Сталин показывает в мою сторону мундштуком-фигой и что-то говорит. Звука не слышно. Как в немом кино. Только титров нет.
Сталин опять что-то говорит, только говорит он не мне, а Ивану Грозному. Иоанн Васильевич стоит слева от Сталина. В руке у него длинный посох. Сам царь одет в длинные, до пола золочёные одежды, на голове Шапка Мономаха. Смотрит на меня. Смотрит левым глазом. Взгляд его полон праведного гнева. Всё как на картине Васнецова. Сталин что-то говорит ему. Грозный молча кивает. Мне уже жутковато.
Справа от Сталина из сумрака выступает высокая фигура. Это Пётр Первый. Он тоже смотрит на меня. Они все смотрят на меня молча. Внезапно Петр Первый отвешивает справой увесистого леща Николаю Второму. Тот, наверное, понимает, что заслужил, и как бы оправдываясь, показывает своему великому предку на что-то у меня за спиной.
Сталин тоже показывает туда своей трубкой и что-то говорит. Звука по-прежнему нет. Я оборачиваюсь. Там за большущим столом с двумя микрофонами сидит ВВП. Сталин о чем-то спрашивает Путина. С присущим ему спокойствием Российский президент начинает отвечать генералиссимусу. Все внимательно слушают. Даже я. Хотя мне, как раз ничего не слышно.
В конце рассказа Путин показывает рукой куда-то вправо от себя. Все смотрят туда. Там стоит растерянный Горбачев. Он пытается говорить, но Сталин быстро произносит какое-то слово. Из-за его спины сверка стёклами пенсне выходит Берия. Сталин отдает односложный приказ. Я не мог его слышать, но я его понял. Понял и Берия. Понял и достал револьвер. Тут же своё слово сказал Иван Грозный, тоже только одно. Бесцеремонно отодвинув плечом Лаврентия Палыча, плотно сбитый бородатый мужик двинулся к Горбачеву, на ходу вынимая саблю. Берия прицелился. Первый президент СССР в страхе закрылся руками.
Выстрел. Его я слышу, но только его. Я почему-то зажмуриваюсь. Не знаю, зачем это нужно во сне, но всё равно зажмуриваюсь.
Открываю глаза. Рядом с Горбачевым стоит Тухачевский, он удивленно смотрит на тёмное пятно, расплывающееся у него на груди. Колени его подгибаются, он медленно заваливается. И тут мир начинает ходить ходуном.
– Вставай уже!!! – мне орут прямо в ухо, и трясут за плечо.
Я открываю глаза.
Лерка, завернутая в одеяло, концы которого она прижимает левой рукой к груди, правой рукой так тормошит меня за плечо, что изображение реальности дробится на пиксели.
– Вставай, бэтман хренов! – орет она, а глаза просто огнём горят. – Иди, выключай свою долбаную кукушку!
– Чё?! В институт? – спросонья я не помню, как Лерка у меня оказалась.
– Да какой институт?! – щас у неё истерика будет.
Бли-и-ин! Так мы у неё что ли?! Родители пришли!.. Вот чёрт!!! Я вскакиваю. Куда??? В шкаф? В окно? Чё так рано?!
Как ни странно, во взгляде девушки нет и намека на панику, только злость и какое-то запредельное раздражение.
– Курица твоя прям с утра раскудахталась! Ни свет, ни рассвет! Она тут горланит, а ты дрыхнешь? Сволочь! – спич завершается пинком по кровати, за ним подгоняющий толчок в лопатку ничего не понимащему мне. И руководство к действию: – Иди уже!
– Родители где? – спрашиваю через плечо я, но всё равно иду, куда толкают.
– Нет у нас родителей! В Австралии остались. Сироты мы. – Злости в Лерке уже нет, а вот раздражения…
Я выхожу в коридор. Возможности остановиться мне не дают. Попытки замедлиться тоже пресекаются. Но говорить я пока ещё могу.
– В какой Австралии? – что она мелет? Блин. Каша в голове. Ничего не понимаю.
– В австралийской! – односложно отвечают мне.
Из-за двери доносится звонкое кукареканье. Это ещё что?
– Ты зачем петуха притащила? – ничего не понимаю.
Как спать хочется!
– Граф один знакомый подарил! Когда сватался!!! – чушь какую-то несёт.
Дверь открывается. А-а-а! Вот мы где! Я сразу всё вспомнил. На спинке стула у окна как на жердочке сидела курица и задорно кукарекала.
– Заткнись! – крикнул я на неё и обессиленно плюхнулся на диван.
Блин! Как спать хочется. Я заваливаюсь на бок, закидываю ноги и засыпаю. Тут же меня начинают тормошить снова. Ну, что за свинство! Открываю глаза.
