Да-да, вопреки принятому решению воздерживаться от причинения ближнему добра, иногда я всё-таки даю слабину. Лет эдак восемь назад, увидев на площади столицы своего герцогства прикованного к столбу отрока, с которого спускали шкуру мочёными розгами, я придержал лошадь и поинтересовался, в чём его вина. Узнав же, что таким образом духовники отучают служку от ночных визитов в кладовую, отменил наказание и взял отрока под своё покровительство, а позже, когда парень восполнил ужасающие пробелы в своём образовании, пообтесался и обнаружил честолюбивые устремления, пристроил его младшим писцом в канцелярию его величества Тальбора. За три года Вирдаш дослужился до должности помощника королевского секретаря, и я не представляю себе причины, по которой ему захотелось бы оборвать свой невиданный карьерный взлёт, поспособствовав обвинению патрона в государственной измене.

   Столь же сомнительно, что Вирдаш проболтался кому-нибудь о моей маленькой тайне. Во-первых, он совсем не болтлив, а во-вторых, дойди такой слушок до духовников, те живо переселили бы его автора в свои застенки - как главного свидетеля обвинения на возможном процессе против вашего покорного слуги. Не факт, конечно, что они рискнули бы развязать опасную игру, обвинив в одержимости члена королевской семьи, которая вот уже больше сорока лет держит духовенство в ежовых рукавицах, но козырь в рукав определённо припрятали бы.

   Наш белобрысый эмиссар оказался весьма скор на ногу. Не успел Матиш закончить свой обед, а я - перебрать возможных кандидатов на роль своего тайного врага, как паренёк примчался с отчётом. По его словам, домочадцы герцога пребывали в глубоком трауре, кое-кто из старых слуг даже слёг от расстройства, но случаев скоропостижной кончины или загадочного исчезновения в особняке не было. Зато по городу ходит слух, будто пропал палач, казнивший его сиятельство. Люди короля де околачиваются у палачёва дома, соседей пытают, не видал ли кто.

   Последнее сообщение всё и решило. Мне показалось, будто я слышу щелчки, с которыми разрозненные кусочки мозаики встают на свои места, складываясь в цельную картину. Не сомневаюсь, что умница-Матиш увидел бы её раньше меня, если бы не был так встревожен новостью. Хотя нет, для цельной картины у него недостаточно кусочков. Но восполнять этот недостаток мне некогда: нужно срочно спасать нашу свободу.

   - Матиш, быстро передай мне управление телом. И не вздумай приставать с вопросами, я буду занят. Отдохни пока, помечтай о нежных девичьих шейках, или о чём там ещё мечтают палачи.

   ***

   Удав не соврал: быть разумом, отделённым от тела, оказалось совсем неплохо. Только что Матиш, испуганный вестью, что его разыскивают люди короля, сражался с дрожью в поджилках и утирал пот, а теперь с ленцой размышляет, зачем бы он мог понадобиться его величеству. Размышления эти, однако, занимали палача недолго: что толку гадать, когда дела не знаешь? Гораздо интереснее наблюдать, как управляется с твоим телом чужая воля.

   Удав управлялся неплохо, хотя поначалу народ в кабачке косился в их сторону с ухмылками. Должно быть, забавлялись неверными движениями и голосом, да удивлялись: "Эк развезло дылду! А только что трезвым казался". Но скоро им пришлось удивиться ещё больше, потому что захмелевший детина вдруг снова протрезвел и стал вести себя, как важная шишка. Хозяйскому сынку, что бегал к дому герцога, велел стрелой лететь к ближайшей писчей лавке, купить локоть шёлковой бумаги, шкалик чернил и десяток заточенных перьев цесарки. Самому хозяину приказал убрать со стола, вытереть столешницу и принести дощечку с грифелем. И всё это - таким тоном, что у них и мысли не возникло перечить.

