Я весь день ездила от клиентки к клиентке, так что к вечеру мы с Маликом совершенно выбились из сил. Мы остановились у базара в Розовом городе, который в этот поздний час оживал: женщины в узорчатых сари выбирали шпильки, мужчины в куртах жевали пряный чат, старики слонялись без дела, и в сумерках огоньки их биди описывали рыжие полукружия. Я завидовала их дружеской болтовне, тому, что даже ночью вайшьи и шудры вольны идти куда угодно.

После раздела[8] тротуары в Розовом городе стали уже: по обеим сторонам улиц ютились импровизированные лавчонки, а порою и просто ларьки с навесом из старого сари или брезента. Базарные торговцы потеснились и пустили беженцев из западного Пакистана, пенджабцев и синдхов, и те поставили прилавки, за которыми продавали что угодно, от браслетов до специй. Недаром же старый город розовый: это цвет гостеприимства, шутили торговцы.

Малик жил в одном из многочисленных домишек Розового города. Я ни разу не спрашивала, есть ли у него мать с отцом, братья, сестры. Достаточно и того, что мы каждый день проводим вместе по десять часов, он таскает мои судки, подзывает рикш и тонги, торгуется с поставщиками. Разумеется, мы не притворялись друг перед другом: вот и сегодня он бросил на меня нетерпеливый взгляд, когда последняя клиентка заставила нас ждать целый час.

Я дала ему три рупии и взяла с него слово, что он купит себе на ужин нормальной еды, а не жирной и вредной.

– Ты ведь растешь, – сказала я, словно он сам не знал.

Он ухмыльнулся, мигом выпрыгнул из повозки и принялся пробираться сквозь рыночную толпу туда, где горели фонари.

– Чапати и сабджи, договорились? – крикнула я вслед.

Он обернулся и помахал мне.

– И чат. Я же расту, мне нельзя голодать, – выпалил он и скрылся в толпе.

Я села в коляску к дожидавшемуся меня рикше, подумала, не заехать ли на стройку – дом почти готов – и посмотреть, как идут дела. Если каждый день не проверять, строитель, Нарайя, начинает халтурить, и тогда я с ним ругаюсь, заставляю переделывать (как было уже не раз). Но было поздно, я так устала, что спорить с Нарайей не оставалось сил, и я велела рикше отвезти меня домой.

Когда я закрыла за собой калитку и пересекла внутренний дворик миссис Айенгар, было уже восемь. В животе у меня урчало от голода. Я поставила пустые судки возле фонтанчика с водой. Займусь ими, как только служанка миссис Айенгар закончит мыть посуду. Я направилась было к себе наверх, но тут меня окликнула хозяйка:

– Добрый вечер, джи. – Я сложила ладони в намасте.

– Добрый вечер, миссис Шастри.

Миссис Айенгар вытерла руки полотенцем. От пряного аромата мирча у меня защипало в носу: того и гляди, расчихаюсь. Айенгары были родом с юга и добавляли в пищу столько пряностей, что у меня горло горело от одного ее запаха.

Коренастая миссис Айенгар строго взглянула на меня.

– К вам сегодня приходил посетитель.

Ко мне никто никогда не приходил, кроме Малика, которого миссис Айенгар называла не иначе как «этот хулиган».

Позвякивая золотыми браслетами, она принялась оттирать пальцы от сухой атты.

– Он спросил, можно ли подождать в вашей комнате. Но вы же знаете, я не одобряю подобные вещи. – Она бросила на меня предостерегающий взгляд.

– Вы все сделали правильно, миссис Айенгар, – проворковала я. – Он не сказал, что ему нужно?

– Спросил, не из Аджара ли вы приехали. Я ответила, что не знаю. – Она впилась взглядом в мое лицо: не обмолвлюсь ли я о своем прошлом. – У него еще был длинный-предлинный шрам. – Она провела пальцем от уголка губ к подбородку. – Отсюда досюда. – Миссис Айенгар нахмурилась, погрозила мне пальцем. – Как по мне, у хороших людей не бывает таких шрамов.

У меня заколотилось сердце. Я взяла миссис Айенгар за руку, чтобы успокоить и ее, и себя.

– От готовки кожа сохнет, не правда ли? Если хотите, завтра я намажу вам руки гераниевым маслом.

Миссис Айенгар мрачно уставилась на свои руки, точно впервые заметила.

