© И. В. Силантьев, 2021

© Н. Граве, иллюстрации, 2021

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2021

Умные люди говорят, что где-то около 2010 года постмодернизм благополучно умер и на смену ему пришел метамодернизм. Что это такое, толком никто не знает. Известно одно – ведущим приемом метамодернизма становится пост-ирония – сложное философское явление, которое стирает границы между собственно иронией и серьезностью. Невозможно понять, что делает автор: то ли искренне сочувствует герою, то ли смеется над ним, то ли то и другое вместе. Если все сказанное правда, то автор рассказов – Игорь Силантьев – настоящий метамодернист.

Сюжеты его рассказов с первого взгляда просты, если не сказать примитивны. Но при более внимательном прочтении в них обнаруживается скрытый смысл. В каждом не-событии прячется событие, а грань между этими противоположностями становится еле ощутимой. Свет в московских чебуречных и питерских рюмочных далекий, как от звезды. В мире сплошной кавардак, а небо над миром – тихое. Упавшее дерево распадается на кусочки и готово исчезнуть в небытии, но окружается мелкой лесной жизнью – «а Боженька глядит на суету всю эту с соседнего дерева и радуется чему-то». Действие рассказов Силантьева – постоянная перемена мотивов, где пуховик превращается в ковер-самолет, а трусы начинают петь песни. Человек живет внутри шляпы, а сама шляпа оказывается поводом для парадоксальной рекламы.

В художественном мире писателя слова и вещи ведут между собой нескончаемый бой. В результате слова отделяются от поступков героев и начинают вести собственное существование, подобно нулевым морфемам в лингвистике. А иногда они отделяются от вещей и событий настолько, что становятся пустотой, как в рассказе «Заноза». Но мы-то с вами знаем, как говорил Василий Иванович Чапаев в известном романе, что любая форма – пустота, потому что пустота – это любая форма, а в сочетании «дыр, бул, щил» «смысла больше, чем во всей поэзии Пушкина» (А. Крученых).

На протяжении всей книги автор борется с текстовым пространством. Когда это ему удается, пространство сжимается и наполняется гиперсмыслом. В противном случае оно растекается в разные стороны, заставляя нас сосредоточится на отдельно взятых фрагментах. И вот здесь вдруг неожиданно среди хаоса и абсурда появляются миниатюры, полные лиризма, как в рассказах «Чемодан без ручки» или «Рыбалка».

При чтении книги нас охватывает постоянно меняющаяся гамма чувств. Отсутствие согласованности сначала удивляет, затем понемногу начинает раздражать, и, наконец, навязывает свой порядок изложения и ритма. Вот тут ты и начинаешь жить в таком придуманном, но удивительно похожем на реальность мире. Проза Силантьева как бы втягивает читателя внутрь себя, часто против воли последнего. Это явно нескучная проза, где все время что-нибудь да случается. В рассказе «На проводе» мы вновь стакиваемся с электриком Петровым, который «зачем-то надел на шею провод», а почта становится тем местом, где Тянитолкаев тщетно пытается обрести контакт с внешним миром, но опять-таки проваливается в сплошное безмолвие.

Настасья Хрущева назвала метамодернизм цветком, выросшим на хитросплетениях ризомы посмодерна. Весьма возможно, что предлагаемая книга окажется одним из цветков из этого весьма современного букета.

И встал предо мною свет.

А я?

Я покатился завшивленым комочком и свалился в мышиную норку.

И мыши обнюхали меня.

Учитель географии Константин Евгеньевич, придя из школы домой, получил письмо. Вернее, не получил, а вытянул его, сложенное самолетиком, из дверной щели.

Это было написанное корявым почерком письмо счастья.

Константин Евгеньевич зашел в дом, закрыл входную дверь на щеколду, надел очки и принялся читать, разбирая наползающие друг на дружку строчки.

«Мир тибе добрый чилавек и щастия. Пусть дом твой станит полнай чашай. Штоп всиво у тибя была. Денег штоп три мешка и машына и дача и жына маладая и барахтаца с ней будиш. А штоп всё эта была, пирипишы эта письмо девить раз и в двери людям засунь. А не сделаиш таво и будит тибе нидобрая».

Константин Евгеньевич хмыкнул, сложил письмо обратно самолетиком, вышел в подъезд и аккуратно подсунул бумажку под дверь соседу своему дядьке Васе сантехнику, регулярно и буйно бухавшему по вечерам.

– Пусть почитает, – позлорадствовал географ.

Ночью того же дня Константина Евгеньевича, человека вроде бы и не хворавшего совсем, прихватил Кондратий, так что утром, после небольшой суматохи соседей и участкового, отправился учитель географии вместо школы в морг.

А дядька Вася пришел домой после ночной смены и не застал всей этой беды.

Подобрал дядька Вася с полу самолетик, прочитал его на три раза, почесал затылок, вырвал из затрепанной школьной тетрадки девять листков и аккуратно, слово в слово, переписал письмо. И даже ошибку в ошибку, поскольку в грамоте силен не был и ошибок просто не заметил.

Потом дядька Вася еще почесал затылок, взял письма и разнес их по подъездам и по дверям незнакомым людям.

Утром следующего дня в квартиру дядьки Васи постучали. Продрав глаза после вчерашней пьянки, дядька Вася, худой и в одних трусах, открыл дверь и обнаружил на пороге двух светло-розовощеких дев из телевидения, которые объявили, что он выиграл миллион рублей в спортлото.

Дядька Вася надел мятый костюм в крупную полоску, опохмелился и пошел на телевидение получать миллион. На телевидении ему объяснили, что миллион безналичный и лежит в банке на его именном счету. А в банке его ожидало другое удивление – ему как миллионному клиенту была подарена дача. Во как! А потом дядька Вася, впрочем, нет – Василий Егорыч – попал в ленту вечерних новостей, а после выступил в программе «Поле чудес», где в суперигре отгадал слово из десяти букв, означающее «разборное соединение, используемое для сочленения труб с помощью накидной гайки».

– Американка! – сразу и без колебаний назвал правильное слово Василий Егорыч и выиграл автомобиль.

А приехавшая на игру молодая с русскими корнями американка, любящая пельмени, водку, медведей и игру на балалайке, не сводила глаз с осанистого Василия Егоровича. Ну и сами понимаете.

А Константина Евгеньевича все равно жалко.

Один человек работал разносчиком еды. Он разносил осетинские пироги и грузинские хачапури, а еще армянский лаваш и итальянскую пиццу, впрочем, какая она итальянская…

А другой человек работал разносчиком беды. Он разносил опоздания и нарекания, замечания и выговоры, а также простуды и долги, хоте какие это беды…

А третий человек работа разносчиком тундры.

– Как это? – спросите вы.

А я и сам не знаю.

Но когда он приходил, этот разносчик тундры, то из зеленого заплечного короба у него появлялась не пицца и не болезни, а здоровые, бодрые такие зайцы, лисы и волки, очень добрые, кстати, и тонкие, привыкшие к холодам березки, и сырые ручьи, и мхи, примятые медвежьими стопами, и белесое солнышко, так напоминающее неуверенное человеческое счастье.

Пусть лучше он приходит, разносчик тундры.

Мимо проходил поезд.