   Заполучивши дощечку, Удав начал карябать на ней значки, тихонько досадуя на неловкость Матишевых пальцев. Матиш хотел было огрызнуться, напомнив, что палачей отчего-то не принято учить грамоте, но не решился отвлекать непрошенного компаньона. А ну как рассердится и затолкает хозяина тела в ту темницу, откуда ничего не видать и не слыхать?

   Когда шустрый парнишка примчался с заказом, Удав отдал ему дощечку и велел бежать с ней к дворцовому мосту.

   - Справа от въезда на мост увидишь питейное заведение с большой вывеской. На вывеске кружится девица, юбка у неё взлетела, видны ножки. Называется кабачок "Вертушка". Дуй туда, спроси его светлость графа Ольдгрена. Думаю, он сейчас там. А если нет, проси хозяина, чтобы спешно отправил к графу с этой дощечкой своего человека. Скажи, что палач, казнивший сегодня кузена его светлости, узнал от герцога кое-что важное, и теперь боится за свою жизнь. Если граф не хочет, чтобы убийца его опередил, пусть срочно пришлёт сюда своих людей. Всё понял?

   Вылупивший глаза мальчишка открыл рот, закрыл, несколько раз кивнул и умчался. А Матиш не выдержал, подал голос:

   - Ваше сиятельство...

   - Не сейчас, дружок, - отмахнулся Удав, разглаживая шёлк. - Если не хочешь сгнить заживо в каком-нибудь тайном королевском узилище, потерпи.

   Видно, он уже приноровился к чужим пальцам, потому что письмо на шёлковом свитке настрочил с немыслимой быстротой. А затем поразил и без того оторопелого Матиша: вывозил дорогущий белоснежный шёлк в грязи на полу, измял и сунул за пазуху.

   - Всё, я к твоим услугам, приятель. Но сначала - самое главное. Этот клочок шёлка ты отдашь лично в руки его величества - если нам повезёт до него добраться. Легенда у нас будет такая: поднявшись на эшафот, я начал чревовещать: говорить, не разжимая губ, чтобы никто не догадался, что я выбрал тебя своим доверенным лицом. Расслышать в таком шуме никто ничего не мог, а вот увидеть - легко. Повинуясь моей просьбе, ты затеял представление с проверкой верёвки и перекладины - тянул время, чтобы я успел договорить. А под помост спустился за письмом, которое я, поднимаясь по ступеням, выронил из рукава и затолкал ногой в щель между досками. Передать его тебе другим способом было невозможно: когда я поднялся к тебе, к нам были прикованы все взгляды на площади.

   - Погодите, ваше сиятельство... то есть погоди, Удав. Кто ж допустит меня к королю? К его величеству не всякий дворянин пробьётся, куда там простому палачу! Хорошо, если какой младший писарь изволит меня выслушать.

   - Не разочаровывай меня, Матиш. Зачем, по-твоему, я марал дощечку грифелем, зачем послал гонца к Ольдрену? Если я хоть что-нибудь понимаю в своём бестолковом кузене, сразу после казни он отправился в свой любимый кабак - заливать горе и смутное подозрение, что с моим признанием что-то нечисто. Вальдграм с кузеном почти ровесники, и, в отличие от Вельса, который на десять лет старше, Ольди неплохо меня знает. При всём своём невеликом уме, он не идиот и должен понимать, что, каким бы противным и вредным я ни был, это внезапно прорезавшееся властолюбие не в моём характере. Властолюбцы не ведут праздную жизнь, не передают бразды правления в своём герцогстве помощникам, не валяют годами дурака, дразня венценосного братца. Короче, получив малограмотную писульку, которую я нацарапал от твоего имени, Ольди выпрыгнет из штанов, лишь бы услышать, что я сказал тебе перед казнью. А когда ты откажешься говорить под тем предлогом, что дал мне слово не открывать тайны никому, кроме короля, как миленький притащит тебя к Вельсу.