Никогда я не видела Лалу в таком отчаянии. Я отвернулась, опасаясь, что служанка вот-вот упадет на колени. На столике у кровати с балдахином было устроено святилище Ганеши. Статуэтку украшал венок из гардений и еще один, из листьев туласи; у ног ее горела дия. Парвати называла себя «современной», но каждое утро молилась. Я и сама раньше молилась Лакшми, в честь которой меня назвали, богине красоты и достатка. Маа частенько рассказывала мне историю о крестьянине-брахмане, который пожертвовал богине косу – всё, что у него было, а Лакшми в благодарность даровала ему волшебную корзину, в которой, стоило ему захотеть, появлялась пища. Но это всего лишь сказка, как и прочие мамины истории; в семнадцать лет я отвернулась от богов, точь-в-точь как сейчас от святилища Ганеши.
– Мне будет жаль с тобой расстаться, Лала, – сказала Парвати. – Сегодня же прогони девчонку. – И она так сердито взглянула на служанку, что та потупилась, понурила плечи и поплелась прочь.
Я проводила Лалу глазами. Она даже не обернулась. Чем ее племянница так разгневала госпожу?
Парвати взяла с подноса чашку с блюдцем – знак, что мне тоже можно выпить чаю. Сервиз был в английском вкусе: леди в корсетах, джентльмены в панталонах, кудрявые девушки в длинных платьях. До независимости такие вещи символизировали любовь к Британии. Теперь же выражали презрение. У моих клиенток не изменилось ничего, кроме поводов для притворства. Если я чему и научилась у них, так тому, что только дурак, живя в воде, враждует с крокодилом.
Я отпила глоток чаю и приподняла брови.
– Ваш сын совсем мужчина, и такой красавец!
– Не то что сынок Рао, который считает себя главным девдасом Раджастана.
Парвати, как и все мои клиентки, говорила мне такое, чего никогда не сказала бы ровне. Детей у меня не было, и клиентки меня жалели, хоть и с оттенком превосходства. Мне было тридцать, я не юная дурочка и не болтливая матрона. Клиентки полагали, что муж от меня ушел; я не разубеждала их. На лбу у меня по-прежнему алела бинди[5], сообщая всему свету, что я замужем. Без этой своеобразной верительной грамоты мне не удалось бы войти ни в доверие к клиенткам, ни в спальни наподобие той, где я была сейчас – с полом из розового салумбарского мрамора и палисандровой оттоманкой, на которой восседала моя госпожа.
Я сделала еще глоток.
– Непросто найти идеальную пару такому идеальному сыну! Не завидую я вам.
– Ему всего семнадцать. В двенадцать он оставил меня, уехал в Мейо-Колледж. Через год он снова меня оставит: уедет в Оксфорд. И пока я даже думать не хочу о том, что он оставит меня ради жены.
Я поправила сари.
– Вы поступаете дальновидно. А вот Датты, по-моему, поспешили.
Глаза ее блеснули.
– В смысле?
– Они устроили помолвку сына с дочерью Кумаров. Да вы ее знаете – такая, с родинкой на щеке. Разумеется, свадьба состоится лишь после того, как он кончит курс. – Я посмотрела в окно на ее сыновей в белых костюмах для крикета. – Хороших разбирают как горячую джалеби. Родители боятся, что сын уедет учиться в Америку или Англию и вернется с женой, которая ни слова не знает на хинди.
– И правильно. Самые счастливые браки – когда невесту выбирают родители. Взять хотя бы нас с Самиром.
Мне было что возразить, но я удержалась и притворно подула на чай.
– Я слышала, дочь Акбаров обещали за сына Мухаммада Исмаила. Кажется, он одноклассник Рави?
Я отхлебнула глоток и посмотрела на Парвати.
Та выпрямилась, взглянула в окно. Племянница Лалы принесла мальчикам чай. Рави о чем-то разговорился с девушкой и даже игриво щелкнул ее по носу, отчего та захихикала.
Парвати нахмурилась и, не сводя глаз с сыновей, потянулась ко мне, как птенец: покорми. Я сунула ей в рот намкин с петрушкой, который приготовила утром. Парвати, как и все мои клиентки, даже не подозревала, что ингредиенты, которые я кладу в свои угощения и которыми рисую узоры на их руках и ногах, распаляют ее желание и похоть ее супруга.
Парвати отвернулась от окна, аккуратно поставила чашку на поднос.
– Если бы я искала сыну невесту – я не говорю, что собираюсь… – Она вытерла губы салфеткой. – Нет ли у тебя кого на примете?
