— Зачем ты здесь, я имела в виду, — пожала она плечами.

Я скопировала её жест:

— А что, ты сильно занята?

Мы посмотрели друг на друга в упор, глаза в глаза. Алекса невесело усмехнулась:

— Хочешь поговорить о Ричи?

Не зная толком куда себя деть, я переставила коробку с кексами на стол перед ней, а затем присела на край кровати, и покачала головой:

— Нет, вообще-то хочу поговорить о тебе.

О себе она, очевидно, не хотела говорить. Алекса просто рассматривала меня — свежую, здоровую и красивую, с такой же головой набитой дерьмом, как и у неё. Её взгляд остановился на моей аккуратно забинтованной руке, а затем снова вернулся к лицу. Я только криво и невесело усмехнулась.

— Скажи, ты любила его? — Наконец спросила Алекса.

Я глубоко вздохнула. Что ж, поговорим о Ричи.

— У него талант влюблять в себя глупых женщин. — Я помолчала немного. — Конечно, любила. Вот только мне кажется, что пока мы с тобой дрались за глубокие чувства и переживания, Ричи стоял в очереди за мозгами.

Алекса усмехнулась, кивнула, и внезапно сильно заинтересовалась кексами. Стараясь не смотреть на меня, она сказала:

— Мне казалось, он любит тебя.

Я фыркнула:

— А мне казалось — тебя. Очевидно, мы обе ошибались.

Алекса вдруг подняла голову и, наверное, впервые за то время, что мы знакомы, по-настоящему улыбнулась мне. Устало и очень слабо, но это наверное не так уж важно. Она улыбалась, как будто не было вражды, соперничества и глубокой чистосердечной неприязни. Как будто мы только что познакомились, и она протягивала мне руку для крепкого пожатия. Как будто мы всё ещё могли понравиться друг другу. И я улыбнулась ей в ответ.

А потом мы вдруг начали говорить. Обо всём, о чём не решились бы сказать никому другому. Вспоминали то, о чём так сильно хотели забыть. Смеялись. Много смеялись. Алекса вытерла слёзы и снова хихикнула:

— Господи, нам определённо не стоило драться! Я как-то отстала от жизни в последние недели, об этом ещё говорят?

Я только развела руками, не вполне уверенная, что хочу ей говорить, что о драке все давно забыли и теперь говорят исключительно о её поисках смысла жизни. Наконец, пришлось пожать плечами:

— Иногда.

Алекса кивнула и вдруг стала серьёзной:

— Знаешь, он периодически называл меня Сладкой. Именно так я узнавала о том, что он снова был с тобой. — Она покачала головой, с интересом отковыривая шоколадную крошку от кекса. — На той тусовке перед церемонией он дважды назвал меня Каролиной, и я знала, что домой он увезёт тебя. А потом, уже на красной дорожке, я случайно увидела, как он на тебя смотрит. И это стало последней каплей. Не то, что я знала, что вы спите вместе, не тот цирк, который вы устроили на презентации с “Rusty Four”, хоть это изрядно попортило мне кровь. А именно этот взгляд. Я просто впервые действительно увидела его лицо, когда он смотрел на тебя.

Я не стала спрашивать, как он смотрел — мне не хотелось знать. Но Алекса неумолимо продолжила:

— Красавчик смотрел так, будто ты была толстой, умильной пандой, жующей бамбук, и улыбался. Держал меня за руку, но на самом деле был в десятке метров от меня — рядом с тобой. А потом ты ещё эту чёртову статуэтку получила! Обошла его во всех номинациях, а он стоял и улыбался, как дурак! Гордился тобой. — Алекса снова покачала головой, так и не подняв на меня глаза. — И я не выдержала. Я так злилась, что меня уже не волновали ни камеры, ни масштабы скандала. Я так сильно тебя ненавидела в тот момент, Господи! За всю чисто человеческую обиду. За то, как больно мне было каждый хренов...

Оборвав себя на полуслове, она махнула рукой, словно это всё уже ничего не значило, и вздохнула:

— Он ушёл в тот же вечер. Завёз меня домой, снял пиджак, забрал свою кожаную куртку и уехал. Ничего не сказал. Ни по поводу драки, ни о том, что больше не вернётся. Но я и без того знала, что не вернётся. Давно знала, — она неловко пожала плечами. — Просто всё равно ждала.

Мы ненадолго замолчали. Наконец я покачала головой и сказала просто чтобы разбить тишину:

— Прости.

Алекса фыркнула и снова откинулась на подушки, заговорщически посмотрев на меня:

— Я, наверное, не должна спрашивать, но мне охренеть как любопытно...

