Эта мысль вертится у меня в голове, как разрушительный мяч. Я понимаю слова, но не могу их осмыслить.

        Мы оба сидим на деревянной скамейке, от которой пахнет свежей краской. Папа поворачивает меня к себе так, чтобы мы смотрели друг на друга.

        — Я хотел, чтобы ты привыкла к дому, прежде чем поговорить о прошлом, но сейчас у меня не остаётся выбора. Возможно, ты никогда не увидишь свою мать прежней после того, как я скажу тебе это.

        — Ты не можешь заставить меня ненавидеть маму больше, чем я уже ненавижу ее, пап.

        Он морщится, но не комментирует. Возможно, как и я, папа понимает, как сильно она разрушила нашу жизнь.

        — Ты должна понять, что смерть Илая сильно ударила по твоей матери. До того, как мы поженились, Эбигейл страдала маниакальными эпизодами, депрессией и тревогой. Она не любила врачей и часто прятала свои лекарства. Иногда она вообще переставала их принимать. Когда она забеременела Илаем и родила его, она больше не нуждалась в таблетках. Будто она нашла цель в жизни. Поэтому, когда его не стало, ее цель умерла вместе с ним. Можно с уверенностью сказать, что в тот день мы все потеряли часть себя.

        Я придвигаюсь ближе к нему и обнимаю его за руку, молча выражая свою поддержку.

        — Единственный способ выжить для твоей матери состоял в том, чтобы представлять, что Илай все еще жив. Через два месяца после его смерти она привела домой мальчика и сказала мне, что нашла Илая на рынке. Я вернул его родителям и извинился. Затем она начала делать это за моей спиной с помощью Реджинальда. Этот негодяй шёл на все ради денег. Он был умен и приводил к ней бездомных, осиротевших или сбежавших мальчиков только потому, что их никто не ищет. Единственным условием Эбигейл было то, что они должны выглядеть как Илай.

        Я хмурюсь еще сильнее.

        — Я смутно это помню.

        Кусочки медленно складываются воедино.

        Я называла дядю Реджинальда супергероем, потому что монстры исчезали, когда появлялся он.

        В своем маленьком уме я обычно классифицировала маниакальные эпизоды мамы, как монстров. Она была одета в белое, обнимала меня до смерти и водила к озеру. Когда она была в белом, она никогда не улыбалась и всегда казалась не от мира сего.

        Она была монстром.

        Однако, когда появлялся дядя Редж, она надевала красные платья, красила губы красной помадой. Она была сногсшибательной. Она больше улыбалась, и в ней было столько энергии, что иногда это сбивало с толку.

        Она гуляла и играла со мной. Читала мне сказки, смеялась и шутила.

        Она была мамой.

        Мои глаза расширяются, а сердце чуть не падает на траву.

        Значит ли это, что ма веселела только тогда, когда дядя Редж приводил ей мальчика с улицы?

        — Что она с ними делала?

        Мой голос такой навязчивый, что пугает до чертиков.

        — Обнимала их и говорила им, что она рада, что ее Илай дома. — он вздыхает. — Она никогда не причиняла им вреда, поэтому я позволял ей сохранить эту привычку.

        — Ты позволял ей? — я пищу.

        — Они ели с нами и проводили с ней несколько часов. Когда наступал вечер, они брали деньги, одежду и уходили. Это был беспроигрышный вариант. У мальчиков была еда и кров на весь день, и твоя мама была счастлива.

        — Не было бы лучше, если бы ты отвез ее к психиатру?

        — Я сделал это. Я даже оставил ее в психиатрической клинике по их рекомендациям, но ей стало хуже, и она начала резать себя. Я был вынужден вернуть ее обратно. В то время я все еще горевал по Илаю. Я не мог потерять и Эбби тоже.

        Эбби.

        Он все еще называет ее так даже спустя столько времени.

        Я обдумываю его слова, но не могу сформировать четкие мысли. Мгновение мы с папой смотрим вдаль, на ледяной ветер и темнеющие тучи.

        На серые-серые облака.

