— Люблю тебя, — повторил он.
— И я тебя, — отозвалась она.
Совсем как раньше, они проболтали почти до утра, пока не уснули на том же диване, обнявшись и прижавшись друг к другу, как влюблённые из Помпеев.
Утром Долорес разбудила его поцелуем в щёку. Протянула чашку горячего чёрного кофе, потрепала по волосам и без единого намёка на улыбку сказала:
— Клаус уезжает в Европу. Написал мне утром и попросил следить за цветами.
Пятый сел, зажмурился и глубоко вздохнул. Потом коротко кивнул, глядя на Долорес, и поджал губы.
— Наверное, это самое правильное решение сейчас, — хрипло сказал он. Долорес согласно качнула головой, пересела ближе к нему и обвила руками, уложив голову на плече.
— Да, — шепнула она. — Сейчас только так он сможет с этим справиться.
Пятый покусал губы. Опустил взгляд и, наконец, сделал глоток кофе.
У него была своя жизнь, а у Клауса своя.
И друг за друга они не отвечали.
Учителем Пятого стал Атлас Джерико Кармайкл. Высокий и широкоплечий, с сединой на висках и вечной самодовольной ухмылкой. Он сам вызвался переехать и заняться обучением Пятого, потому что знал его отца и считал, что ему в руки попал потенциальный гений дирижирования.
Пятый так не считал. Фортепиано было его страстью, а дирижирование шло сложнее. Он быстро выучил основные схемы, но плохо справлялся правой рукой. Локтевой сустав не двигался так быстро, как того хотелось: шарнирам нужно было время, чтобы провернуться.
Он злился. Злость придавала ему сил: он слишком долго чувствовал себя беспомощным и бесполезным и не мог позволить себе вернуться в эту бездну отчаяния.
К тому же у него была Долорес, прошедшая точно такой же путь принятия протезов и новых условий жизни.
Так что Пятый стискивал зубы и часами оттачивал движения, снова и снова делал заданные Кармайклом упражнения. Со временем он добавил партитуру и музыку и продолжил тренировки под Стравинского в наушниках. Правая рука по-прежнему была проблемой, а сам Пятый циклился на провалах и ошибках, а не на успехах. Сколько бы ему ни повторяли, что он справляется лучше дирижёров с двумя руками и намного быстрее схватывает, Пятый слышал только жужжание меняющих положение суставов и не мог не думать о том, что его протез слишком медленный.
Это было не так. Но нервное напряжение порой достигало предела, и пару раз Пятый в сердцах переворачивал пюпитр с партитурой и швырял палочку в другой конец комнаты.
Долорес застала его таким всего раз. Тяжело вздохнула, подняла с пола дирижёрскую палочку и убрала её в карман платья. Подошла к Пятому, сняла с него наушники и забрала телефон. Покопавшись немного в подборке музыке, подключилась к колонкам и включила на полную громкость бьющий по ушам индастриал — тот же, под которой они били машину в «Хуячечной».
Бросила телефон на диван, подошла ближе к Пятому и, взяв его за руку, закричала.
Пятый закричал тоже.
Палочку Долорес вернула ему только когда он расслабил плечи. Когда в нём не осталось ни намёка на гнев, разрывавший его ещё несколько минут назад. Когда он выдохся.
И Пятый продолжил работать. Выводить невидимые вензеля в воздухе и жужжать суставами бионической руки.
========== И снова зима. I. ==========
Комментарий к И снова зима. I.
🎶 Depeche Mode - Enjoy the Silence
🎶 Alphaville - Big in Japan
🎶 Ane Brun - Big In Japan
С наступлением зимы учёба пошла на лад. Пятый и сам теперь замечал успехи. В редкие дни, когда что-то было не так и он злился, они с Долорес кричали в подушку до тех пор, пока его не отпускало.
Он продолжал заниматься каждый день: дома или у Долорес, его устраивал любой вариант. Долорес привыкла к его размахиваниям и даже нашла в этом пользу. Перед каждой репетицией она привязывала к дирижёрской палочке длинную розовую ленту с фантиком от конфеты на конце, чтобы Пятый занимал игрой Морти. Сама она, конечно же, садилась рисовать.
Альбом был сведён и оформлен и теперь ждал только переноса на носители. Открытки уже покинули типографию, и коробки с ними занимали место у Пятого в квартире.
Всё ближе была годовщина аварии.
Пятый хотел бы об этом не думать, но к памятной дате он должен был дать интервью Роллинг Стоун. Несколько недель ушло на согласование вопросов, которые прозвучат, на подготовку примерных ответов, на обсуждение с Долорес и Куратором, о чём стоит умолчать.
Интервью должно было выйти откровенным и длинным. Таким, какого Пятый раньше никогда не давал.
Но даже спустя недели, даже за несколько дней до самого интервью, оставался вопрос, который Пятый ещё не одобрил — потому что он касался не его одного.
Клаус не выходил с ним на связь. Перестал вести Инстаграм, ничего не писал в Твиттер и заморозил свой Патреон. Долорес поливала цветы в его квартире, протирала пыль и иногда рассказывала Пятому какие-то мелочи. От неё он узнал, что Клаус поехал к Ване и теперь сопровождал её в туре. Не писал музыку и песни, но начал терапию. Он присылал Долорес фотографии: на них он улыбался, но в улыбке не было ни капли искренности.
Сейчас он не хотел иметь с Пятым ничего общего, и Пятый это понимал. Так было лучше. Клаус смог бы разорвать этот бесконечный круг страданий.
Но несогласованный вопрос Роллинг Стоун касался Клауса и слухов, которые ходили среди фанатов долгие десять лет.
Пятый долго собирался с силами, чтобы ему написать. На это нужна была определённая решимость, и черновик сообщения у него в телефоне ждал своего часа несколько дней.
Но откладывать больше было нельзя, и он, не заглядывая в заметки и не задумываясь, написал Клаусу сообщение: «Знаю, что ты не хочешь со мной говорить, но я хочу упомянуть наши отношения в интервью. Я постараюсь смягчить эффект, но не хочу это больше замалчивать. Но я не стану, если ты скажешь о них не говорить».
Он отправил сообщение и отложил телефон. Растянулся у Долорес на кровати, откинув единственную руку в сторону. Морти тут же запрыгнула ему на живот и улеглась, нежно выпуская когти и едва слышно мурлыкая.
Пятый повернул головы в сторону телефона и тут же отвернулся. Зажмурился и вместо того, чтобы ждать, пока телефон завибрирует, сосредоточился на шуме воды, доносившимся из ванной комнаты. Повернул голову снова, в этот раз в сторону двери, а рукой потянулся к кошке. Провёл кончиками пальцев по залысинам над глазами, по шёрстке на макушке и, наконец, принялся чесать за ушами.
Долорес вышла из ванной через пять минут. За это время телефон не издал ни звука, и Пятый успел пройти все пять стадий принятия потери… Чтобы упереться в мысль, что Клаус мог просто не увидеть его сообщение. Он мог быть занят, мог плавать с дельфинами где-нибудь во Франции. И ему было совсем не до человека, дважды разбившего ему сердце.
