Но Пятый не мог не видеть, как замирает каждый раз Клаус, стоит коснуться его прошлого хотя бы мельком, и принял решение, которое показалось ему самым логичным в этот момент.

Уйти, чтобы беседа не была такой напряженной.

— Пойду белочек покормлю, — он поднялся, поцеловал Миранду в щёку и, достав орешки из кармана, ушёл к деревьям.

Пятый дошёл до шелковицы и опустился на корточки. Высыпал на ладонь немного орешков и вытянул руку. Одна из белок выглянула из-за дерева, повела носом и подобралась поближе.

— Привет, подружка, — Пятый улыбнулся. Белка принюхалась к нему, и только узнав его голос и запах решилась стащить орешек с его ладони.

За ней подтянулась другая, а третья осторожно спускалась по шелковичному стволу, цепляясь когтями за кору.

Пятый погладил одну из белочек по загривку, и тут же замер, услышав шуршание травы за спиной.

Клаус.

— Не против если я присоединюсь? — Клаус выглянул из-за его плеча и протянул раскрытую ладонь.

— Конечно, — Пятый потянулся к мешочку с орешками и отсыпал несколько брату. — Осторожнее. Они пугливые.

Клаус опустился на корточки рядом и тихо рассмеялся, когда одна из белок насторожилась и отбежала от Пятого. Принюхалась к нему, снова к Пятому и, видимо решив, что если Клаус с Пятым, то он и её друг тоже, побежала за орешком. Выхватила один и тут же сцепилась с товаркой. Клаус скормил им все орешки до единого, немедленно влюбив в себя всех местных белок настолько, что одна из них едва ли не на колени к нему забралась.

— Чудесное место, — Клаус заправил за ухо невидимую прядь. Он тоже нервничал.

Пятый сел удобнее и запрокинул голову, рассматривая листья над ними.

— Да. Столько тепла и солнца. И так спокойно, — он зажмурился и подался назад, упираясь в траву руками, выглядывая из тени дерева и подставляя лицо солнцу. — Миранда не выпускала меня на работу несколько месяцев после… ты знаешь, — он снова выпрямился. — И мы переехали сюда. Но даже не помню, сколько мы здесь пробыли, всё как в тумане.

Клаус искоса взглянул на него, а потом вцепился в траву перед собой. Они никогда раньше об этом не говорили. Каждый переносил горе и справлялся с болью по-своему.

— Спасибо, что подыграли сегодня, — наконец сказал он.

— Пожалуйста, — Пятый снова сел в тень и уставился на одну из белочек, лишь бы на Клауса не смотреть. — Но если ты хочешь скрыть от него Апокалипсис и всё, что было, то идея нас с ним знакомить была не очень, — он, всё-таки, повернул голову и поджал губы.

— Знаю, что должен рассказать ему. Но… как? — Прикрыл глаза. — Тебе не нужно было объяснять что-то Миранде. Она знала твою историю, знала про Апокалипсис и полюбила тебя таким, какой ты есть. А я… даже сам не знаю, кто я сейчас.

— Всё было не так, Клаус, — Пятый вздохнул, но уточнять не стал. Они с Мирандой прожили под одной крышей четыре года, прежде чем привычка и привязанность превратились во что-то большее. — Что значит ты «не знаешь, кто ты сейчас»?

Клаус поднял глаза на Пятого и долго на него смотрел, ничего не говоря. Потом качнул головой:

— Я расскажу ему про то, что с тобой случилось. Про Апокалипсис. Но не как это случилось… Хорошо?

Пятый прикусил щеку. Уходить от ответа Клаус умел не хуже него самого.

Он кивнул.

— Спасибо, — он посмотрел на свои руки. — И прости, что из всех вариантов, тебе достался в братья именно я. С кем-то, кто не так тесно связан с Апокалипсисом было бы проще. Во всём, — он помолчал ещё немного. — Ты не ответил на мой вопрос.

Клаус удивленно моргнул:

— Какая разница, насколько ты связан с Апокалипсисом? Важно то, что ты у меня есть.

— Мм. Боюсь, здесь ты тоже в лотерею не выиграл, — Пятый опустил голову и выдержал паузу. — Слушай, мне… мне жаль, что меня не было рядом, когда я был нужен. Но я не мог остаться. Было бы хуже.

— Я знаю. Мы бы утянули друг друга на дно, — Клаус качнулся вперед-назад. — Эгоистично хотеть присутствия брата, когда самовольно сбежал ото всех, но… Я так боялся встречи с ними. Так злился, что они остались со мной, а ты где-то с близкими, которые отчасти, но понимают тебя. А я один, — от волнения у него дрожали руки. — Ханна и Оуэн святые и прошли через ад ради меня, но они не поймут. Слишком далеки от всей нашей жизни… И я завидовал тебе, боялся, что я никогда не найду опору. Человека, с которым смогу противостоять этим демонам в моей душе…

— Клаус, ты никогда не «с кем-то» в своём горе, — Пятый прикусил щёку. — Мне повезло, что со мной рядом были Миранда и Лайла, это правда, но это ничего не меняло. Я всё ещё был один на один с самим собой. Миранда могла взять меня за руку, она могла целовать меня, могла со мной говорить, но я был один. Всегда, — он отвёл взгляд. — Я занимаю руководящую позицию в Комиссии не потому, что я добрался до неё по карьерной лестнице. Я занимаю её, потому что я пытался убить себя, и Миранда решила, что только усадив меня за соседний стол она сможет за мной уследить. Это что-то, о чём мы никогда не говорим дома, и я первый раз называю вещи своими именами.

Сначала было тихо. А потом Клаус коснулся его руки, провел кончиками пальцев по шрамам, рисуя из них созвездие. Ощущение было неприятным, но Пятый даже не дернулся. Он всё равно ценил каждое прикосновение, которое дарили ему близкие.

— Мы одни в своем горе, ты прав. Но, — Клаус убрал руку и обернулся, глядя им за спину, на собравшихся за столом. — Но как только мы останемся совершенно одни, то захлебнемся в нём. — он перевел взгляд на Пятого. — Ведь даже в Апокалипсисе ты был с Долорес.

Пятый замер. Снова это имя. Пару раз его упоминала Лайла, и даже Миранда о ней говорила.

Называла её любовью всей его жизни.

И каждый раз в такие моменты Пятому становилось тоскливо.

— Я не знаю, о ком ты говоришь, Клаус. Я двенадцать лет провёл один.

Клаус вдруг посерьёзнел.

— Но… нет-нет-нет, — Клаус поджал ноги под себя и сел напротив. Приблизился непривычно близко. — Долорес, она любовь всей твоей жизни. Ты носил у сердца, — он прижал ладонь к груди Пятого, и Пятый почувствовал, как к коже прижимается полый кулон, который ему подарила Лайла. — Она помогла тебе выжить в будущем, и она…

Пятый нахмурился и покачал головой. Клаус говорил с ним, будто ждал какого-то ответа, но он не понимал, какого именно.

— Ты не помнишь её, — выдохнул Клаус.

Пятый узнавал этот взгляд. Он помнил, как крепко обняла его Лайла — его это удивило и задело даже несмотря на то, насколько погружён он был в собственное горе. Она обняла его тогда не потому, что он потерял семью. Потому что он потерял что-то ещё.

— Почему вы смотрите на меня так, когда заходит речь об этой… — Пятый поджал губы. — И ты, и Лайла. Как будто вы меня… жалеете.

— Потому что… — Клаус сгорбился, — она была для тебя важнее целого мира, и ты… пожертвовал ею, чтобы спасти наш. Только вместе с Долорес, ушла и память о ней…