– Ну и хорошо, – сказала она. – Проголодались? Я не спросила: возможно, вы веган, или мусульманин, или еще кто-нибудь?

– В любом случае не вижу препятствий для яичницы с беконом.

– А все-таки?

– Ну. Как бы. Наверное. Христианин.

– Так. И в чем это вас ограничивает?

У него закралась мысль, что с ним, пожалуй, заигрывают. Она колдовала над сковородой, и в этих расспросах звучало только любопытство. Но у Джозефа почему-то перехватило горло, и вместо нейтрального, дружелюбного ответа вырвался какой-то отчаянный лай:

– Ни в чем.

Она рассмеялась:

– Такая религия мне по душе.

– Ну, то есть она не позволяет мне долго дрыхнуть по воскресеньям, а так…

– Вы каждое воскресенье ходите в церковь?

– Стараюсь.

Чтобы только не вступать в бесконечные воскресные пререкания с матерью.

– И верите в Бога.

– Если коротко, то…

Он сам не знал, да или нет. Допустим, он верил, что Бог сотворил вселенную, а дальше что? По воскресеньям, глядя на старушенций, занимавших первые два ряда, он задумывался, не слишком ли многих Господь оставил Своей милостью? Людям живется тоскливо, тяжко, но они как двадцать лет назад ходили в церковь, так и сейчас ходят – благодарят Бога. У Джозефа не возникало ни малейшего желания разбираться, почему лет пять назад идиоты из Грин-Вуда громили магазины электротоваров, однако это был единственный вечер, когда его мать заперлась на все замки, чтобы удержать дома их с сестрой. И если бы ему предложили бить витрины кирпичами, а потом сидеть и ждать смерти, дабы поскорее войти в Царствие Небесное, он быстро нашелся бы с ответом.

– Извините. У вас времени в обрез – только на яичницу с беконом. Мальчики! Все готово!

Вошли ее сыновья, стукнулись с Джозефом кулаками и сели за стол. Им хотелось поболтать о футболе – реальном и виртуальном, а также узнать, когда Джозеф снова придет с ними нянчиться.

– Не зовут, – ответил он.

– Мы тебя зовем, – объявил Дилан.

– Перед этим я должна куда-нибудь уйти, – сказала Люси.

– Давай прямо сегодня вечером? – предложил Эл.

– Сегодня мне определенно некуда деваться, – сказала Люси.

– Тогда в следующие выходные.

– Хорошо, в следующие выходные, – согласилась Люси. – Если у Джозефа нет других планов.

– Никаких, – выпалил Джозеф.

– У меня тоже, – рассмеялась Люси.

Кофе был сварен в кофейнике, бекон приятно хрустел, а джем – подарок от коллеги-учительницы – удивлял домашним вкусом.

– Мы собрались для того, чтобы извиниться перед Джозефом и сказать ему спасибо, – твердо пресекла этот спор Люси.

– Извиняться совершенно не за что, – сказал Джозеф. – Никому из вас.

– Мы просто не хотим, чтобы вы, если еще соберетесь посидеть с ребятами, думали, что у нас всегда так.

Джозеф остановил на ней взгляд и расширил глаза: мол, зачем же при детях?

– Ребята в курсе, – сказала Люси.

– Ага, – жизнерадостно подтвердил Джозеф.

– Папа напился и стал распускать руки, – выдал Эл. – А ты ему врезал.

Джозеф не знал, куда деваться.

– Ну, типа того, – пробормотал он. – Так нельзя, конечно.

– Что ты, очень даже можно, – сказал Дилан. – Когда папа напивается, это вообще уже. Я и сам ему врежу, когда поднакачаюсь.

– То есть никогда, – равнодушно вставил Эл.

Из двоих он был младшим, но давно перегнал старшего брата.

– Я на дзюдо хожу. Могу даже взрослому сделать подсечку.

– Сначала на мне потренируйся, мелкий. Я тебя одной левой вырублю.

Мальчишки, подчистив свои тарелки, утратили охоту беседовать с Джозефом.

– Можно, мы играть пойдем? У нас там футбольный симулятор у обоих включен.

– Ну, раз такое дело, – протянула Люси. – Они ведут себя по-хамски, да, Джозеф?

– Я считаю, нормально.

Он постарался сказать это небрежно, чтобы не выдать своего желания от них отделаться. Не успел он закончить фразу, как их уже и след простыл. Люси пожала плечами:

– Еще кофе напоследок?

– Да, пожалуйста. – Он протянул ей свою кружку.

На оранжево-белом боку читалась надпись: «ЧАРЛЬЗ ДИККЕНС. „БОЛЬШИЕ НАДЕЖДЫ“». Высказываться насчет Чарльза Диккенса он не собирался. Всему свое время. Ему бы сейчас разобраться с тем, что происходит в данный момент.

– Я даже не знаю, чем вы занимаетесь в свободное от работы время.

– Чем только я не занимаюсь. Понемногу за детьми присматриваю, понемногу футбольную команду тренирую, пару дней в неделю дежурю в подростковом клубе, диджеем подрабатываю.

Вот зачем он сболтнул про диджея? В его послужном списке диджей проходил и наиболее интересной, и наименее правдивой строчкой. Но зато благодаря этой детали он не выглядел как недотепа, хватающийся за все подряд.

– О, еще и диджей? Потрясающе.

Черт.

– Я, вообще-то… В клубах и на частных вечеринках я работаю довольно редко… Пока что… Мне нужно отшлифовать свою оригинальную программу.

Здесь, по крайней мере, вранья не было. Точнее, было, но куда меньше, чем в бахвальстве про клубы и частные вечеринки.

– И что потом с ней делать?

– Исполнять публично. Обзаводиться фолловерами. Кто-нибудь из нужных людей непременно ее услышит и предложит контракт.

– Неужели в наши дни такое бывает?

– В общем, да.

– Что ж, удачи.

– Мы, наверное, еще увидимся, пока я не достиг особых высот.

Он читал ее мысли: нынче каждый рвется стать звездой. Ее сыновья наверняка метили в видеоблогеры с миллионами подписчиков; ее ученики наверняка рассчитывали засветиться в «Икс-факторе» или на «Острове любви». А тут еще один такой. Кичится своими способностями, кичится своими идеями. Но у него есть голова на плечах. И он давно для себя решил, что через пятнадцать лет, если все будет путем, откроет собственный спорткомплекс.

– Почему вы давно в магазин не заходили?

– Стыдилась. Думала, что прежде должна вас отблагодарить, причем не эсэмэской и не через прилавок.

– Откуда мальчишки знают про эту… эту… стычку?

– Им Пол рассказал.

– Вот оно что. А зачем?

– Не знаю. Точнее, знаю. На данном этапе для него очень важна честность. Ему назначили куратора, так что все идет заведенным порядком. Но что-то его подтачивает изнутри. Для детей этот случай не стал потрясением. Они и раньше видели, как отец творит всякие глупости.

– Вам, наверное, тяжело приходится.

– Думаю, ему куда тяжелее. Как глава семьи он не состоялся, с родительскими обязанностями не справился.

– А сейчас уже слишком поздно?

– Для восстановления брака – да. Для отцовских обязанностей – нет. Хотелось бы надеяться. Возможно, с возрастом сыновья пойдут на принцип. Но пока они не злобствуют. А у вас нет желания завести детей?

– Не знаю. Я, честно говоря, об этом не задумываюсь.

Пусть это глупо, но ему не хотелось говорить о том, чем он собирается или не собирается заниматься с другой женщиной. (Он был почти уверен, что дело упирается в другую женщину. Отношения с Люси как-то откладывались.) Он взглянул на телефон:

– Мне пора.

– Спасибо, что зашли.

– Ой да не за что. Мне было приятно. Лучший субботний обед в моей жизни. Слушайте, можно кое-что спросить?

– Конечно.

– Вы ведь знаете про референдум? Как вы собираетесь голосовать?

– Это слишком личный вопрос, молодой человек.

– Ой. Да. Простите.

– Шучу. Я за то, чтобы остаться в составе ЕС.

– А вам известен хотя бы один человек, который будет голосовать за выход?

– Мои родители. Но они читают «Дейли телеграф» и живут в Кенте.

– И этим все объясняется?

– Думаю, да.

– Ладно. Спасибо. У нас на работе как раз сегодня утром был такой разговор.

На миг у него мелькнула мысль рассказать ей об устремлениях людей своего круга: отца, некоторых посетителей спортзала, но хозяйка дома, похоже, уверовала, что дала единственно правильный ответ, просчитав настроения всего мира взрослых, и он решил закрыть эту тему.

Она проводила его до дверей и расцеловала в обе щеки. От нее исходил какой-то незнакомый аромат – ни от одной девчонки, с которой он целовался, так не пахло. Пожалуй, это были даже не духи – ему не шибануло в нос. Это был запах то ли крема, то ли мыла, тонкий и легкий, взрослый. Ее поцелуи, ее запах были под стать серому кардигану и бровям. Они лишили его покоя. По дороге в магазин у него начался небольшой озноб. Если он не найдет себе подругу, то рехнется окончательно. Самому себе он и так виделся идиотом. Нечего зацикливаться на бровях. И хвататься за Диккенса из-за какой-то кружки.