Человека он убил не от храбрости.
Вова сделал это из трусости, побоявшись, что тот может достать что-то из кармана. И закопал он его из трусости. Чтобы труп не утащил на дно, в тюрьму. И каждую мелочь упредил тоже от трусости. Вот что кололо – было неприлично прятать труп со всеми предосторожностями: с вениками, этими отпиленными граблями, мешками... будто вправду случилось нечто такое, что мир на уши поставит. И Вова предпочёл мир не тревожить, осторожно замести улику под ковёр из опавшей листвы. Он ни капли не переживал из-за отнятия жизни, из-за быстроты случившегося, из-за своей реакции, которая, в общем-то, была не совсем здоровой – холодной, без эмоций. Вова вспомнил, что только раз заглянул трупу в лицо – тогда, когда переживал о телеге. Даже об имени его не подумал. Ему было всё равно. Он не хотел убивать – убила нога, зачем-то шагнувшая вперёд.
Пугало другое.
Пугало то, как рука сразу (горло даже не успело сглотнуть слюну) потянулась к клавише на крыльце. Или как он прыгал на могиле, утаптывая её. Как срезал сапёрной лопаткой отпечатавшиеся следы. Как заранее отпиленными граблями – ведь длинная ручка такая неудобная – нагрёб в березняке листвы. Это была дьявольская изворотливость. Мишура, серпантин. Вроде бы главным было само убийство, сам акт отнятия жизни, но Вова сделал главным акт его сокрытия, который всё равно не был целым, а распадался на ворох мелких приготовлений. Это рождало особое чувство стыда... стыда не за случившееся, а за содеянное сверх меры: за мельтешение, за глубину включившейся мысли, за излишнее волнение о своём будущем, за исключение всякой неожиданности и за опреснение того, от чего должна холодеть кровь. Превращение живого в мёртвое – вот важность, о которой стоило думать, а он думал о том, как спрятать, скрыть, убрать. Обстоятельность, с которой он взял топор, чтобы рубить корни, указывала на настоящее, единственно важное преступление. Убийство вышло ненамеренным, вопреки усилиям, а катафалк с похоронами – от ума, от прочитанной литературы и вмиг проявившейся въедливости. В его действиях не было непродуманности, случайности, хаоса. В них был расчёт, и он коснулся всего, даже веника для листвы. Живое, неподотчётное, древнее каиново ремесло стало выхолощенной предпринимательской схемой.
То, что бурлило внутри, оказалось простой неудовлетворённостью.
Вова задумчиво рассматривал место, где несколько дней назад выдерга погнула человеческий гвоздь. Тело рухнуло в прилегающую к дому и потому давно заросшую клумбу. В неё нападало ещё больше листьев, и Вова машинально, всего лишь желая ощутить пружинистую мягкость, пошевелил их правой ногой. Её опять дёрнуло. В разворошённой листве показалось чёрное ребро телефона. Вова вытолкал его на дорожку, и с мгновение недоумённо рассматривал большой плоский прямоугольник. 'Дай я тебя щёлкну', – пронеслось в голове; затем там же появилась злобандитская рука, тянущаяся в карман и то, что после в этом кармане ничего не обнаружилось; а ещё припомнилась простая звонилка, которую парень выбросил за пределами садоводства.
Значит, у него была вторая. Хорошая, с камерой.
Телефон на похвалу не ответил. Лежал мокрый, гладенький, маскируясь под гальку.
Получается, сбылся первый вариант. Тот, который об улике.
Это радовало. Не хотелось ни напиваться, ни встречаться с мертвецом.
Засунув руки в карманы, Вова молча изучал телефон. Тот отвечал взаимностью – видимо, был изначально выключен. В голове вновь завертелись мысли, захотелось оглянуться и удостовериться, но Вова не стал этого делать. Он легонько поддел телефон, и тот кувыркнулся по земле. Гнать телефон подобно мячу было неудобно, требовалось шоркать подошвой, и за Вовой, пока он шёл к горке, оставались короткие чёрные полосы. Взобравшись на горку, Вова покосился на свой дом, затем оглядел озеро и окружающие его кусты.
Было тепло, к выходным народа на даче прибавилось. Издалека летела понятная музыка. Пахло. Не вынимая рук, Вова установил телефон на небольшой кочке, разбежался и, наконец-то освободив карманы, несильно приложился к снаряду. Тот полетел криво и низко, сразу вломившись в прибрежные кусты. Там хрустнуло и затихло.
Вова повернулся и пошёл домой. Он наконец-то понял.
Всё предусмотреть – это и есть преступление.
[<a href="http://samlib.ru/m/m_w_w/lukoshkorossijskogoglubokomyslija.shtml#top">Наверх</a>]
<p align="right">
</p>
