Радха кивнула с серьезным видом.

– Вот и хорошо. – Я вылезла из коляски. – Только вымойте руки. И на этот раз с мылом, слышишь, Малик?

Десять лет назад, в Агре, я зарабатывала на жизнь тем, что готовила противозачаточные отвары для куртизанок, и они щедро платили. Особенно добры ко мне были госпожа Хази и Назрин: в обмен на мои отвары они пускали меня на постой в принадлежавшие им дома. А в свободное время наставляли в искусстве мехенди. Рисовать палочкой на теле оказалось не сложнее, чем кистью на сухом листе дерева бодхи, как учил меня Манчи-джи, когда я жила в деревне. Я быстро освоила это ремесло и вскоре уже украшала руки, ноги, животы, спины и груди куртизанок узорами из их родных краев – Исфахана, Марракеша, Кабула, Калькутты, Мадраса, Каира, – которые они мне показали.

Приезжая по делам в Агру, Самир Сингх частенько заглядывал в увеселительные заведения Хази и Назрин. Там ели, пили, курили кальян мусульманские аристократы, бенгальские коммерсанты, индийские доктора, а куртизанки читали им старинные стихи, пели сладкозвучные ностальгические газели и под ритмы искусных музыкантов исполняли классический танец катхак. Прознав о моем мастерстве, Самир разыскал меня и обратился ко мне с предложением:

– В Джайпуре немало господ, которые предпочтут вырыть у дома колодец, чтобы не допустить пожара, – если ты понимаешь, о чем я. И они дадут втрое от того, что тебе платят в увеселительных домах.

В общем, он предложил мне перебраться в Джайпур, где я смогу получать такие гонорары, о каких не могла и мечтать, помогая женатым мужчинам, которые, подобно Самиру, развлекаются на стороне и не хотят, чтобы любовницы их беременели. Самир пояснил, что, хоть он и ходит по домам терпимости, предпочитает молодых бездетных вдов. Эти женщины, даже если потеряли мужа в самом юном возрасте, обречены до конца дней оставаться одни: так уж принято в обществе. (Не то вдовцы: те могли жениться без всяких последствий.) Самир обрушивал на вдовиц комплименты, подарки и все свое обаяние, и они отвечали ему благодарной взаимностью.

Решающим аргументом стало достойное прикрытие, которое придумал Самир. Я буду делать мехенди дамам из высшего общества, вроде его жены, и втайне продавать мешочки с противозачаточными отварами ему, его друзьям и знакомым. Когда Парвати пожаловалась, что никак не может забеременеть, я сделала так же, как на моем месте поступила бы саас: стала давать ей сладости и закуски с красным клевером, маслом примулы и диким ямсом, и в конце концов она зачала Говинда. Счастливая Парвати рекомендовала меня дамам, чьи имена теперь украшали мой блокнот.

К 1945 году, когда мы познакомились с Самиром, я уже научилась самостоятельно зарабатывать на жизнь. Я оплачивала съемное жилье, хорошо питалась и отправляла немного денег родителям. Самир дал мне возможность расширить дело, и я ухватилась за его предложение, как ребенок хватает светлячка: цап! – лови скорее, а то упустишь.

Я остановилась перед аккуратным рядом одноэтажных особняков и прочитала записку, которую вчера сунул мне Самир: миссис Дж. Харрис, Тулси Марг, дом 30. Но дама с высокими валиками седых волос, которая отрезала засохшие цветы с плетистой розы на террасе перед домом, явно вышла из детородного возраста. Я озадаченно посмотрела на адрес. За все время, что я готовлю противозачаточные отвары, ни разу не сталкивалась с тем, чтобы они понадобились женщине под шестьдесят. А впрочем, кто их разберет, этих англичанок. Солнце Джайпура не щадит их веснушчатую кожу, как и руки моих клиенток-индианок.

– Миссис Харрис? – спросила я.

Англичанка обернулась и улыбнулась мне, показав серые зубы.

