Злобин Володя: <a href="http://samlib.ru/m/m_w_w/">другие произведения.</a>
Володя Злобин
Всё предусмотреть
Ещё не начавшись, осень запрела, встав над лесом и огородами приторным едким душком. В него ушли все несозревшие ягоды, все неродившиеся грибы. Дождей не было, и земля высохла до серой корки, по которой ветер перестукивал тонкие твёрдые листья. От уставшей природы разило тленом, и каждый раскрошившийся стебелёк, каждый шаг, ступивший с тропы, добавляли в выжженное синее небо взвесь переломленной хворостинки.
В тот день Вове удалось найти несколько груздей да пару обабков. Ещё были волнушки, сморщившиеся во что-то дрябло-розовое, напоминавшее потерянную часть человека. Парень взял в лес самую маленькую корзинку, но даже крохотное жёлтое лукошко оказалось полупустым. Сентябрь был худородным, не желавшим кормить человека.
Лес начинался сразу за дачным обществом, окраина которого вытянулась вдоль березняка скучной длинной полосой. Пару лет назад новосёлы перегородили близкий путь в лес, из-за чего приходилось долго идти по дорожке, прежде чем в проходе между домами появлялась калитка, через которую можно было протиснуться к стеснённым деревьям. С тех пор в нём стало меньше грибов – дачники не то, чтобы так много собирали, а скорее вытаптывали лес, в котором Вова провёл всё детство. Новенькие различали только что-то очевидное, вроде маслят или подберёзовиков, а козляки, белянки и валуи уничтожались с какой-то классовой ненавистью. Особенно пострадали мухоморы, которые, будто гасили пожар, затаптывали целыми семействами. Раньше, когда в лесу ещё водились лоси, они ели крапчатые грибы и, обалдев, забредали к людям – пили воду из озера, чесали рога о домики садоводов. Об этом Вове рассказывали старожилы. Они уже померли или разъехались, а их немногочисленные внуки заменили помидорные грядки на ровный, почти английский газон.
Прошагав по дороге, парень свернул вглубь садоводства. Раньше его участок был от леса совсем близко, но теперь возник бесполезный крюк. Подходя к дому, Вова машинально, как привык, заложил грибы пакетом. Вскоре раздался знакомый оклик:
– В лес ходил что ли?
Дядя Толя никогда не здоровался, не называл соседа по имени, не осведомлялся о здоровье или настроении. Он по-военному переходил сразу к делу, причём мгновенно обозначал некоторое недовольство, будто заранее подозревал неправильное выполнение приказа. Сказывалась ранняя отставка, которую крепкий ещё офицер коротал на приусадебном фронте. Вова жил от него через тропку, разделявшую участки, и каждый день волей-неволей сталкивался с дядей Толей. Невысокий, сбитой, выбритый от макушек до пят мужчина вечно показывал недовольство соседским видом – бородкой, худощавостью и головой, а когда отставник узнал, что парень даже в армии не служил, просто перестал считать его человеком.
– Да вот чуток грибов набрал, – неохотно ответил Вова.
– Покажи, – дядя Толя подошёл к деревянному забору и протянул руки, предлагая передать ему лукошко. Вова, распознав манёвр, показал её содержимое издалека, чтобы военный как обычно не начал копаться в том, в чём ничего не понимал.
– А, мало набрал, – с некоторым успокоением заметил дядя Толя, словно весь день боялся, что сосед наберёт целое ведро.
– Так в лесу один сухостой. Дождя...
– Причём тут дождь? Место надо нормальное. Тут что? Мелочь! Помню, перевели меня в часть на Поное, – дядя Толя внимательно посмотрел на Вову, и тот вовремя сообразил, что ещё может спастись, если понимающе кивнёт, приветствуя знаменитый Поной, – а там на севере тундра, мушки нет, грибы – во! За ними не с корзинкой ходят, а с косой и мешками. А у тебя так, еле-еле...
Дяди Тола вспоминал прошлое не для себя, а для других. В такие моменты тёмный военный взгляд стекленел, и выбритость офицера переходила в вибрацию – он не столько подрагивал от собственной важности, а безошибочно, будто радар, считывал движения собеседника. Тогда Вова послушно кивал и мямлил что-то одобрительное. Дело было не в трусости: незачем портить отношения там, где их можно перетерпеть.
Дядя Толя неожиданно хлопнул рукой по забору:
– Стой! Я сейчас монтировку отдам.
Дня два назад сосед попросил выдергу, которую Вове пришлось занести самому. Вот и опять светило стоять у забора, ожидая, когда дядя Толя дойдёт до сарая. Штакетник тоже дрожал от такой несправедливости.
– Да сами потом занесёте, положите просто на крыльцо, – нехотя сказал Вова, – калитка всё равно...
– Зачем ходить, ты же тут! – крикнул дядя Толя откуда-то из малины.
Вова уже давно размышлял, как избавиться от назойливой военной опеки. Соседские просьбы высказывались покровительственно, словно парень находился в подчинении у командира. Спектакль с ломиком был затеян не потому, что дяде Толе так было удобнее, а чтобы подольше продержать парня у забора, чтобы ещё раз показать солдатскую власть, которой у офицера больше не было. И даже тот шлепок – не по лбу, а по деревяшке, которая до сих пор колебалась перед глазами – был для того, чтобы показать силу ещё не постаревшей мужской руки.
Когда сосед принёс гвоздодёр, Вова кивнул, зачем-то поблагодарил, тут же обругав себя в голове, и зашёл в собственную ограду. Замок на калитке был сломан. Идти до шкафа с инструментами не хотелось, поэтому парень бросил выдергу на крыльцо. Скосил взгляд – дядя Толя подвязывал малину всего в нескольких метрах от него. Наверняка не уходил, высматривая, куда он положит выдергу. Обнадёживало, что дядя Толя рано ложился спать, а парень, наоборот, поздно – биологические часы встречались лишь днём, чему Вова радовался, а офицер, вероятно, не очень.
В одиннадцать часов хлопнула дверь. Дядя Толя лёг спать. Вова вышел на крыльцо и никем не потревоженный долго смотрел на небо. Там куда-то плыли огоньки, собранные в созвездья, а здесь устало шелестели берёзы, чьи нити перемешивали темноту. Вова включил на крыльце свет, и мрак отступил, вернув длинные тени. Осень, обострившая каждый звук, скрылась за границей уличного фонаря. Там, в темноте, что-то скреблось и шуршало. В сломанный воздух поднималась острая душная пыль.
