Литмир - Электронная Библиотека
II

Если в Европе в эпоху Великих нашествий и в Византии античным формам пришлось столкнуться с формами варварскими и христианскими, то на территориях македонских царств в Индии они встретились с Буддой.

В те времена духовность греческая и духовность буддийская отчасти находили общий язык: буддизм – явление, хотя и азиатское, но не сугубо восточное. Мягкому коленопреклонению его женщин, жесту поклонения, когда сложенные тонкие ладони протягивали белые розы Кашмира и Гандхары, была чужда униженность Востока перед лицом августейшего Присутствия. Если в Греции свобода человека стремилась сравниться с силой судьбы, то буддизм, по меньшей мере, не желал ей поддаваться. Он вознамерился избавить человека от деяния, как и от метаморфозы, от его собственной воли, как и от космоса; в мёртвом городе брались за руки два ребёнка-бродяги, а вслед им с тоской смотрели обезьяны, тяжело взлетали павлины… Перевоплощение[144], неведомое древнейшей Индии, растворяло любую жизнь в вечности. Буддийская мысль была более тесно связана с Ведами[145], чем об этом думали в XIX веке; но индийская судьба была столь тяжкой (с какой силой Будда сказал: «Избежать Колеса!»), что от меланхолической проповеди Оленьего леса[146][147], казалось, зацветали бескрайние степи, когда она защитила мир состраданием. В греческих формах Центральная Азия находила формы другого освобождения. Но греческое освобождение было множественным, как сам человек; став после Александра более смутным, оно, однако, делалось всё более и более досягаемым для Азии. Когда Аполлон с фронтона Олимпии достиг Памира, он нередко превращался в солнечное божество. Сланцевые владыки могли бы относиться к барочному греческому искусству, но они принадлежат некоему утратившему гибкость эллинистическому искусству. Буддийское освобождение было узким и медленным, как и его Путь: в искусстве абсолютное всегда принимает форму ведущего к нему чувства. Лицо буддийских статуй – это лицо избавления, а лицо освобожденного человека, если путь избавления един, это лицо его посредника.

В брахманизме и в смешении древнейших религий, на которое Индия, по-видимому, мало воздействовала, эллинизм и буддизм имели общих противников.

Проповедуемый под эгидой индийского царя Ашоки[148] буддизм пользовался покровительством греческого царя Менандра[149], а также индоскифского царя Канишки[150]. Но греко-буддийское искусство, с которым мы более всего знакомы, развивалось пятьсот лет спустя после смерти Александра. По-видимому, эллинистические статуи первоначально находили впереди только простонародные изображения; возможно, эти фигуры, за двести лет до того установленные у подножья Памира, когда туда, наконец, проникло Великое Учение, были единственными разработанными формами, которые встречались на его пути.

Голоса тишины - i_037.jpg

Большая статуя Будды. Гандхара, I–II в.

Эта встреча от нас ускользает. Так как греческие царства Центральной Азии оказались отрезанными от эллинистического мира в результате парфянских завоеваний (но не оторванными от его культуры), некоторые александрийские формы без труда сохранились вплоть до двора Менандра, и точно так же они сохранятся вплоть до времён индоскифских царей, несмотря на расцвет кушанского искусства. Как нам по-прежнему представляется, они трансформировали некое индийское или бактрийское искусство[151], поскольку развивались в Центральной Азии и, быть может, потому, что мы забываем об относительно позднем времени распространения буддизма в этих местах. Возможно, они глубоко и не раз изменяли местные формы. Но прежде всего – да и чаще всего – они сами были трансформированы. Пока они достигли Индии, Ганга и Китая, они воздействовали не столько как вирус, сколько как сырьё. Романское искусство – это покорение Византии западным миром, а не наоборот; жизнь искусства, пришедшего из Греции, состоит не в освоении местных или индийских искусств, но в их метаморфозе в буддийское искусство.

