Второй выход в петербургское общество также провалился. Сад, как погружение в социум оказался негативным переживанием. Было некомфортно. Как только я зашла в группу, села в углу, мечтая, чтобы этот день побыстрее закончился, и еще о том, чтобы на меня никто не обращал внимания. Теперь это было меньшим из зол. После того, как не смогла подружиться во дворе, я стала еще более неуверенной. Было ощущение, что меня здесь нет, все происходящее нереально. В моем поведении не было пренебрежения, один лишь страх. Оказалось, это тоже грех и за него общество жестоко наказывает. Как наказывает всех, кто «не такой». (Еще бы оно само, для начала, было «таким».) Смеется и издевается над инвалидами, слабыми, несчастными. Людей с проблемами стараются растоптать. «Спарта на минималках». А мир от того и не совершенен, что им подобные недоделанные спартанцы правят. Те, кому плохо, виноваты, они всегда во всем априори виноваты. Тогда, в детстве, я уже не хотела нравиться, хотела, чтобы меня не замечали. Чувствовала, что если привлеку ненужное внимание, будет только хуже. Так и получалось. Что это, умение видеть свое будущее или негативные мысли тем и опасны, что могут стать явью? Кто бы знал. Остаться незаметной не получилось, я вызвала живой интерес, совсем не позитивный. Почему-то меня сразу начали дразнить и обзывать, невзлюбили за закрытость и зажатость, за нежелание вылезать из своего собственного, комфортного мирка и я, совершенно не умея защищаться, не придумала ничего лучшего, чем заплакать. Это никого не остановило, наоборот, совершена первая страшная ошибка, которую я из страха много раз повторю в дальнейшем. Я показала, что не отвечу, со мной так можно, боялась и избегала конфликтов. Не могла, как другие дети, драться и плеваться. Подобное поведение мне казалось недостойным. Я пишу это и противна себе. Проявлялись задатки поведения жертвы. Скажут встать и пересесть с места, я пересяду, лишь бы не было ссоры, скажут, что нужно поделиться тем, что дали родители, без проблем… Вот только ощущение оставалось, что ты не человек, а вещь. Обзовут… Я не отвечу. Меня не защищали и не учили защищаться, мысль что-то ответить появлялась, но сковывал страх. Из трех реакций «Бей, замри, беги» моя-«замри». Это первый раз, когда я не смогла отстоять свои границы. Вместо этого, научилась терпеть, чем подписала себе приговор. Уже тогда, мне было некомфортно среди людей именно из-за творящейся несправедливости. Я была хорошей, тонкой и слабой, а они со мной так. Неужели за слабость нужно так жестоко наказывать? Я надеялась, что кто-нибудь все увидит и спасет меня. Защитит. Но этого не случилось. Это был первый урок, показывающий, что никто никогда не поможет, рассчитывай только на себя. И еще, никому никогда не воздастся за ту боль, которую тебе причинили.

Впервые в жизни я почувствовала ненависть и презрение к себе. Ненавидела за то, что не смогла правильно отреагировать, оградить себя, за то, что такая, какая есть. Уже тогда, в детстве отвращение доходило до такой степени, что время от времени хотелось отрывать от себя куски и выбрасывать. Меня травили и я поверила, в то, что я–ничтожество, начала смотреть на себя их глазами. А сад: обзывались, говорили, что я некрасивая и платья у меня страшные. Хотя, как я сейчас понимаю, эти девочки просто завидовали. Платья у меня были самые что ни на есть качественные, заграничные. Я помню один раз проходила мимо и кто-то сказал: «Что ты здесь ходишь, воздух колышешь, холодно». Не шучу, так и было. Я боялась не то чтобы что-то сказать, посмотреть, рукой пошевелить, хоть как-то проявлять свою личность, потому что знала, за подобную вольность последует расплата. В любой ситуации, когда ко мне обращались я замирала и молчала. Это выглядело странно. Я знала, как нужно себя вести, но не решалась, боялась негативной реакции, боялась быть собой, понимая, что за это накажут. Я позволяла издевательствам продолжаться. Реакция на любой выпад-уход в себя. Безнаказанные оскорбления оставляли тяжкий груз на моей душе. Человек, личность которого постоянно растаптывают, ненавидит себя, винит в происходящем. Я презирала себя за то, что так легко сдалась, не билась. Но я не боец, я-тихая и не могла достойно ответить. Позже, много раз, без посторонней помощи распну себя за то, что настолько беззащитная, мечтательная и неприспособленная к жизни. Я буду говорить словами тех, кто всегда обвиняет жертву: «Почему ты не защищалась, почему не спаслась?» Любое насилие ужасно именно тем, что оставляет шлейф перепутанных ощущений, среди которых и: «Я плохая, недостойная, поэтому со мной это произошло» и полное отторжение себя и вина, тебе кажется что ты всегда во всем сама виновата. Хочется стать новой, чистой, той, с которой этого не было. Поступи я тогда иначе, вся жизнь по-другому бы сложилась. Но получилось так, как получилось, подкрепленная остро негативной на нее реакцией, моя зажатость выросла в разы и не помогала дальнейшему установлению контакта с миром. Происходящее я, определенно, воспринимала как трагедию. Моя личность основывалась в основном на страхе. Страхе негативных реакций людей, мира. Пожалуй, тогда впервые проявилось отсутствие интереса к происходящему вокруг. Как я могу радоваться, стремиться к людям, если они отвергают и причиняют боль? Я существовала в переживаниях, ярких и очень болезненных.

Я не смогла правильно повести себя изначально, не смогла дать сдачи, меня никто не защитил. На так называемых «педагогов» надежды было немного. Сейчас мне кажется, что они даже удовольствие испытывают, когда видят травлю детей. Надо мной не издевались каким-то особенно изощренным образом, но и того, что было, хватило.

В школу я пошла не нормальным, социализированным ребенком, любящим себя, жизнь и других людей, а человеком с начальной стадией душевной инвалидности, я была травмирована, уверенна в том, что ущербная. Окружающие чувствовали мою неуверенность, нелюбовь к себе. Даже на детских фотографиях на лице такая печать страдания, что становится не по себе. За столь непотребный вид окружающим хотелось причинить мне как можно больше боли. От меня веяло несчастьем, это бесило, видимо, поэтому и хотелось добить. Неосознанное животное желание. В школе все пошло по тому же сценарию. Хотя, из-за отсутствия эффекта новизны, я переносила происходящее чуть проще.

Опять дразнили и обзывались, когда я отвечала у доски, слышались различные комментарии. При том, я отвечала правильно, не была тупой. Стоило мне надеть какой-то необычный наряд, следовала отрицательная реакция. Я опять раздражала всех одним своим видом. Уже не знала, как себя вести, чтобы не бесить. Я одевалась так, чтобы вообще не привлекать внимание, всегда молчала, не высказывала свое мнение, знала, что оно никому не понравится. Не поднимала руку и не отвечала на вопросы, даже зная ответ. Понятно, что к успехам в учебе такое поведение не вело. Ежедневный визит в школу был каторгой, я боялась туда заходить, стала очень нервной, меня как будто, день за днем, в тюрьму отправляли. При всем при этом я, через силу, посещала школу, хорошо училась, была отличницей класса до 5-го или 6-го, сейчас уже не помню. До тех пор, пока накопленная боль и происходящее не начали давить невыносимо сильно.

В новом городе Петербурге папа почти все время был занят, зарабатывал деньги, мама тоже работала, я проводила время после занятий в одиночестве. Первым, и таким важным лично для меня приобретением стал телевизор и прилагающийся к нему видеомагнитофон, я могла смотреть мультики Disney. Кассет VHS было немного, поэтому диалоги персонажей запомнила достаточно быстро. Данной покупкой материальные достижения не ограничились. Дела у папы пошли хорошо, через пару лет он смог выкупить квартиру, в которой мы жили. За достаточно высокую цену, я помню разговоры на эту тему. Когда нужно было решать вопрос с жилищем, ни мама ни папа не захотели перебираться на окраину, только центр. И тут выяснилось, что знакомый, готов продать квартиру, которую снимали родители. К ней привыкли, да и утруждать себя поисками не хотели, остановились именно на этом варианте. Кроме того, у папы появилась бежевая «девятка жигулей», по тем временам–вполне приличный автомобиль. «Иномарки», как их тогда называли, могли себе позволить только безмерно успешные люди. На вопрос кем работает твой папа, я отвечала: «Папа у меня «бизнесмен». Вот так, коротко и ясно. В тот момент я не знала, что означает это слово, да и интересовали подобные нюансы мало. Иногда в будние дни я приходила из школы, папа был дома. Это означало, что мы обязательно пойдем гулять, или даже поедем на залив на выше упомянутой «девятке», успев вернуться к приходу мамы с работы. Я помню, как мы вышагивали по городу, в такие минуты я почти забывала, как сложно было все остальное время. Я, интересно одетая и папа, молодой, красивый, успешный. Широкую золотую цепь, печатку, он носил, малиновый пиджак-нет. Все-таки высшее техническое образование и остатки мировоззрения советского инженера накладывали отпечаток на восприятие так резко изменившейся действительности.