– Мне неловко вас беспокоить.

– Вы ничуть меня не обеспокоите. И в следующий раз, когда ваш муж возьмет вас за руку, он вспомнит вас юной невестой. – Я весело рассмеялась, развернулась и как бы невзначай уточнила: – Он не говорил, когда вернется?

Миссис Айенгар вычищала из-под ногтей липкое жидкое тесто.

– Не говорил.

– На улице он сидит. Я сейчас относила коровам овощные очистки и сама видела, – подала голос служанка, которая как раз принялась за посуду.

Миссис Айенгар выговорила служанке за то, что та сует нос не в свое дело, я же поднялась на второй этаж, юркнула к себе в комнату и закрыла дверь на засов. Сердце у меня бешено стучало, я никак не могла отдышаться. Неужели я думала, что Хари так и не явится? Ведь прежде я всегда была настороже: не мелькнет ли в толпе лицо с густыми бровями и жутким шрамом. Но шли годы, он не показывался, и я уговорила себя, что муж никогда меня не найдет.

Как же он меня отыскал? В письмах я умоляла Маа и Питаджи простить меня за то, что ушла от Хари, но из осторожности не сообщала свой адрес. Даже когда послала им деньги на билеты до Джайпура, велела спросить на вокзале Малика, который и отведет их ко мне. Однако Малик сказал, что на вокзале никто его не спрашивал. Неужели родители отправили Хари, чтобы тот вернул меня домой? Неужто они до сих пор сердятся на меня? Простят ли они меня когда-нибудь?

Не зажигая верхний свет, я подошла к окну и выглянула на улицу. Под манговым деревом у дома напротив в темноте белела дхоти. Биди описала красную дугу. В столь поздний час в нашем квартале обычно ни души. Служанка миссис Айенгар сказала, что видела Хари несколько минут назад. Значит, это он. Надо придумать, как встретиться с ним подальше отсюда.

Заслышав на лестнице тихие шаги другого жильца миссис Айенгар, мистера Панди, я открыла дверь. Он шел в задумчивости и вздрогнул, заметив меня.

– Добрый вечер, миссис Шастри. – Пухлые губы его медленно расплылись в улыбке. Обращенные вниз внешние уголки глаз придавали его лицу доброе и терпеливое выражение – завидные качества для учителя музыки. Длинные волнистые волосы падали ему на плечи. Порой я представляла, как он с женой лежит в постели и его волосы на подушке переплетаются с ее волосами.

– Намасте, сагиб. – Я приветственно сложила руки, чтобы унять дрожь. – Как ваши уроки?

– Зависит от ученика, – улыбнулся мистер Панди.

– На торжестве в честь бракосочетания дочери Гуптов Шила Шарма пела великолепно. И все благодаря вам.

– Наи-наи, – он негромко рассмеялся и коснулся мочек, чтобы отпугнуть завистливых духов. – До Латы Мангешкар Шиле еще далеко. – Он занимался с Шилой с раннего детства, и по его скупым рассказам я поняла: Шила осознает, что талантлива, а потому ленится и задается. И если не будет стараться, вряд ли когда-нибудь сравнится с легендарной певицей – вопреки тому, что я наплела Парвати.

– Как здоровье миссис Панди?

– Великолепно, спасибо.

– Мистер Панди, будьте так добры, окажите мне услугу. – Я понизила голос, и он подошел ближе, чтобы расслышать мои слова. Я достала блокнотик, вырвала страницу, набросала записку и протянула мистеру Панди. Он взял ее, глядя мне в глаза.

– Напротив дома сидит мужчина. Курит биди. Не могли бы вы отнести ему эту записку? Негоже мне встречаться с ним наедине… – Я осеклась, потупилась и отступила на шаг.

Мистер Панди откашлялся.

– Конечно-конечно. Сейчас?

– Если вас не затруднит.

Он поднял руку, покачал головой.

– Нисколько.

И спустился по лестнице.

Я бросилась к окну. Свет у меня не горел, и я выглянула на улицу, не опасаясь, что меня заметят. Внизу белела курта пижама мистера Панди. Он перешел через дорогу, замялся, но тут в нескольких шагах слева от него вспыхнула спичка, и он направился туда. Я выдохнула.

Сырая штукатурка, камень, цемент. Вот чем пахнет мой новый дом.