На странице той девочки Виталик задержался подольше. Девочка выросла и стала красавицей. Она на прочитала Камю, выкрасила волосы в зелёный цвет и слушала психоделик-рок. На стене её было немало точных цитат.</p>

<p>

XIII</p>

<p>

– Вечером я за ней приду. Ты понял?

Артём нервно кивнул. Женщина ещё раз присела, прижала девочку к себе, погладила её и бросилась вниз по лестнице, словно эта разлука была навсегда.

Артём остался с дочкой наедине.

– Папа, мы будем с тобой играть? – спросила пятилетняя малышка.

– Может на улице поиграем? – с надеждой предложил Артём.

– Я уже с мамой гуляла! Здесь хочу!

Артём обречённо повёл дочку в квартиру.

В двух её комнатах было много интересного: полки с книгами, окаменелости, скелет человека, извёсточные потолки, тяжёлые тёмные шторы. Со всем этим можно было играть, и Артём пытался объяснить дочке смысл редких вещей. Именно они превращают детство в сказку, ибо вспоминаются потом как тот первозданный неизведанный мир, тайны которого делают человека особенным.

Дочка немного капризничала. Шесть дней с мамой, один с отцом – тут недостаточно купленного мороженного, мультиков и пятнистой гоночной машины. Вяло катая её по пыльному ковру, девочка сказала:

– Папа, давай построим крепость.

– Из подушек? – сглотнул Артём.

– Из одеял тоже!

Замок получился на славу – из четырёх попарно составленных стульев, обложенный одеялами, затянутый сверху покрывалом и с входом-простынёй, он смог вместить дочку с отцом. Пригнув голову, Артём смотрел, как дочка делает запасы и ползает по самым тёмным уголкам её нового дома. После он притворялся чудищем, которое напало на замок, а из прорехи в него с визгом тыкали сломанной указкой.

– Давай разбирать? – предложил наконец Артём, – Мама скоро придёт.

– Ещё хочу! – надулась девочка, и Артём покорно бегал за ней, а она с воплями укрывалась в своей крепости.

– Доча, время уже, – зажалобился Артём, – поможешь подушки собрать?

– Нет!

И была игра в прятки, где дочка скрывалась за простынёй и подушками. Потом позвонили в дверь, и девочка, не дождавшись, когда папа снова найдёт её, выскочила из домика и промчалась мимо с криком: 'Мама! Мама!'.

Артём с раздражением посмотрел на выстроенную им крепость. Поднялся, поцеловал в коридоре дочку. Вызвался проводить, услышал: 'Не надо'. Вернулся в зал, к пыльным книгам, такому же ковру и тяжёлым шторам. Ненавистно посмотрел вниз.

Подушечный замок возвышался из четырёх стульев, с крышей-покрывалом, затенённый одеялами. Встав на четвереньки, Артём заполз в крепость. Одёрнул простыню, оставшись в темноте. Обхватил ноги руками и стал раскачиваться меж стульчатых спинок, казавшихся в Артёмовом детстве колоннами рыцарского дворца.

В нём было тепло, даже жарко. Над головой провисал полог, и чтобы голове хватало место, Артём лёг, свернувшись калачиком. Завыл оттуда, и крик его, не пробившись сквозь одеяла, спиралью вернулся в творца.

Артём взялся за ножки стульев, и потянул их на себя. Крепость обрушилась без грохота, только легонько стукнулись стулья. Подушки, одеяла, простыня, покрывало, стулья придавили Артёма деревом, пухом, погребя вместе с криком, слезами, судорогой и тупым беспредельным отчаянием.

Через неделю к нему снова приведут дочку.</p>

<p>

XIV</p>

<p>

– Отец говорил, что луна – это бледная поганка на тоненькой-тоненькой ножке. Выросла в небе, только шляпка видна.

– Ты это серьёзно? – удивился Ильнур.

– Нет конечно, – ответил Николай, – скучно просто.

Тесный космический корабль вот уже третьи сутки плыл к Луне и вскоре должен был выйти на её орбиту. За иллюминаторами разрасталась холодная лунная пустошь.

– Знаешь, – продолжил Николай, – мне с детства нравилось, что луна в небе одна-одинёшенька. Это приковывало взгляд. Если бы лун было несколько, это бы рассеивало взор. У нас были бы иные сказки. И ночная светимость иная. Мы бы не видели звёзд.

– Ну, видели бы, просто хуже. Но гравитация, приливы-отливы, это да, – поддержал Ильнур.

– И стихи... Никто бы не написал: 'А луна была как невеста'. Не рассказали бы про её одиночество. Какое же одиночество, когда их там несколько.

Ильнур возился с пультом, готовясь уложить корабль в программируемый дрейф. Он привык к меланхолии товарища и знал, чем развеять её.

– Ты романтик, – сказал Ильнур, – без таких как ты незачем покорять космос. Я тебе даже завидую. Для меня это просто работа. Интересная, не спорю. Но всё же работа.

– Работа... – задумчиво повторил Николай и уставился в иллюминатор.

Следующие несколько суток корабль наматывал витки вокруг спутника. Космонавты выполняли технические задания, ставили эксперименты. Луна вертелась за бортом мёртвым серым рельефом. В одну из передышек Николай заметил:

– Знаешь, я в том году ездил навещать отца, в Белово. Это недалеко, в области. Едешь на машине – поля, рощи, река, карьер, село, луковичка золотая, снова поля, лес, низины, подъём. Ехал и любовался. Не мог взгляд отвести. Всё разное, всё удивительное.

– Это ты к чему? – отозвался Ильнур.