А шахты Донецка были выработаны полностью, в ноль, "в упячку", после чего город стал национальным центром криминала и, одновременно, поставщиком гастарбайтеров для всего обитаемого космоса. По сути, если кто-то из жителей и имел работу, то она была "на выезде".
Эмиль Загоруйко, сын ростовского хабала Михася Загоруйко и беглянки из Швеции, диссидентки Рут Съёблом, с детства был не только "двуязычным", но и "двукультурным". В то время как отец учил его плевать на правила и законы, если была хоть малейшая возможность удовлетворить "внутреннего хомяка", мать вечно твердила о том, что исполнять надо даже глупый закон, ибо иначе наступит хаос и беззаконие, что еще хуже, чем глупость закона. В результате Эмиль приучился жить и так, и этак – в зависимости от ситуации и настроения.
Поэтому аргентинцев он и понимал, и не понимал.
Зачем нужны были все эти "пугалки" и подписки о неразглашении, если их бригада, встретившаяся и познакомившаяся уже на транспортнике, не имела с самого начала ни малейшего представления о том, куда именно их везут? Транспортник представлял собой старую грузопассажирскую лайбу, в меру раздолбанную, но, вероятно, приписанную к военному ведомству: уж больно дисциплинированным, "уставным" и каким-то резким был ее экипаж. А ведь мореманы на "заштатных" посудинах обычно такие раздолбаи… Однако важно то, что это был ни разу не круизный лайнер, и пассажиров не баловали ни панорамными окнами (пусть и электронными) для созерцания видов космоса, ни информационными табло, сообщавшими, где они в данный момент находятся, с какой скоростью движутся и все такое. То есть лететь они могли буквально куда угодно – и делали это, кстати, довольно долго.
По прибытии их погрузили в совершенно обычный посадочный челнок, сказав "не боись, парни, не наблюете, трясти не будет". И правда, особо не трясло – то ли атмосфера спокойная, то ли пилот настоящий мастер.
А вышли они из челнока уже в подземном ангаре, откуда на гравилифте опустились на целый километр – там им предстояло жить и работать три месяца.
Наниматели поступили мудро, заранее предупредив об основных трудностях – после этого то, что "всплыло" на местном инструктаже, воспринималось как мелочь.
Герметизирован был только жилой блок, то есть работать предстояло в старых-добрых скафандрах с баллонами воздуха за спиной. Правила техники безопасности были, соответственно, строгими и многочисленными.
Никакой механизации работ не предполагалось: как объяснил распорядитель работ, добываемая руда представляет собой некие "камни", то есть уплотнения основной породы, и их, не повредив, надо "изымать", выколачивая более мягкие и сыпучие фракции вокруг. Сам "камень" повреждать, и вообще долбить по нему аки дятел, нежелательно – потому механические средства добычи тут и не подходят. Леха Пантелеев, веселый и разговорчивый парень откуда-то из Сибири, сразу предположил, что на самом деле они будут добывать алмазы или изумруды – но над ним лишь посмеялись: при первом же выходе в шахту выяснилось, что "камни", пусть и не с чемодан размером, гораздо крупнее, чем может быть драгоценный камень даже теоретически.
К тому же, как раз драгоценные камни машинную добычу переносили вполне спокойно.
А тут… Вообще-то, эти "камни" и правда были похожи на куски руды какого-то металла. Вот только какого?.. Вся бригада была не просто с Земли, а из России – но многие успели поработать в самых разных местах, и в один голос утверждали, что вот именно такой руды раньше не видели. Ну что ж, видимо, аргентинцы не врали, говоря, что добывать придется что-то редкое. И не зря столько внимания уделяли безопасности. Ну и Господь с ними, что же до шахтеров – работа привычная, оплата превосходная, а если неизвестно, что именно ты добываешь… Оно не радиоактивное? Не ядовитое? Ну и прекрасно, все, что дальше – "меньше знаешь – крепче спишь".
Но вот водки – не хватало. Скучно без водки.
В свободное время они играли в "дурака" и в "морской бой", смотрели развлекательные программы русского головидения – доступа к сети в шахте не было, но им привозили кассеты со стримовой записью – и со все уменьшающимся успехом пытались поспать. Работа, в начале вахты представлявшаяся тяжелой и выматывающей, стала скорее некоей "отдушиной", и в шахту шли с удовольствием. Каждый "выдятленный" из породы "камень" вызывал чувство какого-то удовлетворения, и Эмиль теперь понимал, почему, несмотря на очевидные трудности, многие возвращались на эту работу. Он, пожалуй, тоже вернется. И, возможно, не раз: надо же получить надбавки, расписанные Диасом!
Вот если бы еще водки…
А потом, за две недели до окончания вахты, в шахту вдруг спустился распорядитель работ.
– Парни, – сказал он, – у нас тут возникли проблемы на поверхности. Поэтому я, конечно, сочувствую, приношу извинения и все такое, но если вы выйдете через две недели, вы, вполне вероятно, тут же помрете. Не спрашивайте меня, почему: с одной стороны, сказать вам я не имею права, с другой же – мертвым будет уже все равно.
Поэтому, кроме опции "выйти и сдохнуть", у вас есть два варианта. Первый – по окончании вахты вы помещаетесь в анабиоз до исчезновения опасности. Оплата сохраняется. Второй – вы на тот же период остаетесь здесь, продолжая работу. Оплата увеличивается в полтора раза.
Анабиоз… Это никому не нравилось. На заре освоения дальнего космоса люди очень испугались того, как передвижение в гипере на них влияло. Типа сознание теряли и вообще. Поэтому первые гиперкорабли были снабжены суровой защитой от "эманаций подпространства", а людей на время путешествия помещали в этот самый анабиоз. Но как ни старались медики улучшить его характеристики, просыпались от "холодного сна" – не все. И каждый экипаж нес потери после каждого прыжка. Первые полеты к звездам вообще были делом довольно опасным. Больше сотни лет понадобилось человечеству, чтобы понять, что "эманации подпространства" – это дар богов, а не их же проклятие. Не принявший специальных препаратов человек при уходе корабля в гипер впадал в своеобразную "спячку" – терял сознание, начинал потреблять минимум кислорода и практически прекращал нуждаться в еде. Соответственно и не гадил – памперсы не требовались. Да, для его жизнеобеспечения кое-что требовалось, в отличие от "анабиозника", который потреблял только электричество для питания его капсулы. Но такие крохи… По выходе же из гипера, все "спячечные" просыпались – здоровыми и довольными, хорошо выспавшимися и все такое. И никто не умирал. На планете же, которая ни в какой гипер не собиралась, средством "переждать" был только анабиоз. Из которого по определению выйдут не все. Поэтому шахтеры ответили единогласно: работа. Спросили только:
– А водка? Водка – будет?
– Водки привезем заведомо сверх потребностей, даже, так сказать, сверх способностей! Обещаю!
– Тогда точно работа!
И работа продолжилась. Тем более, что водку и правда привезли.
***
Капитан Энрике Кортасар несколько раз прочитал отчеты, написанные Чавесом и Дюпоном. Магия… Про нее все знали, но учитывая слабость магов, никто не воспринимал эту "игрушку" всерьез. А оказалось, что поистине пытливый ум способен и "игрушку" превратить в оружие. Это же надо додуматься, использовать обычных людей как "батарейки" или "разгонные двигательные модули"! Но додумались же… Впрочем, на вновь осваиваемых планетах колонисты вообще до многого додумывались – жизнь заставляла. Гораздо большее удивление вызвали способности самого Дюпона, как и его вскользь упомянутый учитель – некий лысый мужик по имени Джорэм. Но мужик-то ладно, он остался где-то там, на Фриде, а вот сам Жан-Клод, получается, непрост. Очень непрост. Зажечь свечу… А если это не свеча? А если это патрон в патронташе, который на тебя надет? Любому пользователю огнестрельного – то есть не магнито-гравитационного или, скажем, оптического – оружия, идущему против этого парня, стоит поберечься. А лучше и вовсе "не ходить", да. Чего стоила одна фраза Чавеса-старшего: "Он его убил, сеньор капитан. Представляете? Ударил костылем по голове – и убил!"
