Richard Brautigan

An Unfortunate Woman

Willard And His Bowling Trophies

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© 1975 by Richard Brautigan, Renewed © 2005 by Ianthe

© Перевод. Александр Гузман, 2000, 2021

© Перевод. Анастасия Грызунова, 2001, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2021

Н…

Пайн-Крик, Монтана

13 июля 1982 года

Дорогая Н.,

Когда позвонил твой друг, я, конечно, был потрясен – точнее сказать, огорошен. Посидел у телефона, поглядел на него, а потом звякнул соседке М. и спросил, не хочет ли та арбуза. Я пару дней назад для одних тут посиделок купил арбуз, а съесть его мы так и не собрались, и остался я холостяком, у которого арбуза девать некуда.

Соседка ответила, что от арбуза не откажется. Может, я его принесу через полчасика и поужинаю с ними – с ней и Т., они как раз там вдвоем?

Я сказал – наверное, потому что звонил твой друг:

– Я прямо сейчас принесу. – Наверное, просто хотелось немедленно кого-нибудь увидеть.

– Ладно, – сказала соседка.

– Скоро приду, – сказал я.

Я открыл ледник, достал арбуз и пошел к соседке – это прямо по дороге, совсем недалеко. Я постучал в сетчатую дверь кухни. Соседка не открывала с минуту. Спустилась из спальни.

– Вот арбуз, – сказал я и положил его на кухонную столешницу.

– Да, – ответила соседка. Голос явно где-то вдалеке, а физическое присутствие сомнительно.

Что-то я хотел ей в этом арбузе показать, и пришлось ей достать нож и резать арбуз. Не важно, что именно я хотел показать, – соседка потом все равно оставалась сомнительна, будто не здесь была на самом деле, не со мною в кухне.

Я хотел немножко поговорить про звонок твоего друга, но тут от ее сомнений и растущего смущения сам засомневался и смутился.

Наконец – по-моему, минуты две всего прошло, – она сказала, глядя в пол:

– Я оставила Т. наверху, он там в постели ерзает.

Т. – мужчина.

Они занимались любовью, а мы с арбузом им помешали. Я тут же подумал: почему она подошла к телефону, если занималась любовью, а потом – почему не выдумала предлог, чтобы я сейчас не приходил? Ведь что угодно могла сказать, я бы зашел попозже, но она сказала – да, приходи.

В общем, я извинился и вернулся домой.

Потом я подумал, что история вышла ужасно смешная, захотел тебе позвонить и рассказать, что со мной приключилось, – ты бы с твоим чувством юмора поняла, как никто. Ты как раз такие истории и любишь, ты бы в ответ хрипло, музыкально расхохоталась и, смеясь, сказала бы, например: «Ой, нет!»

Я сидел и смотрел на телефон, очень хотел тебе позвонить, но никак не мог, потому что после недавнего звонка твоего друга знал, что в четверг ты умерла.

Я сходил поговорить об этом к приятельнице, оторвав ее от занятий любовью. Арбуз – просто забавный предлог поговорить о моем горе, как-то понять, что я никогда больше не смогу позвонить тебе и рассказать, как сейчас начудил, хотя, по сути, одна ты с твоим чувством юмора такое и оценишь.

С любовью,

Р.

Посреди тихого перекрестка в Гонолулу я увидел новенькую женскую туфлю. Коричневая туфля – мерцала, будто кожаный алмаз. Туфле незачем было вот так лежать – она не играла роль в труппе остаточных осколков автокатастрофы, и парад, по всей видимости, по перекрестку не ходил, так что история туфли навсегда пребудет загадкой.

А я сказал – ну, конечно, нет, – что у туфли не было пары? Одна туфля, одинокая, чуть ли не призрачная. Почему, если видишь одну туфлю, сразу как-то неловко, если поблизости нет другой? Начинаешь искать. Где же другая туфля? Наверняка ведь где-то здесь.

Это многообещающее начало я продолжу рассказом о странствии одного человека – таким географическим календарем свободного падения, которое началось будто бы много лет, а вообще-то несколько месяцев физического времени назад.

В конце сентября я на две недели уехал из Монтаны в Сан-Франциско, а потом опять на Восток, читать лекцию в Баффало, Нью-Йорк, а потом еще на неделю в Канаду. Я вернулся в Сан-Франциско, проторчал там три недели, а затем истощение финансов погнало меня через залив в Беркли.

Три недели я прожил в Беркли, а потом на несколько дней уехал на Аляску в Кетчикан, после чего полетел на одну ночь севернее, в Анкоридж. Наутро, очень рано, я бросил снега Анкориджа ради Гонолулу (пожалуйста, потерпите меня, пока я тут календарь заполняю), Гавайи, где прожил месяц, лишь на два дня посреди этого месяца съездив на остров Мауи. Затем вернулся в Гонолулу, закруглил свой визит и возвратился в Беркли, где и живу, ожидая поездки в Чикаго в середине февраля.

Теперь мы смутно представляем, куда в географическом календаре угодили, и можем перейти к самому странствию, а оно короче не становится, потому что мы и сюда-то вон сколько добирались, а ведь здесь, можно сказать, начинаем заново. Остается дивиться, что такого важного в одинокой женской туфле посреди перекрестка в Гонолулу и в одном человеке, который несколько месяцев мотается туда-сюда, вперед-назад, вдоль и поперек по всей Америке с кратким заездом в Канаду.

Надеюсь, скоро случится что-нибудь поинтереснее.

Не помешало бы.

Пожалуй, вот с чего начнем: я не хочу знать, в какой комнате она повесилась. Один человек, который знал, как-то раз начал было рассказывать, а я сказал, что знать не хочу. Человек был милый и не досказал. Так разговор и остался за кухонным столом незаконченным.

Мы ужинали, и я к тому же не хотел, чтобы у нас на ужин оказалось ее самоубийство. Не помню, что мы ели, но смерть несчастливой женщины никак не стала бы удачной приправой к нашей еде.

Не хочешь ведь в отделе специй в супермаркете между орегано, сладким базиликом, семенами кориандра, укропом и чесночным порошком обнаружить «смерть-через-повешение» на этикетке пузырька с ингредиентами чудовищных последствий и составом, гарантирующим гибель всей еды на корню.

Если готовишь сам, не захочешь добавлять смерть-через-повешение ни в какое блюдо, или если ужинаешь в гостях, и там подают съестное с уникальным вкусом, и ты спрашиваешь хозяина и кухарку, что это за вкус такой, а они тебе как ни в чем не бывало: