Вечно улыбающаяся Хэтти угрюмо сжала рот.

— Так и быть, — наконец проговорила она. — У меня проблемы с правописанием. И я не умею считать. — Хэтти выгнула бровь, глядя на Люси. — И ты ещё считаешь себя паршивой овцой. Даже мои сёстры знают, как делать выгодные вложения. А я не могу расставить цифры в правильном порядке, и если бы не мои рыжие волосы Гринфилдов, родители бы решили, что я подкидыш. Подозреваю, что они всё равно так считают. Думаю, они предпочитают именно такое объяснение.

— Глупости, — пробормотала Аннабель, — ты и так прекрасна.

— О, — оживилась Хэтти. — Как мило с твоей стороны.

— Видишь, — сказала Люси, — я не отрицаю того, что ты — ходячий скандал, но ты не одинока.

Губ Аннабель коснулась слабая улыбка.

— Похоже, я в хорошей компании.

Теперь дышать стало намного легче, как будто тиски, сжимавшие её грудь немного ослабли.

— Тебе нужно где-то остановиться, — сказала Люси.

— Да, — ответила Аннабель, сжимая в кулаке платок.

— Нужно было сразу соглашаться, когда я предложила переехать ко мне, — самодовольно заявила Люси.

— Да, наверное, ты права.

— Тогда давай заберём твой багаж. Если только не осталось ещё каких-то важных секретов.

— У меня нет, — сказала Аннабель, — хотя, если подумать… — Она повернулась к Катрионе, и подруга опустила голову. — Скажи на милость, почему и где ты помогала прятаться лорду Деверо?

Глава 30

Перегрин Деверо был добродушным молодым человеком с весёлым нравом. И только драматические события могли подтолкнуть его к драматическим действиям. А что могло быть драматичнее, чем вид прекрасной мисс Арчер в слезах? Всё ещё слыша в голове её жалобные рыдания, он отправился прямиком из Оксфорда в Уилтшир.

Но стоило вдалеке показаться Клермонту, как пыл Перегрина поостыл. И исчез напрочь к тому моменту, когда он оказался перед тёмной массивной дверью кабинета брата. К горлу подступила тошнота. За этой дверью с ним никогда не случалось ничего хорошего.

Он закрыл глаза и попытался вспомнить, зачем приехал. Затем решительно постучал.

Но никто не ответил.

Перегрин нахмурился. Где ещё мог быть Монтгомери?

И вошёл без приглашения.

В кабинете царил полумрак. Плотные шторы были задёрнуты, ни лампа, ни огонь в камине не горели, а в воздухе повис застоялый запах табачного дыма.

— Сэр?

Глаза Монтгомери блеснули, как отшлифованные камни. Он развалился в кресле за столом, откинув голову на кожаную обивку.

Перегрин даже не подозревал, что брат знает такую небрежную позу. Это потрясло его почти так же сильно, как пустая бутылка виски посреди бардака на столе. Посреди настоящего бардака. Обычно тщательно выровненные стопки бумаг были опрокинуты, листы валялись на полу, как будто их разметал порыв ветра.

— Сэр…

Глаза герцога скользнули по Перегрину, и у него перехватило горло. Взгляд брата был лишён обычной пугающей пронзительности, но от него всё ещё хотелось поёжиться.

— Итак, ты вернулся. — Его голос звучал хрипло то ли от того, что Монтгомери долго им не пользовался. То ли от того, что брат осушил бутылку виски? Бокала было не видно. Ей-богу! Неужели он пил прямо из горла?

— Выглядишь ужасно, — заметил Монтгомери. — Я бы предложил тебе выпить, но, как видишь, запасы иссякли. — Он злобно посмотрел на пустую бутылку перед собой и ткнул в неё кончиком пальца.

Перегрин открыл и закрыл рот, не издав ни звука, как марионетка, забывшая текст.

Театрально взмахнув рукой, брат указал на стул напротив.

— Присядь, мелюзга.

Перегрин осторожно опустился на край сидения.

— Ну, — протянул Монтгомери, — или вместе с преданностью ты потерял и дар речи?

— Я просто думал, что ты не пьёшь.

— Я и не пью, — отрезал Монтгомери.

— Конечно, нет, — быстро согласился Перегрин.

— Именно, — пробормотал брат.

