Я испытывал неприятную дрожь. Лес был дикий, нетронутый — словно и нет деревни всего в двух шагах. То ли местные сюда не ходили, то ли просто я был такой мнительный. Под ногами что-то шуршало, но это было бы полбеды, шуршало что-то в кустах, и я старательно слушал Ивана. По лицу меня били низкие ветки, за шиворот упала какая-то насекомая дрянь, а еще приходилось постоянно смотреть под ноги, чтобы не споткнуться и не сломать себе шею. Тропка вдруг появилась отчетливая, будто накатанная, но легче мне от этого не стало, да и холодно было в лесу — неожиданно, я даже мурашками покрылся. Потом вдалеке кто-то свистнул и захохотал.

— И ты что же, — съехидничал я, потому что мне внезапно стало жутко, — решил клад поискать?

— Это не клад, — спокойно объяснил Иван. — Если правда то, что написано в описи, то это национальное достояние, и его, конечно же, после войны очень долго искали. Там есть икона, которая считалась исцеляющей. Но ценность, конечно, не в ней как в иконе, так, местный Вакула нарисовал. А в окладе. Считается, что икона еще в семнадцатом веке излечила жену и первенца какого-то боярина, возили ту икону чуть ли не в Москву, и боярин в благодарность велел икону одеть в богатый оклад. Одних камней на сегодняшние деньги на полмиллиона.

— Евро?

Я опять съязвил, но оказалось, зря.

— Вообще-то там цена в долларах стояла, но разница невелика.

— Тогда неудивительно, что искали, — пробормотал я.

Иван остановился.

— Передохнуть дай, — попросил он и поставил канистру наземь. — Хорошо здесь, правда?

Я оглянулся и пожал плечами. Пожалуй, мне все-таки больше по душе был отдых в деревне, а не в лесу. Там хоть какая-то цивилизация. Я поднял голову — деревья почти закрывали небо, и я с опаской подумал, что обратно без Ивана дорогу не найду, хотя широкую тропинку сложно было потерять из виду.

— Так ты икону что, в лесу ищешь?

— Да я сам не знаю, — Иван расплылся в улыбке. — Если честно, то я вообще не уверен, что ее не вывезли. Любому фрицу написать, что ценности пропали, ничего не стоило — вон, вали все на партизан.

— Да как она вообще могла оказаться в такой глуши? — поразился я. — Ей же место в Оружейной Палате. Почему ее советские власти не реквизировали? Странно все это.

— А представь себе, что о ней никто до того, как нашли докладную, не знал. Ты про «Зимнее волшебство» что-нибудь слышал? — Я кивнул. — Вместе с жителями сожгли местного батюшку с семьей. А икону немцы в церкви нашли, среди всякого хлама.

Я вспомнил слова бабы Лизы. Если Иван и мог ошибиться — или, точнее, могли ошибиться те, кто записывал историю пропавшей иконы, то баба Лиза должна была кое-что помнить.

— Я так понял, когда революция началась, ее в церкви спрятали. Где она до того была, непонятно, может, в каком барском доме, может, так ее батюшки и хранили подальше от чужих глаз…

Иван взял канистру и резво зашагал. Я, вздохнув и прокляв все на свете, потащился за ним. А еще я подумал, что неспроста баба Лиза завела со мной разговор о ведьме и проклятье. Ну с чего, в самом деле, пугать меня всякой чушью? Я и на вид уже не мальчишка. Подумаешь, купил старый дом, так предложи перебраться без этой мистики, и так видно, что мне на чужих харчах проще.

Я споткнулся и едва не упал, Иван только оглянулся через плечо.

— Осторожнее. Тут кое-где корни.

— Да они тут на каждом шагу! — взвыл я. — Как ты тут живешь-то вообще? И зачем? На романтику потянуло?

Иван засмеялся.

— Почти пришли уже. Сейчас увидишь, поймешь.

Он сделал приглашающий жест и исчез в кустах. Я помянул свое любопытство недобрым словом и шагнул за Иваном, когда услышал сдавленный стон и глухой удар.

Ноги мои приросли к земле.

Героические книги я любил. Пару раз читал даже про «попаданцев», но, хотя историком, в отличие от Ивана, не был, в итоге выкинул попаданцев вон. Может, оно и задумывалось как юмор и фантастика, только «на серьезных щах» мне верилось с трудом, что без помощи студента кулинарного колледжа Петр Первый не выстроил бы Петербург, а Жуков не выиграл бы ни одного сражения.

