Все время, что Роман воспитывал Арису, он думал, что любит ее так же сильно, как родную дочь, Олеську. И только смерть кровной дочери доказала, что это совсем не так. Дала понять, осознать, что Роман был бы даже рад увидеть расчлененной Арису на месте Олеськи. И, пожалуй, в данной ситуации вряд ли кто-то скажет, что это неправильно и несправедливо.
— Пусть так, — не стала спорить Ариса, болезненно морщась и потирая щеку. — Но мне правда жаль Олесю и Женю. И тебя жаль… Но не всех остальных, кого я убила. Все они были плохими людьми.
Рука Романа, которой он дал приемной дочери пощечину, теперь немного зудела, подрагивала. Хотелось ударить Арису еще разок, так сильно мужчину распирало от злости и обиды, боли. Он хотел прикончить серийную убийцу. Хотел убить свою дочь, которая, мало того, вырезала больше пары десятков человек, мучая перед смертью, так еще и убила дочь Романа и двоих его коллег. Она убила и своего любовника тоже…
— Ты чудовище, — прохрипел Роман.
Рука непроизвольно сжалась в кулак, и мужчина едва ли сдерживался, чтобы не ударить Арису снова. Пожалуй, она была единственной женщиной на всем его жизненном пути, которую действительно хотелось бить. Сама же Ариса смотрела на приемного отца равнодушно, немного диковато и словно бы с ленивым превосходством.
— Да, я уже услышала, — пожав плечами, негромко отозвалась она. Смерть девушку явно не страшила, даже от руки того, кто хотел бы отомстить ей по полной программе. Потом Ариса качнула головой. — Ты мог бы убить меня. Прямо сейчас. Тогда тебя посадят, но твоя дочь будет отомщена. Или ты можешь сдать меня под суд, и меня посадят. Разве не этого ты хотел с момента моего появления в новостях?
— Недоношенная сучка… — Роман покачал головой. Потом отодвинул стул и выпрямился. — Зря я к тебе пришел, нам не о чем говорить.
— Тут ты прав, — отозвалась девушка, наблюдая, как мужчина направляется к двери, явно не собираясь больше оставаться с Куколкой наедине. — Но ведь ты сам пришел. Значит, хотел что-то узнать…
Роман не откликнулся. А Ариса не плакала, глядя в его спину. Девушка прекрасно понимала, что в этом нет смысла, как и в попытке раскаяться, снова попросить прощения. Сердце щемило — ей было жаль, что пришлось убить Олесю, жаль Женю, который, кажется, честно был влюблен в нее. Было жаль Романа, который потерял всех близких всего за несколько дней, и жаль себя, угробившую собственную жизнь всеми совершенными безумными и не имеющими никаких оправданий действиями.
Следователя же по-прежнему трясло. Боль распирала изнутри, и единственное, чего ему хотелось — напиться. Напиться и убить мразь, которая все время, что жила у него, притворялась любящей дочерью, а на самом деле была монстром, серийной убийцей под самым носом. Как жаль, что на смертную казнь наложен мораторий… Роман бы с огромным удовлетворением наблюдал за наказанием Арисы в ситуации, если бы ей назначили действительно высшее наказание, а не просто лишение свободы.
— Ты даже не скажешь, что теперь со мной будет? — окликнула девушка приемного отца, когда тот уже схватился за ручку двери, намереваясь выйти.
Следователь замер на несколько мгновений, прикрыв глаза. Он старался успокоиться, чтобы не накричать на девушку, чтобы не сорваться. Было бы нежелательно снова поднимать руку на арестованную…
— А то ты не знаешь, — судорожно выдохнув, процедил Роман. Он даже не обернулся, не желая смотреть на Арису. Та качнула головой. Прохрипела:
— Знаю, конечно. Но хотелось бы услышать приговор для начала от тебя…
— До приговора тебе еще суд нужно пережить, — огрызнулся мужчина, но, помедлив, все же проговорил: — Для начала суда обследование психиатрами и диагноз. Принудительное лечение и изолятор. А потом пожизненный срок… Если все еще будешь жива, конечно.
Голос Романа был глухим и холодным. Куколку, кажется, это приводило в некоторый восторг, так что глаза ее полыхали. Ариса теперь совершенно перестала быть знакомой следователю спокойной и рассудительной девушкой. В ней осталась только ненормальная, дикая и жестокая убийца. Только бездушная мразь, получающая экстаз от смерти и мучений других людей.
— Но ты, конечно, был бы рад моей смерти? — ухмыльнулась Куколка и, воистину, как игрушка, ломано склонила голову к плечу, впившись внимательным взглядом в спину Романа.
— Конечно.
Тихий ответ оказался стальным и холодным, но наполненным болью и безразличием к судьбе девушки. Не оборачиваясь, Роман дернул ручку и вышел из комнаты допроса. И лишь уже закрывая за собой дверь, услышал, как Куколка холодно и со злой насмешкой смеется над ним.
