— Что это такое?

Ее заинтересовала страница про мандрагору. Корень на рисунке выглядел как маленький человечек, гомункул. Ближе к стеблю растения корень делится на три части. Изображение возмутило миссис Фрэнсис до глубины души.

— Это похоже на восковую куклу для колдовства! — воскликнула она и брезгливо поежилась. — Нечисть!

Джонас моргнул.

— Такая же нечисть, как морковка или пастернак.

Она поджала тонкие губки и хмыкнула, а затем принялась по слогам читать описание. Ее пухлая физиономия побледнела.

— Я слышала про этот корень! Он растет под виселицами, а когда его выдирают из земли, то кричит человеческим голосом!

— Неправда. Эти сказки рассказывают бродячие лекари-самозванцы. На самом деле мандрагора весьма полезна. Помогает от бессонницы, снимает боль… Вам следует повнимательнее выбирать, кому верить, миссис Фрэнсис.

— А вам следует повнимательнее выбирать, о чем писать в своей книге! — она захлопнула папку. — Такими вещами занимаются приспешники Дьявола!

— Я аптекарь, — спокойно сказал Джонас, забирая папку. — Моя работа — изучать свойства растений и исследовать, какие болезни ими можно лечить.

Миссис Фрэнсис упрямо сложила руки на груди.

— От вашей работы разит колдовством!

Джонас вздохнул.

— Миссис Фрэнсис, подумайте сами. Вы, помнится, не жаловались, когда я вылечил вашего мужа? Он порезался косой, а я подобрал травы которые заживили рану и уняли боль. В общине я — единственный, кто смыслит в медицине. Я пишу книгу про свои открытия, пишу ее уже много лет, и буду продолжать свои исследования.

Миссис Фрэнсис не собиралась уступать, но, видимо, поняла, что ей не удастся переспорить Джонаса. Тогда она переключилась на меня.

— Говорите что хотите, мистер Морси, но чтобы у девушки пальцы были в чернилах — это неслыханно. Вы тут, как я посмотрю, все много себе позволяете! — Она бросила взгляд на сестру, которая не отрывалась от шитья. — Лучше бы тебе, Мэри, оставить это занятие и помогать Марте.

Она помолчала, приосанилась, набрала воздуха в легкие и выпятила грудь, а затем выдохнула. Было понятно, что сейчас она что-то провозгласит. Даже Тобиас замер и поднял взгляд.

— Должна сказать тебе, сестрица, — она повернулась к Марте, — что вообще вот этот ваш… союз… — она обвела комнату рукой, чтобы показать, что имеет в виду наш дом, — видится многим сомнительным.

— Сомнительным? — Джонас нахмурился. — Как это понимать?

— Негоже девушке жить под одной крышей с мужчинами, которые не приходятся ей родственниками.

Она многозначительно посмотрела на Джонаса и на его бумаги, как бы подчеркивая, что к нему особенно много претензий.

— И кто же так считает? — спросила Марта. — Мы живем как одна семья.

— Вот именно! — фыркнула миссис Фрэнсис. — Вы живете неправильно. Было бы куда уместнее, чтобы девочка, — она махнула рукой в мою сторону, — жила с Риверсами. Они — правильная семья. Это соображение уже донесли до преподобного Джонсона.

— И кто же это донес? — от гнева у Марты так дрожали руки, что она отложила шитье.

— Преподобный обсудит ваше дело со старейшинами. Решение вам сообщат.

С этими словами она встала, чтобы уйти.

— Постойте, миссис Фрэнсис, — всполошился Джонас. — Разве у нас нет права голоса в собственном деле?

— Вы вообще не из нашей общины, у вас нет никакого права голоса.

— А как же Риверсы, неужели их даже не спросят? Вы же хотите поселить девочку в их дом!

— Они сделают так, как велит совет. Джон Риверс — человек богобоязненный и не посмеет ослушаться, — миссис Фрэнсис отвечала терпеливо, словно обращаясь к глупым детям. — Благодаря преподобному Джонсону совет всегда принимает верное решение. Через него Господь говорит нам о Своих намерениях. Воля совета будет всеобщей волей.

58.