Я вскинула бровь и она закатила глаза:

— Слушай, я очень надолго застряла в этом увеселительном заведении без возможности куда-либо выйти! Имею право на любопытство! Скажи, что ты собираешься делать с тем, что я тебе рассказала?

Я удивлённо глянула на неё:

— Ничего. А что я могу с этим сделать?

— Попробовать начать сначала? — Алекса вскинула бровь.

Я покачала головой и отвернулась:

— Знаешь, когда сильно чего-то хочешь, не можешь перестать думать об этом, бесконечно строишь планы, которые раз за разом проваливаются, ты рано или поздно перегораешь. Понимаешь, что не судьба. Так что, всё что было — уже в прошлом.

— Ты перегорела?

— Нет. Но и думать “что-было-бы-если-бы” — тоже больше не могу. Нужно жить дальше. И тебе тоже.

Я встала и подхватила сумочку, собираясь уходить, но Алекса неожиданно резво вскочила и сильно схватила меня за руку, удерживая на месте:

— Линси, стой, не делай этого.

— Не делать чего?

— Не заканчивай всё так.

Не понимая, что на неё нашло, я опустилась обратно на кровать и, аккуратно отцепив её руку от своего блейзера, уткнулась взглядом в мягкую хлопковую простынь:

— Мне нечего заканчивать. У меня никогда ничего не было.

Алекса упрямо молчала, поэтому я продолжила:

— Это никогда не было эпичной любовной историей. Я имею в виду, мне-то, конечно, казалось, что это именно она и есть, но на деле... на деле я просто была слепо одержима идеей быть с несвободным парнем. Он всегда спешил к тебе, ты знала? — Я бегло взглянула на неё, но не стала ждать ответа. — Каждый раз я была уверена, что на этот раз он останется со мной. Но он никогда не оставался. В сочельник он приехал сразу после нашего выступления... а следующим утром мы гуляли по городу, играли в снежки и он впервые в жизни взял меня за руку. Я подумала: «Вот оно! Вот, чего нам недоставало!», а он попытался сбежать пока я спала, как делал каждый чёртов раз. Сказал, вы вместе празднуете Рождество. — Я неловко пожала плечами и уже хотела продолжить, когда Алекса резко перебила меня:

— Линси, заткнись. Прекрати себя жалеть и заткнись. Он уходил каждый раз просто потому что не мог остаться.

— В смысле «не мог»?

Она посмотрела на меня так, будто у меня была не одна, а целых две глупых головы:

— Господи, я поверить не могу, что рассказываю тебе. — Глубоко вздохнув, она внимательно изучила потолок, а потом посмотрела мне в глаза:

— Но знаешь, я удивлена, что ты сама не поняла. Я-то думала ты умная. Это у меня ничего не было, Линси.

Алекса смотрела открыто и прямо, так, будто сдавалась окончательно и ей уже было плевать, что будет дальше. И внезапно я и вправду всё поняла. Пазл сложился сам по себе, без моего участия, и я просто рассматривала готовую картинку, ещё не до конца понимая, что чувствую. «Он не мог остаться» — так она сказала, а значит наверняка знала почему. Алекса сказала, что давно знала, что он уйдёт, и что это у неё ничего не было. Я достаточно времени провела в шоу-бизнесе, чтобы в принципе понимать, что услышу дальше. Скорее всего, это отразилось на моем лице чистым, ничем не разбавленным отвращением. Алекса только покачала гловой, и принялась с остервенением расковыривать очередной многострадальный кекс:

— Ты скорее всего в курсе, что и “Justified”, и “The Hopeless Empire” являются собственностью “Restricted Records”. Точнее, нас они подписали в марте позапрошлого года, когда мы ушли от медленно умирающих “Savage Enterprise”. Собственно, тогда о нас и заговорили. Альбомы стали продаваться, клипы стали набирать просмотры и мы наконец смогли начать выступать на приличных площадках.

Алекса замолчала, упрямо не глядя на меня, а я вдруг вспомнила каково это — выкладываться на полную, отдавать всё, а взамен не получать ничего. Я понимала, каким благословением для всей группы было предложение от мейджора. От огромной корпорации, которая обеспечит комфортное существование в дороге, позаботится о рекламе, мерче и вообще — обо всём. Я подобным похвастаться не могла, ведь комфортный автобус и всё остальное мы смогли себе позволить только когда нас уже вовсю крутили по радио (и я точно знаю, что для того чтобы нас включили в прайм-тайм первые пять раз, Дилан заложил свой дом). Но у всего есть своя цена, это я прекрасно понимала и, кажется, Алексе пришлось заплатить сполна. Мне нечего было ответить, поэтому я молчала. Наконец, очевидно, собравшись с мыслями, Алекса продолжила: