- Рад принять у себя в доме верных слуг великих царей московских, - выдержав паузу, продолжил Сулейман-паша. - Думаю, будь ваше посольство в столице нашей империи постоянным, от того много бы выиграли государи наши. Падишах не желает войны между державами нашими, и в том, как и во всем прочем, я согласен с султаном суши и императором морей, халифом мусульман, имамом века, слугой Двух Священных Мечетей и защитником веры.
Никита Алексеев и Иван Лисица почтительно склонили головы.
- Но не каждый в блистательной Порте думает так, - продолжил визирь. - Есть такие, что противятся воле султана. Не секрет, что сейчас я готовлю новый поход, и вы меня едва застали: в Буде зреет мятеж, Габсбурги осмелели... А московские цари нам не враги. - Сулейман-паша помолчал, поглаживая светлую бороду, раздумывая, стоит ли продолжать. - Вот только сейчас разоблачили австрийского шпиона. У меня во дворце! Что там во дворце, шпион оказался родичем моей драгоценной супруги! Подлый шакал! Я доверял ему! Но хуже того: этот негодяй признался, что он не один, есть другие, даже более опасные. В обмен на свою жалкую жизнь он обещал их выдать. - Казалось визирь сейчас взорвется от гнева, однако Сулейман-паша вздохнул и доверительно наклонился к гостям.
- Хотелось бы, чтобы вам прием в моем доме не показался холодным. Мне пришлось послать к вам своего доверенного человека, - визирь чуть склонил голову набок, указывая на помощника, - и у него сорвалась свадьба.
- Вот как! - Никита поднял бровь, а Иван сочувственно покачал головой.
- Пришло время наградить верного человека, - пояснил визирь. - Я отдал ему в жены наложницу из своего гарема. Она добра, послушна и верно служила мне, но... Не привлекла меня. Вот я и отпускаю ее с хорошим приданым. Теперь будет верной женой своему мужу.
- У доброго господина - верные слуги, - вежливо отозвался Никита. Он бы охотно перешел к делам более важным, но не посмел пренебречь расположением великого визиря. Рассказ о своей частной жизни столь значительного лица - весьма редкий случай.
Между тем Сулейман-паша продолжил:
- Ведь я человек простой, мне пришлось пробиваться долго. Не случись три года назад королю Яну нанести империи такое поражение, мне - босняку не подняться бы никогда. Но правда, и женитьба помогла: тесть мой очень важный человек - поддержал меня в свое время. А более всего ко мне милостив Аллах, только его волей супруга моя несказанно прекрасна! И до сего дня складывалось все чудесным образом, а тут этот шпион!
Сулейман-паша поморщился то ли от упоминания о своих неприятностях, то ли от вида давешнего евнуха - его рыхлая согнувшаяся фигура выросла чуть позади небольшого фонтана.
- Ох, в следующий раз приму вас в беседке для послов, там домашним появляться не дозволяется, - вздохнул визирь и громко спросил:
- Чего тебе, несчастный? Зачем беспокоишь меня - говори!
Говорили визирь и евнух по-турецки, но Иван Лисица уже немного поднаторел в местном наречии, а Никита Алексеев и вовсе владел им свободно.
- Мой господин, прости меня недостойного, но госпожа Тангюль хочет проведать родственника. Ее доброе сердце разрывается от горя, и она желает облегчить страдания несчастного, отнеся ему кувшин шербета, - визгливый голос евнуха разносился по всему саду.
Сулейман-паша оглянулся на верного помощника. Тот нахмурился и придал себе важный вид.
- Негодяй не заслуживает даже обглоданной собачьей кости, не то что угощения со стола самого господина! Но госпожа Тангюль... - кетхюда опустил глаза и почтительно сложил ладони.
Сулейман-паша повернулся к евнуху:
- Хорошо, но пусть идут только она и Нурай, и ты с ними. Никому не говори об этом, понятно? - голос визиря приобрел каменную твердость. 'Ей-ей, слову этого человека можно верить, если только...' - додумать до конца у Никиты не вышло.
- Но, господин... - теперь голос евнуха звучал еще пронзительнее. - Я не могу...
-Что-о-о? - Сулейман-паша чуть привстал с ковра. - Я терплю тебя только потому, что ты прибыл из дома моего дорогого тестя. Не смей мне перечить!
Евнух еще ниже согнулся и, дрожа, попятился назад. Никита Алексеев, сидевший по левую руку визиря - ближе к небольшой аллее за фонтаном - заметил, что евнух суетливо поправляет тюрбан пухлой рукой.
Наконец, после ухода евнуха визирь обратился к делу Посольского Приказа, слушая русских послов. Кетхюда, стоя позади, ловил каждое слово, чтобы потом не ошибиться в бумагах. Иван Лисица передал мнение гетмана, и дело двигалось, судя по удовлетворенному лицу Сулеймана-паши, к благополучному для посланников исходу. Но тут их беседа прервалась отчаянным криком:
- Господин, заключенный умер! Наша вина - не доглядели! - на колени перед визирем упал стражник.
Сулейман-паша тут же вскочил и, сжав кулаки, впился взглядом в тюремщика.
- Не может быть! Как это случилось?
Стражник трясся от ужаса и молчал, уткнувшись лицом в землю. Визирь прошипел:
- С тобой позже разберусь. Веди! - И немедленно удалился, сопровождаемый кетхюдой, оставив посланников среди благоухания роз.
- И что теперь делать? Уйти? - спросил недоумевающий Лисица.
Подьячий подумал и покачал головой.
- Мы не выразили визирю своего почтения... Конечно, при таких обстоятельствах...Но, полагаю, он пришлет кого-нибудь, чтобы нас проводили. - Потом, помолчав и оглянувшись по сторонам, добавил, - Ох и странные дела тут творятся.
- В толк не возьму: великий визирь, а взял и поведал нам о шпионе! Видать, что-то у него на уме... - Лисица в посольских премудростях искушен не был, но за время путешествия с подьячим кое-что начал понимать.
- На уме-то у него мир с нами, а еще он знает, что несколько лет назад моя миссия в Вене потерпела неудачу. Сейчас османы не в том положении, чтобы пренебрегать государями московскими. Вот визирь и дал нам понять, что 'враг моего врага - мой друг'.