Как только миссис Фрэнсис ушла, Марта бросилась распекать нас с Джонасом за нашу писанину. Я пыталась объяснить, что ничего страшного не произошло: ее сестра явно безграмотна и не может разобрать, о чем речь в записях. Но Марта покачала головой и напомнила нам, что в городе нет недостатка в грамотных людях, и не исключено, что вскоре они придут поинтересоваться, что такое мы пишем.

Любительница скверных новостей, миссис Фрэнсис лично явилась сообщить, что мне пора собирать вещи и переезжать к соседям. Она даже не пыталась скрыть злорадство. Марта расстроена, и это еще мягко сказано, но говорит, что, возможно, все к лучшему: раз она не может уберечь меня от сплетен, то хоть у Риверсов я буду в безопасности.

Для меня переезд не трагедия. Ребекка мне как сестра, и если Марта для меня как мать, то Сара — все равно что любимая тетка. Джон Риверс — хороший человек, благоразумный и справедливый. Жизнь с ними не будет для меня наказанием.

И все-таки я бы предпочла самостоятельно решать, где жить.

59.

Конец октября (?) 1659

Осень на исходе, но дни стоят погожие. Кроны деревьев играют красками, листья словно пылают. Мне так хочется в лес, но я обещала Марте, что не буду уходить из Бьюлы.

Дома достроены, теперь их предстоит обживать. Они получились маленькими: две комнатки внизу и одна побольше наверху. Впрочем, при необходимости можно сделать пристройки. Дом Риверсов просторнее нашего, и это очень кстати, учитывая, что мне пришлось их потеснить.

По-прежнему много дел. Когда мы не заняты по дому, то помогаем соседям со сбором урожая, да еще предстоит запастись дровами на зиму.

60.

Дни становятся все короче. Птицы улетают на юг. Огромные косяки уток и гусей проносятся в небе, издавая протяжные крики, похожие на грустные вздохи.

Я слушаю их и думаю о Сойке. Мы не виделись много недель. Может быть, они с дедом уже покинули эти места. Может, они тоже зимой перебираются на юг.

61.

Ноябрь 1659

По утрам небо все еще ясное, но вода в бочке подернулась льдом, а на земле лежит иней. Зима приближается, и мы к ней готовы. Урожай собран, дома достроены, а поленницы — до скатов кровли.

Погода в ноябре непредсказуема. Джон Риверс слышал, что со дня на день может пойти снег, так что после завтрака я взяла котомку и отправилась в лес. Может быть, это последний шанс, пока все не занесло снегом. Я нарушаю слово, но ведь я больше не живу с Мартой и, значит, не подвожу ее.

Из оврагов поднимался туман, и мои ноги тонули в нем по колено, словно я шла сквозь остриженную овечью шерсть. Солнце едва поднялось над горизонтом, и в его причудливом свете красные листья казались кровавыми.

Я помечала путь, как меня учили лесорубы и угольщики, — делала зарубки на стволах и загибала ветки. В лесу было удивительно, даже неестественно тихо. И вдруг по моей спине забегали мурашки. Я замерла и стояла неподвижно довольно долго, изучая все вокруг, всматриваясь в каждую мелочь, пытаясь, как учил меня Сойка, подметить малейшую перемену в пейзаже, но когда из кустов под моим носом раздался знакомый громкий крик, я все равно подпрыгнула от неожиданности.

Сойка вышел, смеясь.

— Вблизи тоже надо искать, не только вдалеке. Дедушка хочет тебя видеть. Идем.

Мы шли довольно долго. В полдень устроили привал и поели. У меня были хлеб и сыр, у него — орехи и вяленая оленина.

Потом мы поднялись вверх по длинной и узкой лощине, заваленной упавшими деревьями. У ног, пенясь и струясь по камням, журчал ручей. Мы пробирались к расщелине в холмах, где он превращался в водопад и поток каскадом падал на ярусы гладких камней. Я вопросительно посмотрела на Сойку, не понимая, куда мы идем. Он улыбнулся и показал наверх. Я подумала, что он шутит: подъем казался очень уж крутым. Но мы его осилили, и я в очередной раз порадовалась, что на мне штаны, а не юбка.