Кроме того, буддизм прокладывал свой путь не быстрее, чем, по-видимому, христианство находило свой. Это искусство, которое создаётся лицом к лицу с искусством скульпторов-анималистов Индии, одним из самых тонких и изощрённых из всех, что знал мир, во времена правления некого царя, который сажал деревья по обеим сторонам дороги, чтобы «люди и животные могли отдохнуть», почти не знакомо с животными. (Францисканское искусство тоже…). Но оно хочет изобразить Мудреца, до тех пор изображавшегося с помощью символов, как позднее будет изображён Христос в Катакомбах. Кажется, сначала оно придумало стиль первых сланцевых изваяний: арльские шествия, которые закончатся византийской неподвижностью, торжественный параллелизм поверхностей и тел, в чём от Атлантики до Инда выражается агония неистовства Панафиней. Тяжеловесное искусство индийских украшений, напоминающее ожерелья из тубероз для священнослужителей; подчас ярко поэтическое, ибо нигде характерные черты умирающей Греции не выражены сложнее, чем в пристанищах Памира, где Индия встречает обжигающую пустыню, тогда как на юге она встречает джонки Малайзии. Несколько упрощённое, как везде упрощено умирающее греко-римское искусство, будь то Прованс или Пальмира. И вдруг голова, которая, по-видимому, должна быть головой чёрного каменного божества, Гелиогабала[152]… И завоеватели с вьющимися усами.

Затем искусство имитации мрамора. Оно существует на протяжении нескольких веков, смешивая в разные не установленные времена произведения регрессивного искусства и серийные копии, иранские реминисценции, реминисценции искусства эпохи Флавиев и китайские портреты, как будто эти прибежища пустыни получали некие запасники разных музеев.

Первые Будды Афганистана – копии Аполлонов, которые наделялись знаками мудрости: точкой между глазами и бугорком на макушке головы. Лицо Аполлона – знак, как Гермес Криофор[153]в Риме – символ Доброго Пастыря, то есть Христа. Буддизм и христианство, религии скорее этические, нежели метафизические, основанные на биографиях иного рода и большей точности, нежели религии Озириса, Зевса, Вишну, должны были представлять личности, Иисуса и Сиддхарту[154]; но также изображать то, что делало их Христом и Буддой. Временно они могли заимствовать в качестве символов Аполлона или Доброго Пастыря, но не создавать их образы. Только их собственный стиль мог выразить, что и тот, и другой несли с собой божественного.

Греции были чужды абстрактные знаки, и скульпторам казалось естественным, что при изображении высшей мудрости за образец бралась прежде всего идеальная красота. Но ни буддийское сознание, ни буддийское духовенство долго не могли примирить неукротимую свободу, заключавшуюся в греческих формах, и сладострастие, которое Азия всегда к ним присовокупляет. Пока каменная скульптура с неподвижным параллелизмом тел приходила на смену эллинскому танцу, маска Будды должна была сочетаться с монашескими робами, которые не были уже более тогами с украшениями из Центральной Азии, в особенности с отказом от той автономии человека, которая была формой греческой победы; отказом, который как здесь, так и позже в Галлии и в Византии, склонялся к каталептическому стилю вечности. Дух Греции предоставлял к услугам буддизма свой изобразительный талант, одушевлял, кажется, впервые сцены из жизни Мудреца, и его образ пришёл на смену пустому трону, который до тех пор символизировал Озарение. Но монастырь занял место дворца. Скульптуры стояли уже не на площадях, а в местах, где посетитель позволял себе только ритуальные жесты, близкие к телодвижениям и жестам священнослужителя. Вскоре каждому из мгновений жизни Будды, избранному для ваяния, будет соответствовать некий символический жест. В самом изображении Будды появится чувство, которое ранее было запрещено, вместо пустого трона Озарения придёт Ясновидец. Искусство перестанет обращаться к простому смертному и обратится к человеку, переживающему момент, когда смысл жизни определяется в присутствии Посредника. В каком буддийском монастыре греческое искусство не показалось бы более нескромным, чем на Афоне[155]или в Гранд Шартрёз?..[156] Ради долгих часов отрешённости искусство ищет теперь границы тишины.