– Сами знаете, в Джайпуре много достойных девиц. – Я улыбнулась ей и поднесла чашку к губам. – Но ведь Рави – мальчик особенный.
Парвати снова посмотрела на сыновей. Племянница Лалы ушла, и Парвати успокоилась.
– Когда я прошу Рави приехать домой из колледжа, он всегда соглашается. Самир сердится: зачем мы тогда вообще посылали его учиться. – Она усмехнулась. – Но я так по нему скучаю. И Говинд тоже. Ему было всего три года, когда Рави уехал учиться.
Она взяла чайник и налила себе еще чаю.
– Знаешь дочку Рая Сингха? Говорят, прехорошенькая.
– К сожалению, ее только вчера сговорили за сына миссис Ратор. – Я вздохнула. Тема была деликатная, и ни я, ни Парвати не собирались раньше времени раскрывать свои карты.
Прищурясь, она взглянула на меня:
– Сдается мне, у тебя есть кто-то на примете.
– Боюсь, мой вариант вам не понравится.
– Это еще почему?
– Ну… пожалуй, он нетрадиционный.
– Нетрадиционный? Лакшми, ты меня отлично знаешь. В прошлом году я была в Советском Союзе – и не один, а два раза. Неру-джи уговорил меня поехать с делегацией Индо-Советской лиги. Давай же, говори.
– В общем… – Я принялась с преувеличенным рвением убирать выбившуюся прядь волос в пучок на затылке. – Девушка не из раджпутов.
Парвати приподняла выщипанную бровь, но не отвернулась. Я тоже не отвела глаза.
– Она из брахманов.
Парвати моргнула. Какой бы современной она себя ни считала, Парвати и подумать не могла, что Рави возьмет жену из другой касты. Представители каждой из четырех индийских каст столетиями женились исключительно на своих, даже вайшьи и шудры.
Я сунула ей в рот очередной намкин.
– Лучшей партии для Сингхов нельзя и представить, – продолжала я. – Девушка красивая. Воспитанная. Образованная. Веселая. Рави явно понравится. У ее родителей большие связи. Ваш чай не остыл? Мой остыл.
– Мы ее знаем?
– С самого детства. Давайте я попрошу принести еще чаю? – Я поставила чашку и потянулась к серебряному колокольчику, но Парвати перехватила мою руку.
– Забудь ты о чае, Лакшми! Расскажи мне о девушке, или я вытру ногу о полотенце, и час твоей работы пропадет зря.
Не поднимая глаз, я потрогала пальцем ее ступню – проверила, высох ли узор.
– Это Шила Шарма, дочь мистера В. М. Шармы.
Разумеется, Парвати была знакома с супругами Шарма. Оба семейства вращались в одних и тех же деловых кругах. Строительная компания мистера Шармы, крупнейшая в Раджастане, недавно получила от махараджи заказ на переустройство его дворца Рамбагх. Муж Парвати владел архитектурным бюро, которое спроектировало массу здешних жилых и деловых зданий. Это будет неожиданный союз двух знатных семейств. И если мне удастся устроить этот брак, я буду нарасхват у элиты Джайпура в качестве свахи, а это куда выгоднее, чем рисовать мехенди.
Парвати наклонила голову набок.
– Но ведь… Шила еще ребенок.
За последний год Шила изрядно пополнела на рисовых пудингах и лишних порциях чапати с маслом ги и выглядела уже не девочкой, а юной женщиной.
– Ей пятнадцать лет, – сказала я. – И она очень симпатичная. Учится в школе для девочек, которую открыла махарани. На прошлой неделе учитель музыки сказал, что Шила поет точь-в-точь как Лата Мангешкар[6].
Я взяла чашку. Наверняка сейчас Парвати мысленно подсчитывает плюсы и минусы, совсем как я на прошлой неделе. Плюсы: если объединить обе компании – строительную фирму Шармы и архитектурное бюро Сингха, – они станут приносить куда больше прибыли, чем по отдельности; вдобавок Парвати получит невестку, которая знает английский и сумеет занять разговором политиков и набобов. Единственный минус – Шила из другой касты, пусть и высшей. Были и другие подвохи, о которых я не обмолвлюсь Парвати: как Шила, безобразно скривив губы, дергает кузину за косички, как командует нянькой, как приводит в отчаяние учителя музыки своей ленью. Я обслуживала клиенток годами и наблюдала, как растут их дети. Я лучше всякой профессиональной свахи представляла, у кого какой характер и причуды. Но об этих ее недостатках муж узнает самостоятельно, а я пока помолчу.
