– Какая я молодец!
Сванхвит звонко рассмеялась и шагнула к опушке, но замерла на полпути, услышав шорох за спиной. Она обернулась и вскрикнула, лукошки выскользнули из внезапно ослабевших рук, рассыпая ягоды по земле. Девушка отступила на шаг, с ужасом глядя на неторопливо приближавшегося волка. Испуг и изумление охватили Сванхвит: она знала, что в этом лесу волки не водятся. Но страх, как ни странно, исчез, стоило ей взглянуть в жестокие серые глаза зверя. Она вдруг ощутила, что вместо страха ее душу заполняет иное чувство, – то, которое она порой испытывала перед сном, когда приятно томилась в мечтах о замужестве.
Околдованная пристальным взглядом хищных глаз, Сванхвит стояла, не в силах шевельнуться. Горячие волны возбуждения бежали по ее юному телу, колени слегка дрожали, в горле было сухо. Она не понимала, что с ней происходит. Каждый шаг, который приближал к ней хищника, откликался новой волной сладострастной истомы, заставляющей сердце биться быстрее.
Подойдя вплотную к девушке, волк замер. Сванхвит смотрела на зверя сверху вниз, ее грудь вздымалась и опускалась, вспотевшие ладони сжались в кулаки. Несколько мгновений они глядели друг на друга, а затем волк прыгнул с места и повалил девушку на землю. Его горячий мокрый язык заскользил по белому телу, острые клыки принялись покусывать шею и плечи, спускаясь вниз к груди и животу.
Сванхвит стонала от туманящего рассудок вихря сладострастия, ее руки ерошили в темно-серую шерсть зверя и прижимали сильное горячее тело к себе. Он издавал хриплое рычание и терся мордой о грудь девушки, доводя ее до исступления.
Так продолжалось некоторое время, а затем волк схватился зубами за юбку и, дернув головой, оставил девушку обнаженной перед своим похотливым взором. Сванхвит раздвинула ноги и позволила зверю приблизиться к ней вплотную. Она вскрикнула от переполнивших ее чувств, когда горячая плоть одним решительным рывком вошла в ее девственное лоно. Девушка не испытала боли, потому что в душе не осталось места ни для каких иных чувств, кроме всепоглощающей безумной страсти, которая с каждым толчком разливалась по ее трепещущему телу. Сплетя длинные белые ноги за волчьей спиной, она двигала тазом, приближая желанное облегчение.
Миг наивысшего блаженства заставил девичье тело содрогнуться одновременно с яростными толчками зверя, извергающего семя в ее лоно. Волк взвыл, задрав голову к небу, и высвободился из объятий Сванхвит.
Воя и скуля, он носился по поляне вокруг лишенной сил и тяжело дышавшей девушки, которая лежала на колючей мульче с закрытыми глазами. Кровь медленно стекала меж ее раздвинутых ног, но ликующий зверь не видел этого; покинув поляну, он несся сквозь лес, перепрыгивая через кочки и кусты. Низко висящие ветви хлестали по морде, но он не замечал ударов. Волк мчался во весь опор, так что ветер свистел в ушах.
Выбежав на соседнюю поляну, он замедлил бег и остановился. Его лапы вытянулись и превратились в человеческие ноги и руки, хвост исчез, а морда преобразилась в человеческое лицо. Темно-серая шерсть медленно обернулась темно-синим плащом, штанами и рубахой. Черная повязка на лице скрыла правый глаз.
Одноглазый подошел к своему восьминогому скакуну, который стоял, привязанный к дереву, и выжидательно смотрел на хозяина. Вскочив в седло, он бросил взгляд в ту сторону, откуда только что примчался в обличии волка.
– Итак, семена посажены, и скоро взойдет росток, из которого вырастет великое древо славного рода, чей потомок однажды спасет этот мир, – провозгласил он сам себе. После некоторого молчания торжественно добавил: – Я принес вам свой самый первый дар!
Лица и события грядущего пронеслись перед его взором. Он увидел девушку с выдающимся вперед животом, повивальную бабку и визжащего младенца; увидел обряд наречения девять ночей спустя и Сванхвит с малышом на руках – обрызгав его водой, она назовет его Ильвингом, то есть Волчонком, и никто не будет знать, почему. Никто, кроме нее одной.
Он пришпорил коня, и тот поскакал по поляне, чтобы оттолкнуться и вспарить ввысь в безоблачное голубое небо.
Глава двенадцатая
Когда Вульф открыл глаза, солнце уже стояло в зените, его сияющий диск просвечивал сквозь тонкий слой серых туч. Вульф долго смотрел в небо, пытаясь вспомнить, что произошло и почему он лежит на земле, привязанный к дереву. Повернул голову, и острая боль в правой ее части тотчас напомнила обо всех событиях прошлой ночи. Ему вспомнились слова хримтурса, которые тот произнес, взирая на плененного человека: «жертва Трюму, на закате…»
– Нет, – невольно вырвалось у Вульфа. Он удивился звучанию собственного голоса и вспомнил, как Сигурд прошлой зимой застудил горло. Тогда он говорил почти так же, как Вульф сейчас, – сипло, с присвистом.
В горле першило, мышцы ныли от усталости и ран. Два пореза на туловище пульсировали острой болью так, будто к этим местам приложили раскаленное железо. Руки и ноги были связаны и полностью обездвижены. До захода солнца оставалось еще достаточно времени, но он не видел никакого выхода, никакого спасения. Ему не хотелось верить в то, что он закончит свою жизнь, как жертвенное животное. Глупо надеяться, что товарищи вернутся и освободят его, – он приказал им спасать пленных и бежать отсюда. Сейчас они, должно быть, уже далеко.
Вульф опустил голову на жесткую землю и закрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями. Перед его внутренним взором проплыли картины теплого лета, широкого поля, покрытого сочной травой, полуобнаженной девушки, весело шагающей к лесу. Вульф вздрогнул; его разум осветился всполохами молнии, когда из памяти всплыло видение. Оно озарило истерзанный рассудок ответами на вопросы, которые донимали его с тех пор, как он испил из источника мудрости. Вульф вспомнил хищника, оставившего свое звериное семя в утробе юной девушки; вспомнил, как зверь обернулся богом Воданазом; он также припомнил могучего орла, который опустился на камень в ту ночь на берегу Ингвифьорда и превратился в многомудрого аса. Он видел своего далекого предка во плоти и ощущал сейчас, лежа связанный на каменистой земле, что в его человеческих жилах течет, порождая радугу доселе неведомых чувств, божественная влага, которая несет в себе крупицы безграничных знаний и магических умений древних.
Дрожь прошлась по всему телу ледяной волной, вызывая доводящую до безумия чесотку. Казалось, из кожи лезут сотни тысяч тончайших игл, превращаясь в острую, белую, как снег, щетину. Заболели суставы и сухожилия, где-то вытягиваясь в длину, а где-то сокращаясь; сердце забилось с силой кузнечного молота, который выбивал новый ритм жизни. Нос и челюсть вытянулись вперед, превратившись в волчью пасть с двумя рядами острых зубов и торчащими наружу клыками. Ногти на пальцах удлинились и изогнулись в когти, а все тело покрыла белая шерсть.
Веревка соскользнула с тонких волчьих конечностей, позволив Вульфу извернуться и встать на четыре лапы. Он огляделся по сторонам, принюхиваясь к несущимся отовсюду запахам. Отвратительная вонь турсов, от которой шерсть на загривке вставала дыбом, будила чувство тревоги, смешанной со злобой. Угрюмое рычание невольно вырвалось из звериной глотки, когда он заметил спящих вокруг тлеющего костра троллей. Вульф неторопливо подошел и наклонился над одним из чудовищ. Его темно-зеленое горло вздувалось и опускалось в такт дыханию, притягивая к себе своей соблазнительной беззащитностью. Приложив клыки к коже тролля, Вульф резко сжал челюсти. Раздался хруст, и горькая жидкость хлынула в рот оборотня. Он потряс головой, с отвращением сплевывая нечеловеческую кровь.
Стараясь не разбудить рычанием спящих врагов, Вульф бесшумно подошел к другому троллю. Хруст переломанных позвонков, хриплый стон, и еще один монстр остался лежать на земле с перекусанной шеей. Вульф облизнулся и недовольно затряс головой, фыркая и хрипя. Омерзительный вкус троллевой крови во рту вызывал судороги в желудке.
Белый волк не спеша обошел костер и приблизился к месту, где спали еще три тролля и инистый великан. Волчьи клыки сомкнулись на горле одной из зеленокожих тварей, затем другой, и, наконец, Вульф склонился над третьим троллем, который зашевелился во сне, видимо почуяв нависшую над ним гибель. Он приоткрыл маленькие злобные глазки и взревел, пытаясь дотянуться до оружия. Но острые когти оборотня вонзились ему в грудь, прижимая к земле, а испачканные в крови клыки вгрызлись в горло. Тролль задергался в судорогах, но быстро затих, раскинув скрюченные лапы в стороны. Однако его рев пробудил хримтурса, тот вскочил на ноги, и в его руке сверкнул топор.
