасные дни, каждый человек в этом проклятом городе обсуждал эту историю и помнил о ней. – Он боится, что папа отдаст тебе автомастерскую, – пояснил Гаррет, – перепишет на твое имя.