        Идите вы, облака. Почему вы должны усугублять мои страдания?

        — Ма причинила им боль в какой-то момент, не так ли? — мой голос едва слышен. — Эйдена пытали, папа.

        — Сначала она только обедала с ними и рассказывала им об их дне. Мальчики с улиц любили ее. Эбби была доброй и терпеливой и умела вести себя с детьми.

        — Что поменялось?

        Он проводит рукой по лицу и вытирает указательными пальцами брови.

        — Я не знаю. Думаю, ее состояние обострилось.

        — Обострилось?

        — Однажды я пришел домой и застал ее сидящей в спальне. Она пела и расчесывала волосы, ее руки были в крови. Я побежал в твою комнату, испугавшись, что она что-то с тобой сделала. К счастью, ты спокойно спала.

        — Ч-что случилось?

        Его челюсти сжимаются, и я распознаю в этом жесте гнев. Папа не часто показывает свои эмоции, и я, вероятно, унаследовала от него свой пустой фасад.

        — Я обнаружил двух детей в подвале. Они были на грани голода, а их колени были исцарапаны и порезаны горизонтальными полосами. Это было ужасно.

        — Двух?

        Он бросает мимолетный взгляд в мою сторону.

        — Ты видела их тогда, но не помнишь.

        — Они были.. живы?

        — Да. Раны не были смертельными, но они голодали и находились на грани смерти. Эбигейл обычно кормила детей и никогда не прикасалась к ним. Когда я спросил ее, почему она это сделала, она сказала, что у них не было травмы Илая, когда он упал с велосипеда, поэтому она исправила это.

        Я задыхаюсь и прикрываю рот свободной рукой

        — И ты позволил ей находиться рядом с детьми?

        — Нет. — он качает головой. — Не после того случая.

        — Слава Богу.

        — Она выместила это на тебе, принцесса. — он сжимает мою руку в своей. — Я пытался защитить тебя, как мог, но у меня ничего не вышло.

        — Папа, не говори так.

        — Я признаю, что подвел тебя. Если бы я мог вернуться в прошлое, я бы запер ее в психиатрическом отделении.

        Я качаю головой.

        — Я знаю, что ты не смог бы. Это произошло сразу, после смерти Илая. Если бы мы с тобой потеряли их обоих в такой короткий срок, это погубило бы нас.

        — Но оно того стоило бы. По крайней мере, я не разлучился бы с тобой на десять лет. — он делает паузу. — И она бы не сделала того, что сделала с Эйденом.

        Я оживляюсь, смаргивая слезы.

        — Почему она так с ним поступила?

        — После инцидента с двумя детьми Эбби оставалась без «фальшивого Илая» в течение трех месяцев. Это сильно ее огорчало, поэтому, когда у нее наконец появился Эйден, она выместила это на нем. — он проводит ладонью по лицу. — Я был занят последствиями пожара в Бирмингеме, кадровыми и полицейскими процедурами, поэтому некоторое время не возвращался домой. Если бы я вернулся, ничего бы этого не случилось. В любом случае, это не имеет значения. Что, если...

        — Бесполезно, — говорю я вместе с ним.

        Мы улыбаемся друг другу с оттенком грусти.

        Папа учил меня, что бесполезно гоняться за «что, если», когда все сказано и сделано.

        — Теперь мы есть друг у друга, принцесса. Ничто не разлучит нас. — первая капля дождя падает мне на нос. — Давай, пошли в дом.

        Мы спешим в направлении дома, и на мгновение я представляю себя маленькой девочкой, которая изо всех сил вцепилась в папину руку, хихикая и крича от восторга, когда мы бежали под дождем.

        Воспоминание посылает через меня волны счастья.

        Папа может быть безжалостен ко всему остальному миру, но для меня он просто папочка.

        Однако я больше не та семилетняя девочка. Я не слепа к фактам, которые передо мной.

        Хотя мама и пытала Эйдена, именно папа похитил его. Он был тем, кто начал порочный круг злой судьбы между семьями Стил и Кинг.