– Она самая! Наш садовник совершенно не следит за цветами. Если хочешь привести цветы в порядок, все приходится делать самой. Вы к нам наниматься в гувернантки? Вы умеете ладить с детьми? Должна отметить, выглядите вы опрятнее тех, что к нам присылали из штаба. С другой стороны, как говаривал мой муж Джереми, как им не запылиться, если вымыться толком негде? Он был майор британской армии. После его смерти я решила остаться здесь. Разве на его военную пенсию купишь коттедж в Бристоле? Да не угодно ли вам чаю? Только предупреждаю, это не тот пряный чай, который вы все так любите… это вредно для желудка. Нет уж, благодарю покорно, я буду пить старый добрый английский чай. Входите же, милочка. Вы, должно быть, промерзли до костей. Как по мне, двадцать один градус Цельсия – великолепная погода, но вы, индийцы, чуть ветерок подует, тут же кутаетесь в шерстяные свитера. Никогда этого не понимала. Я обожаю свежий воздух! – Она глотала «р» и смягчала «д» – согласные, которые мы, индийцы, выговариваем с особым тщанием. Вместо «армия» у нее получалось «аммия», а «индийцы» превратились в «инцийцев».

Я промямлила извинение, собираясь развернуться и уйти, но тут на террасу выбежала женщина помоложе и спасла меня.

– Вот и вы, миссис Шастри. Вы принесли крем для рук? Мои друзья так его нахваливают!

Мы ушли в комнату молодой англичанки, заперли дверь и старались говорить тихо.

– Прошу прощения за свекровь, миссис Шастри, – прошептала она.

Мне показалось, она извиняется не только за то, что ее саас оказалась дома.

– Ее зовут миссис Джереми Харрис. Я тоже миссис Харрис, но меня зовут Джойс. – Молодая англичанка покраснела. – Свекровь собиралась сегодня идти играть в бридж, но все отменилось. Я рассчитывала, что мы с вами будем одни.

– Не сочтите за любопытство, миссис Харрис, но ваша свекровь решила, что я пришла наниматься гувернанткой. У вас есть дети?

Джойс Харрис покачала головой, потупила взгляд на живот.

– Но вы беременны? И ваша беременность не секрет?

Она снова покачала головой.

– Мне нужно знать, на каком вы месяце, – мягко проговорила я.

Две слезинки выкатились из глаз миссис Харрис и капнули на лиф ее яркого платья. Она посмотрела на влажные пятнышки на цветастом нейлоне, но вытирать не стала.

– Миссис Харрис?

Она замялась.

– Н-н-а четвертом.

Избавляться от плода на позднем сроке небезопасно: четыре месяца – предел. Когда к моей свекрови обращались за помощью, она говорила мне: «Женщины должны уйти от нас такими же здоровыми, какими пришли».

– Точно?

Помедлив, она кивнула.

– На таком сроке это рискованно и для вас, и для младенца. Больше всего я опасаюсь за ваше здоровье. Вы твердо уверены, что не больше четырех…

– Я всей душой хочу этого ребенка, – шепотом перебила миссис Харрис. – Но если меня вышвырнут на улицу…

Женщины, которым я помогала, всегда пытались рассказать мне о своем проступке, но и для них, и для меня было проще, чтобы я оставалась в неведении. Я облизнула губы. Я должна удостовериться, что она говорит правду.

– Если вы ручаетесь, что срок не больше четырех месяцев, и в точности выполните мои указания, все обойдется, в противном случае…

– У меня бессонница. И постоянно болит голова. Если бы я только могла, я бы с радостью родила этого ребенка. Но я не уверена, что он… от мужа.

У многих женщин, которые обращались ко мне через Самира, были любовники.

– Мадам, вам незачем объяснять.

Джойс Харрис подалась ко мне и так стиснула мою руку, что я вздрогнула. Я посмотрела на бледную кожу на костяшках, на обручальное кольцо, которое было ей велико, на ногти, накрашенные ярко-красным лаком. Она ждала от меня того, что было не в моей власти. Прощения. Отпущения грехов. Но я чужой человек.

Я вгляделась в ее лицо – бледное, распухшее, в красных пятнах. Глаза у нее были воспаленные.

– Он играет в сквош с моим мужем Джоном. Я так с ним и познакомилась – в клубе. Он тоже женат. Быть может, я забеременела от мужа, а может, и… от него. – Она выпустила мою руку, достала из-за пояса платок и вытерла глаза. – Он индиец.

Уж не Самир ли, подумала я. Но Самир слишком осторожен: он обязательно дает всем своим любовницам мой отвар, чтобы потом с чистой совестью менять их на других. Если бы он крутил роман с Джойс Харрис, обязательно предупредил бы. Знала же я остальных его пассий. К тому же он предпочитал вдов, а муж Джойс Харрис жив.