вернуться

144

Перевоплощение (лат. реинкарнация, санскрит – сансара) – переход через различные состояния, «круговорот» – в этико-религиозных воззрениях индийцев.

вернуться

145

Веды – «священные книги», четыре собрания древнеиндийской литературы (две тыс. лет до н. э.).

вернуться

146

Согласно интуиции Будды, любое существование приносит страдания, болезнь и смерть, а смерть приводит к новому существованию. И люди, и боги – пленники замкнутого цикла (сансара). Будда был первым, кто достиг осознания действительности, следствием чего является разрыв этого замкнутого цикла существования («Избежать колеса!») и достижение нирваны. Павлин, газель, обезьяна и другие животные относятся к зооморфным символам буддийской мифологии. Считается, что газели были первыми слушателями проповеди Будды. Поэтому над дверями буддийских храмов часто встречаются изображения двух газелей.

вернуться

147

…(Проповедь)…Защитила мир состраданием… – Начало второй главы этой части – реминисценция книги «Жизнь Будды» (1959 г.) Аниля де Сильвы-Вижье, о чём подробнее рассказывается в «Антимемуарах» Мальро (1967–1972 гг.). Принц Сиддхартха, будущий Будда, потрясённый страданиями людей, впервые произносит проповедь в Оленьем лесу (др. перевод: Парк газелей).

вернуться

148

…Ашока – правитель из династии Маурьев (268–232 гг. до н. э.); его государство простиралось на территории Индии и части Афганистана; покровительствовал буддизму.

вернуться

149

Менандр – греческий правитель Пенджаба (у индусов – Милинда, около 160–140 гг. до н. э.), который прославился диалогами на философские и религиозные темы («Вопросы Милинды). Менандром называет его Плутарх.

вернуться

150

Канишка – кушанский правитель Гандхары (последняя четверть I в. и первая четверть II в.); завоевав территорию от равнины Ганга до Бихара, дошёл до Аральского моря; обратился в буддизм. От того времени остались многочисленные памятники кушанского искусства, особенно рельефы и статуи.

вернуться

151

…Бактрийское искусство… – Бактрия (Бактриана – историческая область Центральной Азии в бассейне среднего и верхнего течения Амударьи. Александр Македонский, женившийся на бактрианской принцессе Роксане, присоединил Бактрию к своей империи (325 г. до н. э.); после его смерти там были основаны несколько греческих колоний под властью Селевкидов. Ок. 250 г. до н. э. правитель Диодот основал независимое греко-бактрийское царство, которое затем пало под ударами кочевников (II–I вв. до н. э.). Бактриана объединилась с Кушанским царством. В процессе восприятия греческой культуры преобладающим оказалось всё же влияние местных культурных традиций.

вернуться

152

Гелиогабал – древнесирийский бог Солнца. Его именем назвал себя римский император Элагабал (Секстус Вариус Авитиус Бассианус, 204–222 гг.); в отрочестве в Сирии он был служителем культа этого бога.

вернуться

153

Гермес Криофор – Гермес, один из древнейших и многозначных богов; как бог скотоводства покровительствовал животным и часто изображался с бараном на плечах (стал прообразом Христа – Доброго Пастыря).

вернуться

154

Сиддхартха Гаутама, Будда, был сыном влиятельного князя, родился в Капилавасту (юго-восточный Непал, ок. 536–480 гг. до н. э.). В возрасте 29 лет он покинул дворец в поисках Истины. Скорее философ, способный к реальному действию, чем религиозный деятель, он проповедовал самоотречение, сострадание ко всем живым существам, самозабвение – идеи, ставшие религиозными догмами и взволновавшие многие народы Азии.

вернуться

155

Афон – «Святая гора» на одном из выступов Халкидского полуострова Греции (Македония); с X в. здесь были созданы два десятка монастырей, образовавших духовный центр православия.

вернуться

156

Гранд Шартрёз – монастырь, основанный св. Бруно в 1084 г. в Альпах (Изер); монашеский орден предписывает монахам жить в кельях в крайней изоляции.

26
{"b":"735410","o":1}