И способный убить, если понадобится.

Когда они входят в квартиру, Сумо тут же деловито трусит к хозяину. Коннор едва успевает его перехватить, чтобы пёс не ткнулся лейтенанту Андерсону в простреленную ногу, и чешет его по загривку.

— Ну, что, Сумо, как ты тут? Соскучился по хозяину?

Сумо изучающе смотрит на него, а потом облизывает его нос. Так он делает только с Коннором, и Коннор предпочитает думать, что это его способ выразить особое расположение.

— Надеюсь, он мне не засрал всю квартиру. А то сказать, что мне не хочется сейчас ничего убирать — это, блин, ничего не сказать, — лейтенант Андерсон все же немного наклоняется, чтобы погладить Сумо, но потом проходит дальше.

Пёс недовольно гавкает, выбирается из объятий Коннора и спешит за хозяином.

Коннор поднимается, смаргивает очередную подсказку и тоже проходит дальше. Останавливается у проигрывателя и тут же слышит:

— Поставь-ка что-нибудь, пока я дом проверю.

— Может, вы сядете, а этим я займусь?

— Иди в жопу со своим синдромом мамочки, Коннор, — лейтенант Андерсон говорит возмущённо, но на лице у него прежняя улыбка. — Сам справлюсь.

— Я почти уверен, что врач предписал вам поменьше ходить.

Постельный режим на неделю, пока ускоренная регенерация не завершится.

— Вернее, я знаю, что врач вам предписал ещё минимум день постельного режима.

— Что, теперь во всю пользуешься благами диода? Не полагайся только на них слишком сильно, договорились?

Коннор поднимает руку с отставленным мизинцем. Этому жесту его тоже научил лейтенант Андерсон.

— Договорились.

— Только мизинцами мирятся, Коннор, — смеётся лейтенант Андерсон. — А не обещания дают.

— А вы что, решили, что раз вас будут переводить в Академию преподавать, то можно занудой быть?

— От зануды слышу, Коннор. Я всё ещё жду музыку, кстати.

Лейтенант Андерсон скрывается в соседней комнате, а Коннор садится на корточки и начинает перебирать пластинки в сундуках.

За пять лет, что они вместе работают, Коннор бывал у лейтенанта Андерсона в гостях почти полторы тысячи раз, и столько же раз изучал коллекцию его пластинок и книжный шкаф. В этой квартире он чувствует себя ребёнком, который дорвался до магазина игрушек.

Здесь у него всегда есть выбор.

Коннор вылавливает потрёпанный картонный конверт с красно-жёлтым градиентом — Millionime группы The Platters. Задерживает на ней взгляд всего на долю секунды, и тут же получает историческую справку:

Мини-альбом, примечательный в первую очередь перепевкой песни Sixteen Tons Мёрла Тревиса (статус: мёртв). Выпущен в 1957 году студией Mercury.

Коннор трёт глаза — подсказка эта была ему совсем не нужна, но, похоже, пока диод не настроится, сканировать он будет все подряд. Коннор поднимается, достаёт пластинку и кладёт её на опорный диск.

— Что ты выбрал? — кричит из соседней комнаты лейтенант Андерсон.

— Сейчас все услышите, — отзывается Коннор. Задаёт скорость воспроизведения, опускает тонарм и прибавляет громкость.

Коннор вздыхает, выпрямляясь, пластинка тихо потрескивает, и комната наполняется гитарной музыкой и голосом Герберта Рида.

— Ага, значит снова она, — лейтенант Андерсон возвращается — без куртки, зато с двумя стаканами и бутылкой в руке. Сумо спешит следом, шлёпая огромными лапами по полу. — Создал людей из грязи как-то Господь, но глину обратил в добротную плоть, — подпевает лейтенант Андерсон, постукивая тростью. Коннор подхватывает:

— Добротная плоть им была создана, она бывает слабой и бывает сильна.

Он наконец снимает куртку и бросает её в кресло, а потом садится и сам.

— Понятия не имею, почему ты в таком восторге от этой песни.

— Не знаю. Она такая… душевная.

— Душевная, ха, — лейтенант Андерсон ставит стаканы на стол, разливает по ним бренди и садится в кресло напротив. Сумо тут же устраивается у хозяина в ногах, печально посматривая на Коннора. — Давай, ты пересказал мне материалы дела, теперь я хочу послушать твои соображения.

— Информации практически нет. Маркус поднял восстание, а его досье выглядит как короткий некролог: жил, родился, умер. С Норт ещё хуже, — Коннор разводит руками. — Записи с камер не дают никакой информации. Записи теста на стабильность тоже бесполезны. Разве что письмо Камски может прийтись кстати. И я не понимаю, почему так.

— А ты сам много в отчёты записывал после инфильтрации?

Коннор качает головой:

— А что записывать? Модель такая-то, девиацию проявил так-то, инфильтрирован.

— Вот именно. С Маркусом было точно так же. Индивидуальный заказ, передан в Центр бездомных андроидов. Стал девиантом, поднял восстание, сбежал. Скорее всего Департамент просто рассчитывал больше о нем никогда не услышать.

— Но это глупо. Они отпустили преступника. И им стоило сделать все возможное, чтобы его изучить. Если такие досье собирают на всех пропавших девиантов, то я не понимаю, как с этим работать.

— Обычно Бегущие ориентируются на характеристики модели. Скажем, AX400 крепкая, в ней достаточно силы, чтобы передвинуть кресло, но что-то потяжелее — это уже не к ней. Она находит потайные лазейки, может обеспечить тепло и питание, а ещё она влагоустойчивая. Но плохо бегает, не может рассчитать стратегию. Она хранительница очага, а не воин.

— В таком случае Маркус ничем не лучше.

— Маркус был сделан на заказ. И воспитывался на Макиавелли и Юлии Цезаре. Смекаешь, что я пытаюсь до тебя донести?

Коннор задумчиво трёт подбородок. Заглядывает в файлы Маркуса, и снова смотрит на письмо Камски.

— Думаете, Камски мог сделать его обучаемым?

— Не думаю. Знаю. Карл Манфред очень долго выступал против использования андроидов, он считал их бездушными машинами. Потом он попал в аварию и оказался в инвалидном кресле…

Коннор обращается к системе и получает справку — подборки новостей об аварии, фотографии развороченной машины, пресс-релизы КиберЛайфа с соболезнованиями и обещаниями помочь.

— Это во всех новостях было, — говорит он, глядя перед собой. — Камски сделал ему андроида-помощника.

— И он сделал так, чтобы андроид смог подстроиться под Манфреда. Манфред после этого перестал высказываться об андроидах вообще, но ходили слухи, что Маркус был ему ближе, чем собственный сын.

Коннор сканирует новости со скоростью света. Мигрень снова начинает вкручиваться в висок, но он только трёт диод и продолжает. Даже поверхностный анализ подтверждает слова лейтенанта Андерсона.

— Почему ничего из этого нет в деле? Вообще ни слова о его… предыстории.

— Тогда это не посчитали важным. А потом… — лейтенант Андерсон качает головой, тянется за своим стаканом с бренди и откидывается обратно на спинку кресла. — Маркус первый такой… особенный, — он вскидывает брови. — Кроме того, вот сейчас ты получил эту информацию. И какие выводы ты сделаешь?

Коннор задумывается. Берет стакан со стола, но не пьёт, смотрит на игру света, как он отражается от стекла и бренди. Полученные подсказки и намёки сортируются, анализируются, и Коннор, покусав губы, снова заговаривает: