– А он однорукий?

– Ни в коем случае, – старец удобно обустроился на скамье. – Рук у него две, и дай бог каждому ими так управляться, как может он. Словом, никакой не Однорукий, да и не Ферапонт. Но называют…

– А почему? – поинтересовался окончательно сбитый с толку Георгий.

– Следствие одной весьма старой ошибки, хотя кому это теперь интересно?! – назвавшийся Анастасием пожал плечами. – Кстати, полагаю, он предложит вам иную манеру беседы, так что не заскучаете.

– Но он врач?

– О, в этом можете быть уверены. Здесь уж без вопросов, определённо врач. Впрочем, вот и он.

Тут Георгий и сам увидел, как в окне со стороны деревьев движется некая фигура, тоже бородатая, седая, но ниже и коренастее хозяина избы. Накидка на плечах походила на гибрид рясы и халата, штаны висли пузырём. Перемещался старик причудливо: сначала казалось, что он едет на странном самокате, потом транспорт был опознан как род циркового колеса с седлом. В действительности же ни седла, ни циркового прошлого у колеса не имелось. Вызванный Ферапонт восседал на самом обычном деревянном катуне, причём ухабы и кочки преодолевал так мягко, как не мог бы позволить себе и тяжёлый вездеход; скорость у ездока получалась внушительная. Как старик держится на своем одре, оставалось загадкой, но долго думать над ней не вышло: спустя мгновение необыкновенный всадник стучался уже в дверь и ещё через секунду входил в горницу, неся с собой весёлый и тонкий дух земляники и полыни.

– Ну? – сказал Ферапонт вместо приветствия.

Анастасий молча кивнул в сторону искалеченной руки, которая тем временем совсем перестала болеть.

– Нда!.. – широченная лапа легко извлекла из угла капитальный, как гиря, стул, и прибывший эскулап солидно разместился рядом с георгиевым локтем. Пока одноколесный наездник глядел на рану, пациента вдруг наново осенила неожиданная идея, заставившая ещё раз усомниться в только что выпитом: как же старик ухитрился пригласить соседа, когда он не звонил, не сигналил флажками и не дергал за телеграфные веревочки? И отчего в избе светло? Действительно, снаружи Георгий явственно видел, что окна в доме горят, но никакой лампы не имелось. Свеча, скупо тлевшая по самой середине стола, и печная конфорка не могли дать и малой части той иллюминации, что заполняла избу. Впрочем, самое непонятное – это почему плотные уже сумерки на дворе при взгляде через стекло отступали: Ферапонтово путешествие, например, было отлично видно в деталях, и никакие отражения не застилали обзор.

От этих размышлений Георгия отвлекла перемена в диспозиции: Ферапонт больше не сидел сбоку, а зачем-то направлялся к дальней стене, в то время как Анастасий разматывал тряпичный сверток.

– Ничего, – это было первое содержательное, что выговорил прибывший доктор. – Поладим тут; пустая морока.

«Ничего» показалось Георгию слишком поспешным диагнозом. Из обмытой кожи, которая по неясной причине уже не кровоточила, тошно торчал зловещий острый обломок; сама же рана представляла собой мешанину рваных мышц, тканей и что там ещё водится между локтем и запястьем. Даже такому медицинскому пню, как несчастный этнограф, делалось ясно, что без клинических мер, а вероятно, и без операции, обойтись тут не может.

– А я… – начал он, но договорить не успел.

Ферапонт произнёс что-то громкое, и приготовленное слово застряло у Георгия в гортани. Потом он увидел, как оба старика сходятся к его руке. Страха не было, не было и боли, а главное – желания или возможности двигаться. Ферапонт повозился с размозженным предплечьем, покрутил георгиевым локтем, пошептал, помял, потом неизвестной гадостью рану заклеил, а Анастасий мгновенно замотал её чистой тряпицей.

Время тут же снова потекло обычно, и способность говорить и шевелиться вернулась на прежнее место.

– Это… – снова начал Георгий, но Ферапонт не дослушал.

– Сиди, – внушительно сказал старец, обтирая ладони о дерюжку (руки он, похоже, не мыл вовсе). – Не тебе забота. Ты о середке пекись. Крепко!

– Коллега хочет сказать, что вам нет нужды беспокоиться о ране, – перевел Анастасий. – А вот о силах ваших позаботиться стоит: вам словно в грудину колом хватили. Я сейчас другого отвара дам…

– Я… Безусловно, – Георгий попытался шевельнуть пальцами, и это вышло сразу и без малейших помех. Подвигал запястьем – и здесь препятствий не возникло.

– Как-то не верю, – признался он искренне, осторожно трогая руку сквозь тряпицу. Рана не только ни капли не болела, но и не ощущалась вообще. – А в стационар… стоит… да? Прививку от столбняка?

– Говорят же вам, Георгий Игоревич, бросьте, – с неизменным спокойствием отозвался Анастасий, заваривая новый сбор. – Я не крупный знаток ваших лекарских методов, но, кажется, для этой инъекции остаётся актуальность ещё в течение суток? Вот и займётесь, если охота не отпадёт. Поверьте, то, о чём мы говорим, – важнее.

Кружка снова оказалась перед Георгием, но вкус отвара был на этот раз другим: полным, терпким, словно на меду. От первых глотков перед глазами поплыло, и задёрганный антиквар с несказанным облегчением выдохнул, осев на своем стуле. Счастье неспешно, но властительно принялось растекаться по кровотоку.

– Чудно, – приговаривал Анастасий, усаживаясь на лавку рядом с Ферапонтом. – Ещё пару глотков…

Мир вокруг тем временем делался всё ярче и отчётливее. Сотни всплывших из памяти картин, запахов, прикосновений, разговоров выстроились стройными линиями в ожидании оклика. Ощущение было восхитительным, но вместе с тем категорически трезвым.

– Вот! – Анастасий отставил ковш. – А теперь извольте рассказать, когда и как начались ваши напасти.

И Георгий, дивясь сам себе, начал обстоятельно описывать всё случившееся с памятного звонка Терлицкого, не забыв ни антикварной лавки, ни больницы, ни бедлама в институте, ни разбитого стекла. История о путешествии на электричке заинтересовала дедов меньше прочего, и лишь разговор дошёл до неё, Ферапонт шевельнул бровями и в обычной своей неброской манере заметил:

– Дальше нишкни.

– Мы с коллегой благодарны за рассказ и не хотим утомлять вас чрезмерной его избыточностью, – перетолмачил Анастасий, доставая с полки тёмный тряпичный куль и принимаясь в нём шарить. – А прежде вам никогда не доводилось иметь дело с какой-нибудь ворожбой и тому подобным?

– Специально – нет, – на секунду Георгий задумался, но ничего годного на ум не шло. – Не пришлось.

– А вот это более чем странно, дорогой Георгий Игоревич, – серьёзно заметил Анастасий, извлекая запечатанный бумажный пакетик, нож хорошей стали и кусок мела. Добытое старец аккуратно разложил на столе, после чего куль водрузился на прежнее место. – Странно, поскольку события заявляют обратное. Опять же, мы могли бы сами помудрить, но и тут, на счастье, есть специалист.

Приглашать его мы не станем, потому как неотложно отбываем к нему лично, и вы, надеюсь, присоединитесь.

– Вы предлагаете куда-то сейчас пойти? – холодея внутри, уточнил злосчастный антиквар, и его уверили, что предлагают, и именно сейчас.

– Медлить нельзя, Георгий Игоревич. Ни в коем случае. Вдобавок, третий наш сосед может показаться вам личностью любопытной.

– Да куда уж ещё-то… То есть, ничуть не сомневаюсь. Но ведь лодыжка…

– Она очень понадобится вам, чтобы идти, – серьёзно удостоверил Анастасий. – Встаньте-ка!

Вместо того, чтобы протестовать и отнекиваться, Георгий, как заворожённый, сместился набок, опер здоровую руку о край сидения и попробовал подняться. Вышло неожиданно легко. Нога ничуть не ныла и когда на неё осторожно перенесли вес, затем выжались на носки, затем подпрыгнули. Суставы гнулись, мышцы будто бы стали легче и сильнее. Не нашлось и отёка.