Попаданцы, невзирая на гражданские профессии или вовсе на их отсутствие, разбирались с любым врагом одной левой, я же был простым офисным хомячком и к трудностям подобного плана был не приучен.

Поэтому я просто стоял и прислушивался. Рост ростом, но драться по-настоящему я не умел. Если кто-то напал на Ивана, то сейчас займется и мной, и бежать бессмысленно, только вот… На всякий случай я нащупал в кармане ключи от машины, и в этот момент раздался новый стон.

Меня осенило: или напавший на Ивана стоит на месте, потому что шагов я не слышал, или умеет передвигаться бесшумно. Последнее я сразу отмел и, немного краснея за трусость, бросился туда, где исчез Иван.

Никто на него не нападал. Он так и стоял, выронив канистру, и смотрел на свое разоренное гнездо.

У Ивана была палатка. Я такие видел в магазине: легкие, удобные, но тесные, ровно на два лежака. Сейчас полог палатки был отдернут, матрас и спальник валялись возле входа, уже не раз упомянутую тачку перевернули, у генератора обрезали провод, и он маячил в траве, как дохлая змея. Зачем-то бросили в кусты котелок, раскидали вилки и ложки, высыпали крупу, и я не понимал, кто и зачем мог подобное сделать.

— Может, дети? — спросил я просто для того, чтобы хоть что-то сказать. Не обнимать же было Ивана в утешение.

— Какие тут дети? Ты хоть одного ребенка тут видел?

Голос у него был испуганный, а я подумал, что и правда, какие тут могут быть дети?

— Вроде как у пьяницы местного есть правнук, — припомнил я. — Но не уверен, что он сейчас в деревне, тогда мужик бы не пил… У тебя ничего не пропало?

— Записи пропали, — выдавил Иван.

— Откуда ты знаешь? — Я поразился его уверенности. Он ведь даже не тронулся с места, как увидел все это. Я наклонился и поставил канистру, хотя из нее ничего не вытекло, да и бензин уже был ни к чему.

— Они в палатке были, — пояснил Иван. — Их и искали.

Я почесал голову.

— Слушай, — начал я, делая несколько осторожных шагов вперед. Иван меня не остановил. — Как-то дико искали, не находишь? Все вытрясли из палатки, вон, генератор обрезали — это понятно. Но котелок-то при чем? Ложки, вилки? А крупа? Она у тебя, я думаю, не последняя? Даже если и так, ты всегда ее купить можешь, она пятьдесят рублей стоит.

Я обходил лагерь, отмечая новые странности. Порванная бумага. Я присел, поворошил клочки: ничего, просто лист с каким-то цифрами, наверное, ничего важного. Но все же я подобрал обрывки и подошел с ними к Ивану. Он нехотя взглянул.

— Ну да, это из блокнота. — И пожал плечами. — Не знаю, зачем его вырвали и порвали.

Он тяжело вздохнул и поплелся к палатке, постоял с секунду и исчез внутри.

Я ждал. Слишком нарочито здесь похозяйничали, я еще понял бы, будь у Ивана огород или машина, все убытки. А это? Что-то меня кольнуло, но что — я не понял.

Иван высунулся.

— Точно, блокнота нет.

Но особенно расстроенным он при этом не выглядел.

— Там что-то важное было?

— Да нет… наброски всякие. Да и почерк у меня такой, что я сам его с трудом разбираю.

Я хохотнул:

— О, знакомо. Я раньше расписывался на расчетных листках, а теперь их по электронке присылают. Скоро только крестики ставить смогу.

Все-таки мне удалось разрядить обстановку. Иван улыбнулся, вышел из палатки, уселся прямо на матрас, сунул руку в карман, вытащил сигареты и зажигалку и закурил.

— Какой урод это сделал, а? — пожаловался он. — Местные? Ну зачем? Да и там одни бабки.

— Ты сказал, — я присел с ним рядом, — что поначалу тебя тут не приняли.

Иван махнул свободной рукой.

— Думали, что я черный копатель. Браконьер. Не знаю, кто, но смотрели на меня косо. Я для них чужой человек. Потом я в магазине сказал, что историк. Хозяин, между прочим, сам из Белоселья, только у него там магазином жена заведует, а он тут, понимаешь, бухает, вдали от ее глаз… Но, когда трезвый, мужик нормальный, вменяемый. Расспрашивал меня… а я его...