Едва ли в своей жизни Перегрин встречал человека более пьяного, а как глава питейного общества, он их повидал немало. Герцог был пьян в стельку и держался прямо только благодаря своей нечеловеческой дисциплине.

Перегрин не знал, что побудило его сказать следующие слова:

— Это из-за того, что отец, напившись, утонул в луже?

Монтгомери прищурился.

— Как ты об этом узнал?

— Обычным путём. Люди шептались. Я услышал.

Монтгомери молчал. Глаза Перегрина привыкли к слабому освещению, поэтому теперь он смог разглядеть лицо брата и обнаружил, что не он один выглядит ужасно. Черты лица Монтгомери заострились от напряжения, но больше всего настораживал мрачно сжатый рот. Было в этой мрачности что-то фатальное, ни следа той решимости, которая говорила о том, что брат собирается приступить к выполнению великой миссии. Нет, то был совершенно другой уровень мрачности.

Наконец, Монтгомери пошевелился. Он включил настольную лампу, затем порылся в разбросанных документах, вытащил тонкий серебряный портсигар и достал сигарету. Брат долго возился со спичками, сосредоточенно щурясь, пока одна из них, наконец, не загорелась. Он выпустил струю дыма в потолок и встретился взглядом с Перегрином.

— Да, — подтвердил Монтгомери. — Я не пью, потому что Чарльз Деверо закончил свою жизнь, утонув пьяным в луже.

Ответ сильно поразил Перегрина. Он задал вопрос лишь потому, что всегда полагался на удачу и следовал рискованным порывам. И никак не ожидал услышать от брата откровенное признание. Как будто они разговаривали как мужчина с мужчиной.

— Почему мне сказали, что это был несчастный случай на верховой прогулке? — продолжая испытывать судьбу, спросил Перегрин.

Монтгомери принялся катать сигарету между пальцами.

— Чтобы тебя не преследовало прошлое.

— Меня не нужно ограждать от неприглядной правды, — пробормотал Перегрин, стараясь не вспоминать тот уничижительный эпитет, которым наградила его мисс Арчер. Избалованный слюнтяй.

— Дело не в правде, — сказал Монтгомери. — Мы можем стать заложниками историй о наших отцах, на их фоне могут сформироваться наши страхи или представления о том, что мы должны делать. Или они дают нам повод быть слабыми. Когда человек, от которого зависят тысячи людей, тонет в луже, потому что слишком пьян, чтобы устоять на ногах, что это о нём говорит?

Перегрин задумался.

— Что ему ужасно не повезло? — предложил он.

Монтгомери пристально на него посмотрел.

— Возможно, и это тоже, — наконец, согласился он. — Почему ты вернулся?

Снова подступила тошнота. Внутри всё похолодело от страха, вины и стыда.

— Мне не следовало вообще сбегать.

— Действительно, — сказал Монтгомери, небрежно стряхнув пепел с сигареты прямо на ковёр.

— Вскоре я понял, что совершил ошибку, но не осмелился вернуться, и чем больше проходило времени, тем труднее становилось принять решение.

— Настоящая головоломка. — Монтгомери кивнул без намёка сочувствие.

— Но сегодня я наткнулся на мисс Арчер, — сказал Перегрин, — и мне показалась, что она… расстроена… из-за тебя.

Чёрт возьми, теперь он не мог вспомнить, почему ему пришла в голову идея об этом заговорить.

Монтгомери почему-то застыл, в его глазах промелькнуло замешательство.

— От неё никак не скрыться, — пробормотал он, — заполучить её нельзя, но и оставить в прошлом невозможно.

— Сэр?

Перегрин отпрянул от стального взгляда брата.

— Ты здесь для того, чтобы защитить её честь? Или хочешь получить от меня объяснения? — спросил Монтгомери. — Смело с твоей стороны. Даже сумасбродно. Но я прекрасно знаю, что её зелёные глаза могут сотворить с мужчиной, поэтому пропущу мимо ушей.

— Спасибо, — запинаясь, проговорил Перегрин. Её зелёные глаза?

Монтгомери нахмурился.

— Я сделал ей предложение, — сказал он. — Но она мне отказала, так что я не понимаю, чем она расстроена.

На минуту Перегрин потерял дар речи.

— Ты сделал предложение мисс Арчер, — тихо повторил он.