– Домой? – переспросила она, любуясь мощью дерева, его корнями, которые причудливо изгибались, прежде чем исчезнуть под землей. – Я больше не уверена в смысле этого слова.

В ту ночь мне снова приснилась моя сестра. Она умерла младенцем, но во сне она подросла и стала старше. Мальчик тоже был там. Они оба были живыми. Границы между подвалом и царством мертвых стерлись. Туннели под домом расходились в разные стороны, я вела полицию ложной дорогой и пыталась объяснить, что это какое-то недоразумение, когда ночную тишину нарушил телефонный звонок. Мобильник Даниеля. Он крепко спал, я видела в его несессере таблетки снотворного.

Я перегнулась через него и, ухватив телефон, приняла звонок.

Звонивший был мужчиной, я не разобрала его имени. Он представился переводчиком, хотя по-английски говорил с ошибками, и велел нам через час прибыть в полицейский участок.

Сквозь щели жалюзи пробивался солнечный свет, времени было восемь ноль пять утра.

Я растолкала Даниеля, позавтракать мы уже не успевали. Мы припарковали автомобиль на площади ровно в тот момент, когда часы на ратуше пробили девять, отдаваясь гулким эхом под сводами аркады.

Переводчик ожидал нас в дежурной части. Он вручил каждому из нас свою визитную карточку и еще раз назвал свое имя – Антон Адамек. Крепкое дружелюбное рукопожатие, красивый мужчина. Густые волосы, бездонные глаза – я понимаю, что не должна обращать внимание на такие вещи, но все равно не могла ничего с собой поделать.

Нас пригласили в комнату. Дубовый стол, голые стены, все те же серовато-бежевые обои. Пожилой комиссар оказался тем самым, что приезжал к нам в усадьбу, а вот его напарницу-женщину мы видели впервые.

Йозеф Кралл. Элина Кавалека. У нее были распущенные вьющиеся волосы и декольте, которое смотрелось не слишком подходящим для службы в полиции.

Они сели за стол, мы устроились напротив, переводчик слегка небрежно прислонился к торцу рядом со мной. Женщина-полицейская открыла ноутбук, разложила на столе папки, приготовила ручку, чтобы писать. Комиссар говорил короткими фразами с преувеличенно долгими паузами, чтобы дать время переводчику.

– Я понимаю ваше желание узнать, что произошло. Боюсь, мне придется вас разочаровать. Потребуется время. Это случилось давно. Сложное расследование. Всех ответов мы все равно никогда не получим.

Даниель сгорал от нетерпения:

– Вы узнали, кем был этот ребенок? Можно ли назвать причину его смерти?

Перевод был коротким, должно быть переводчик перевел только один из вопросов. А вдруг он вообще многое упускает?

– Что касается возраста, то скелет сохранился на удивление хорошо, – глядя на экран ноутбука, слово взяла женщина. – Тело долгое время пролежало совершенно нетронутым, в подвальном помещении не оказалось ни насекомых, ни животных, которые могли бы причинить ему вред, за исключением… – тут она слегка наклонила голову к экрану, – костяшек пальцев. Повреждения так и не зажили, должно быть, покойный получил их, когда пытался прорыть выход или привлечь внимание. Форма черепа подтверждает, что это мальчик.

Антон Адамек поднял руку, призывая ее к тишине, пока он переводит. Я зажмурилась и снова открыла глаза, но картинка никуда не делась. Похороненный заживо. Тонкие детские пальчики лихорадочно скребут землю в отчаянной попытке выбраться наружу.

– После смерти, – тем же ровным тоном продолжила женщина, – условия данного места способствовали довольно быстрой мумификации трупа. Сухой воздух наравне с сильным истощением…

– Простите?

– На полу было замечено несколько пустых бутылок, предположительно от вина. Если ребенок употребил перед смертью алкоголь, это могло ускорить процесс.

– Мумификация? – Воображение мгновенно перенесло меня в старые фильмы ужасов. Спеленатые тела в египетских пирамидах. Виденное мною тело совсем не походило на мумию в привычном представлении этого слова. Кожа, такая тонкая и хрупкая, ощущение, что она натянута на скелет. – Как такое возможно?

