Говорят, если бы перестала старушка чинить, потрескалась бы Земля совсем и рассыпалась, как вареная картошка. А без Земли как жили бы люди?

Когда в лесу наступает ночь, все звери и птицы засыпают в своих норах и гнездах. Никто не нарушит тишины до тех пор, пока первый луч солнца не проникнет сквозь листву.

Однажды, когда все утихло в лесу, вдруг раздался грозный рев, словно гром грянул среди ночи.

Что случилось?

Это спросонья зарычал Лев – плохой сон приснился ему.

Испуганные звери повыскакивали из своих нор, птицы вспорхнули с насиженных мест.

Проснулся и Комар. Досадно стало ему, что Лев нарушил его сладкий сон. И решил Комар отомстить Льву. Точит он свой хоботок, а сам приговаривает, похваляется:

Лучше этому Льву не попадаться мне на глаза, а то плохо ему будет!

Услышал Лев эти слова, в ярость пришел:

Мне, царю зверей, грозит какой-то Комаришка! Да я его раздавлю, он и пикнуть не успеет!

Взвился Комар, расправил крылышки и впился прямо в нос Льву.

Завыл Лев от боли. Он и катался по земле, и царапал когтями нос, а Комар цел-невредим. Еще пуще жалит.

Пусти меня, сдаюсь, ты осилил меня! – заревел Лев.

Отпустил Комар могучего Льва и полетел по лесу хвастать всем о своей победе.

Я сильнее самого царя зверей – Льва! – трубил он. – Никому не одолеть меня.

И совсем забыл Комар-хвастун о Пауке.

Расхвастался Комар, загордился. Закружилась у него от радости голова, и залетел он прямо в сеть к Пауку. Тут и пришел конец Комару-хвастуну.

Жили-были три брата. Владели они втроем всего-навсего одним волом, но зато таким огромным, что если задними ногами он стоял в мутной Куре, то траву щипал на далекой Золке.

Три брата были пастухами и пасли своего великана-вола. Решили они однажды повести его на водопой. Рано утром, чуть свет, поднялись и погнали круторогого на Кубань: старший брат впереди идет, средний брат – сбоку, а младший – сзади.

Когда солнце только-только из-за гор показалось, встретился старшему брату всадник в бурке; ехал он издалека.

Бох-апши[6], юноша! Да умножится твое стадо! – поприветствовал пастуха проезжий.

Живи во здравии сотню лет! – отвечал тот.

Вола на водопой гонишь, юноша?

Ты угадал, путник. Но боюсь, что до срока ночь нас в дороге застанет. Пусть будет путь твой усыпан розами, прошу тебя, – если поедешь в ту сторону, откуда мы идем, то встретишь моего среднего брата, – скажи ему, чтоб быстрей погонял, а то не успеем к ночи.

Я выполню твою просьбу. Прощай, юноша, легкой тебе дороги! – сказал всадник и ускакал рысью, только мелькнула его черная бурка да и скрылась за высоким курганом.

Долго скакал он и к завтраку доехал до среднего брата.

Бох-апши, юноша! Да умножится твое стадо!

Живи во здравии сотню лет! – ответил пастух.

Старший брат велел погонять быстрее, а то не поспеете к ночи! – сказал всадник.

Я сделаю все, что смогу, добрый человек, но если и дальше поедешь в эту сторону, то передай моему младшему брату, чтобы погонял побыстрее.

Я выполню твою просьбу. Прощай, юноша, счастливой дороги! – сказал всадник и умчался галопом, только мелькнула его папаха за придорожным курганом.

Долго скакал он и к полудню доехал до младшего брата, идущего с бичом позади вола.

Бох-апши, юноша! Да умножится твое стадо!

Живи во здравии сотню лет! Случайно не встречал моих братьев?

Встречал. Просили, чтобы ты погонял быстрее, а то к ночи не доберетесь до полноводной Кубани.

Стану погонять побыстрее! Спасибо тебе на добром слове!

Прощай, юноша! Легкого тебе пути!

Умчался всадник – из глаз пропал в широкой степи, а младший брат защелкал кнутом, – стал поживей погонять.