– Лер, ну только лёг! – я обижен, потому что никакие курицы не кукарекают, и раздражен, потому что спать не дают.
– Слышь, ты, Талькалёк! – звучит надо мной насмешливый голос подруги по несчастью. – Ты только лёг часа три назад! – говорит она, а сама улыбается, но скептически так. Или иронически. Блин!
– Блин! Лер, ну только лёг же, а! – Выдавливаю из себя я.
Голос мой звучит страдальчески. И то сказать! Страдаю же.
– Вставайте, граф! Вас ждут великие дела! – торжественно произносит Лерка.
– Я чё? Граф?! – удивленно таращусь на неё. И тут вспоминаю её недавние слова. – Так это я тот граф, который тебе курицу подарил?!
– Балда! – смеётся Лерка. – Это такими словами Сен-Симон приказал слуге будить его.
До меня начинает доходить.
– То есть, я к тебе не сватался?
– Нет. И в спальню ночью не ломился, – она добродушно улыбается.
– А это хорошо или плохо? – апатично вопрошаю я. И уточняю на свою голову: – Ну, что в спальню не ломился.
Лерочка превращается в Валери. Ну, может не до конца. По крайней мере, больше не улыбается.
– То, что не ломился – хорошо, – говорит она вкрадчиво. И тут же, но уже грозно: – А вот тебе сейчас будет плохо! Вставай, давай!
Последние два слова можно было бы так обыграть! При других обстоятельствах. Но не щас! Щас и, правда, «плохо» может приключиться.
Вставать, значит? Сажусь на диване. Начинаю осматриваться. Чтобы навести резкость, закрываю глаза и растираю всё лицо руками. Вроде помогло.
Вторая попытка осмотреться. Я лежу на диване в положении «сидя». Ну, я же лежал. Вот как лежал, так и сел. У меня откуда-то взялись подушка и одеяло. Откуда-то! Лерка принесла, откуда ещё. Блин, ну, что я за свинья?! Она вон ко мне как! А, я?
Скверно.
Пока придаюсь унынию, в голову лезут самые нелепые мысли. Вот, например, слово «сквер». Оно, что происходит от слова «скверно», или наоборот? Ну, что за бред?!
Третья попытка осмотреться. Шторы и занавески на окне раздвинуты. В комнате светло. Наверное, уже день. Надо посмотреть. Встаю. С облегчением понимаю, что какие-то кальсоны на мне всё-таки надеты, а то совсем уж нехорошо бы получилось.
Курица прохаживается по ковру и звуков не издает. Тоже не плохо. Иду к окну. На полпути останавливаюсь. Разворачиваюсь, иду обратно. Ибо нехрен. Ну, в самом деле, какого икса голым в окно высовываться? Да хоть бы и по пояс. Не хватает ещё, какие места людям в окошко показывать. Заворачиваюсь как Лерка в одеяло, беру подушку и ковыляю к себе. В сари из одеяла шибко не побегаешь.
У себя бросаю подушку на кровать, снимаю одеяло, начинаю осматриваться. У меня окно никто не расшторивал. Так правильно, меня же не было, а Лерке ни к чему, у неё своя комната есть. Ага, вот они! Надеваю брюки. А, может, сначала умыться? Выглядываю в коридор. Дверь в Леркину комнату закрыта, значит, можно сначала умыться, а уже потом одеваться. Чтобы брюки не забрызгать, я ведь особой аккуратностью не отличаюсь.
Иду в «ванную». Брюки на всякий случай с собой беру.
В рукомойнике воды на полковшичка. Смотрю в бадейку. Пустая, ковшик на дне лежит, тоже пустой. Заглядываю под «раковину». Так и есть! Полная. Не иначе, Лерка заплыв устраивала. Кто первый встал, того и тапки. И тут я замечаю, что в «ванной» появились крайне полезные вещи. А я только-только подумал, как же зубы-то чистить?
На стене противоположной от перекладинки с полотенцем, появилось небольшое зеркало. Хотя вчера я его мог и не заметить: не о том думал. Под зеркалом полочка, на ней кружечка с зубными щетками, маленькая коробочка, такие ещё табакерками называют. Открываю, так и есть: зубной порошок. Просто счастье. Рядом кусочек мыла. Даже не кусочек – обмылок. Ну, так Лерка на полную, поди, развлекалась.
Щетки мне не понравились. Щетина мягкая какая-то, а это неправильно. Пока размышлял про щетину, обнаружил другую, четырёхдневную. Расстроился. Начал искать бритву. Не нашел. Расстроился ещё сильнее. В расстроенных чувствах пошел к себе.