Элина Кавалека оторвала взгляд от экрана:

– Как я уже сказала, этому благоприятствовали условия внешней среды. Сухое помещение, отсутствие насекомых. Наравне с внутренними причинами. Вполне вероятно, он голодал, что наряду с приемом алкоголя создает благоприятные условия для создания так называемой спонтанной мумии.

– Создания чего?

– Спонтанной мумии, – озадаченно повторил переводчик. На всякий случай он еще раз уточнил у полицейских, после чего подтвердил, что они имели в виду именно это.

– Это происходит довольно быстро, – заметил комиссар. – Мне самому однажды довелось найти труп старика, который упился до смерти. Жена умерла, еду ему никто не готовил, все окна в квартире были закрыты. Он просто лежал там два года.

– А ребенок?

Повисла тишина. Антон Адамек переводил. Слова на какое-то время повисали в воздухе, один и тот же смысл, но на двух языках. Даниель нащупал мою руку под столом и сжал ее.

– Вам что-нибудь известно о том, сколько лет ему было на тот момент, когда он?..

Женщина вновь склонилась над экраном, принялась монотонно бубнить что-то о сочленении тазобедренных костей и средней части предплечья – в общем, я очень быстро запуталась. Переводчик попросил ее повторить и пустился с Даниелем в небольшую дискуссию по поводу анатомических терминов. В итоге все сводилось к тому, что возраст мальчика мог варьироваться от десяти до пятнадцати лет, именно в этом возрасте некоторые кости в теле растут наравне с другими, более точный ответ дало исследование челюсти – двенадцать лет. Не младше одиннадцати, вероятно, двенадцать.

Вот оно и прозвучало. Стало реальностью.

– А время? – Даниель повернулся к переводчику. – Они могут сказать, когда он умер, сколько времени он там пролежал?

Женщина покосилась на комиссара, который погладил себя по плеши на голове. Классическая такая плешь, с волосами по бокам и лысиной на затылке. Вполне вероятно, что он уже несколько лет откладывает свой выход на пенсию.

– Это требует обширного анализа, – объяснил комиссар. – На данной стадии криминалисты еще не могут предоставить точных сведений.

– Ну, тогда хотя бы примерно, а? О каком хоть десятилетии идет речь?

Их взгляды пересеклись. Комиссар придвинул к себе одну из папок и достал из нагрудного кармана очки.

– Они сумели идентифицировать башмаки. На них стоит штемпель, который свидетельствует о том, что они были произведены сапожником в Дечине. Возможно, в 1920-е годы. Это мало о чем говорит. Он мог получить их от отца, а тот – от деда. Если, конечно, этот молодой человек их не украл.

Казалось, комиссар колеблется, переворачивая страницу. Старательно изучив, он положил ее на стол, так что даже мы смогли ее увидеть.

– Тут нет ничего такого, о чем можно было бы написать в газете. Прессу подобные вещи не интересуют. Поэтому просто чтобы вы знали.

– Само собой, – кивнул Даниель.

Казалось, все замерли, перестав дышать. Антон Адамек наклонился вперед. Было нелегко разобрать, что изображено на снимке. То ли рука, то ли нога, какие-то лохмотья?

– Из одежды уцелело совсем немного, но вы видите перед собой остатки материи. Семьдесят процентов уверенности. Ткань выглядит серой. Но когда-то она могла быть белой. Похоже на нарукавную повязку.

– Что это значит?

– Вы бы поняли, если бы были родом из этих мест.

Комиссар аккуратно убрал распечатку обратно в папку. Переводчик ответил самостоятельно:

– Немец. Погибший был из судетских немцев.

Медленно, очень медленно Йозеф Кралл вытащил вторую бумагу.

– Это то, что они нашли, когда заглянули поглубже в карманы мальчика. Точнее, в то, что от них осталось.

Перед нами с Даниелем легли два снимка. Две монеты или же две стороны одной и той же. Потемневшие от времени, так что текст на них едва читался, серые, в пятнах, почерневшие.

Большая единица с двумя маленькими листочками под ней. Дубовые листья. Буквы вдоль нижнего края. 1 Reichspfennig[7].