Вот уже немного до Кубани осталось, совсем недалеко – свежей водою пахнет. И вдруг высоко в небе показался орел. Камнем ринулся он вниз, схватил цепкими когтями вола за рога и унес его в горы…

А солнце припекало все жарче: попрятались от жары птицы в утесах, люди ушли в свои сакли. Даже терпеливые козы, и те укрылись под горой от палящего зноя. И пастух заснул в тени от бороды козла-вожака.

Но вдруг кругом потемнело, тучи закрыли солнце. Поднялась буря, ветер с корнем вырывал деревья. Это орел с волом трижды покружился на небе, выбирая место, где опуститься и пообедать, и увидел, наконец, две скалы. Но не скалы это были, а кривые рога козла, под бородой которого храпел уставший пастух.

Уселся орел на козий рог и начал вола есть.

А пастуха разбудила буря. Выглянул он из-под бороды козла посмотреть, что творится вокруг, и в глаз ему попала соринка. Не знал пастух, что соринкой была лопатка вола, которую обглодал орел и уронил вниз.

Обглодал орел вола и улетел, а пастух долго глаз тер – ничего не выходит. Крепко засела под веком воловья лопатка. Слезы из глаз текут от боли.

Шли мимо охотники. Попросил их пастух вытащить лопатку. Забрались охотники вместе с ружьями и собаками пастуху в глаз, искали, искали, – все вокруг обшарили, но не смогли соринку найти. Вечером, когда смеркалось совсем, пригнал пастух козье стадо домой и пришел к матери, закрыв глаз, из которого так и текли слезы. Встретила мать сына у ворот, вывернула ему веко, пошарила рукой и нашла соринку в самом уголке, под ресницей.

Положила мать воловью лопатку на ладонь, со всех сторон оглядела, дунула и унесло лопатку в реку.

Пришла весна. Снега в горах растаяли, заплакали горы, белыми потоками полились ручьи с Ошхамахо. Широко разлилась и та река, куда мать пастуха сдула воловью лопатку. Поволокло половодьем лопатку вместе с гранитными глыбами, что от скал откололись, а когда спала вода, осталась лопатка на берегу.

Много времени убежало, много с гор воды утекло и засыпало лопатку песком, занесло илом, выросла на ней трава и поселились люди. Большой раскинулся аул на воловьей лопатке.

Опять потекло время. И вот однажды начало трясти землю по ночам. Дребезжат глиняные кувшины в домах, сыплется глина со стен, заборы-плетни качаются. Забеспокоились люди.

В одну из ночей, когда земля под ногами ходуном ходила, совсем в страх люди пришли. А утром увидели, что солнце взошло с другой стороны. Как тут не напугаться! Весь аул в ужасе был.

На другую ночь, как только стемнело, все мужчины взяли луки, стрелы, взяли острые кинжалы и вышли за аул караулить, чтобы узнать, кто это ночами качает землю.

Уже в полночь, когда луна взошла, увидели храбрые джигиты, что на краю аула из-под земли кость лопатки воловьей торчит, и лиса рыжая ту кость грызет. Грызет зубами, дергает в разные стороны, а земля, как челнок на воде, качается.

Джигиты натянули свои луки, вставили оперенные стрелы и пустили их в лису все сразу. Свист от стрел над аулом прошел, и упала лиса убитая. Джигиты сняли у лисы шкуру с одного бока, а с другого, как ни старались, ничего не вышло; не смогли перевернуть рыжую. Так и вернулись домой с половиной шкуры.

Хватило той половины на шапки всем мужчинам села, от малого до старого. Только сшили всем шапки, как родился в ауле еще один мальчик. Увидела мать, что ходят все в новых шапках, а у ее сына голова не покрыта, и горько заплакала.

Поднялся весь аул – и старики, и дети, и женщины. Пошли к тому месту, где лиса лежала. Навалятся, тянут, а перевернуть не могут. Тогда мать завернула малютку в пеленки и сама пришла. Перекинула лису одной рукой на другой бок, сняла вторую половину шкуры и стала шапку шить. Да только не хватило той шкуры новорожденному – еще девять таких же кусков добавлять пришлось.

Кто же больше всех? Вол, орел, пастух или мать пастуха? Козел, лиса или новорожденный?

Шел Муравей по дороге. Навстречу ему – мужик. Знал тот мужик язык всех птиц и зверей.