– Да, ты прав… А знаешь, что будет даже лучше?

– Взорвем класс?

– Лучше! Я слышала, что какие-то второгодки делают комнату страха… примут ли они еще одного человека в каст?

– Оо! Вы как всегда изобретательны, Десятая! Могу я пойти с вами? – бирюзовые глаза Хаято смотрели с щенячьей надеждой.

– Конечно. Напугаем там всех по полной!

Одноклассники Тсуны должны были жалеть, что прогнали их, ведь именно класс 2-С, который принял Саваду в свою комнату страха, выиграл по количеству гостей, заглянувших в первый день фестиваля. Правда, почему-то при объявлении этой новости учителя сказали «комната смеха», но это лишь нюансы… и Тсуна тут точно ни при чем.

День прошел суматошно и весело, атмосфера праздника захватила всех учеников, которым такая встряска была жизненно необходима.

Тсуна зашла в кабинет, чтобы переодеться в нормальную одежду. Классная комната, погруженная во тьму, оживленные коридоры и двор – Старшая Намимори была активна даже под вечер, хотя в те редкие фестивали прошлых лет деятельность сворачивалась пораньше. Наверное, сейчас где-то в углу Кёя скрипит зубами, ведь в такое позднее время никого не должно быть на территории. Но стоит отдать ГДК честь, он не вмешивался, только поддерживал порядок. Вероятно, он успокаивал себя мыслью, что это ничто, если сравнивать с ночным бедламом при битве с Варией в средней школе ночью. Никаких взрывов уж точно не предвиделось.

– Десятая, могу я войти? – Хаято вежливо постучался.

– Конечно, я уже переоделась, – она махнула рукой, чтобы друг поскорее закрыл дверь, из которой лился свет и бил в глаза, привыкшие к темноте.

– Вы не собираетесь во двор? – спросил он, заметив, как девушка скидывает обувь и с ногами забирается на школьную парту.

– Мхм, – непонятно говорит она, переместив свой взор в окно. Во дворе было много ребят. Пусть ДК запретили фейерверки и другие предположительно опасные развлечения, школьники не расстроились. Лавочек с едой, подвешенных фонариков на брезентовых крышах, беззаботных разговоров и музыки хватало.

Тсуна собиралась спуститься туда, чтобы тоже весело провести время, но оказавшись в более тихой комнате, ей вдруг захотелось немного побыть наедине с собой и понаблюдать, как развлекаются другие. Откуда только эта меланхолия? Кажется, она знает.

– Это последний год в школе, – вслух произнесла она, словно позабыв, что Хаято сел на стул поблизости. – А потом… Италия. Мафия. И… никакой беззаботности.

Тсуна вздохнула.

– Прости. Не стоит мне ныть, – ей пора взрослеть.

– Не говорите так, переживать нормально! – быстро и эмоционально воскликнул Гокудера. – И я не думаю, что многое изменится. То есть да, будет труднее, но разве вся та беззаботность, о которой вы упомянули, не ваша заслуга? Школа тоже могла бы стать тяжелым периодом, все эти беды с Вонголой могли безвозвратно омрачить жизнь в Намимори, но вы не позволили этому случиться. Именно вы сделали эти годы для бейсбольного придурка, тупой коровы, головы-травы и его сестры чем-то нестрашным.

– Когда-нибудь ты начнешь называть их по именам, – хихикнула Тсуна, подтягивая к себе колени.

– И мое время здесь тоже было прекрасным только благодаря вам, – уже не так вспыльчиво добавил парень. Тсуна отвлеклась от окна и повернулась к Хаято, который не сводил с нее глаз. – Не знаю, где бы я был сейчас, если бы не приехал тогда в Намимори и не встретил вас. Не знаю, кем бы стал, что бы натворил.

То, как уверенно и искренне он это говорил, заставило сердце Савады пропустить пару ударов.

– Ты слишком меня нахваливаешь.

– Ни одни слова в мире не могут выразить то, как я действительно благодарен и что я чувствую, но я хочу хоть как-то выразить это, поэтому похвалы никогда не будет слишком много.

Тсуна задумчиво положила щеку на свои колени.

– Знаешь, я ведь тоже могу сказать что-то хорошее о тебе. Я редко это делаю, да? Фигово, – она продолжила до того, как Хаято смущенно отказался. – Ты помог мне понять Вонголу, что не могли сделать все те книги Реборна. Ты помог мне перебороть страх становления боссом, который я прятала внутри. То, что ты поверил в меня и обещал помочь… это и нужно было мне в самом начале, когда я боялась рассказать о мафии остальным, когда боялась втянуть всех…

Хаято отрывисто кивнул.

– Я всегда буду поддерживать вас, Десятая. Вы можете рассчитывать на меня, я всегда буду рядом.

– За это я тебя и люблю, – нежно сказала Тсуна, хитро щуря глаза.

Хаято вздрогнул, ярко покраснел, отвел взгляд и снова ляпнул несусветную глупость:

– Я… буду л-лучшей Правой Рукой! Обещаю!

И тут до Тсуны вдруг дошло. Он понял. И до этого понимал ее признания, на самом деле. Понимал… но не верил.

Тсуна могла бы подумать, что это Система и показатели любви врут, но она уже давно решила, что это не так важно. Какая разница, что пишет Система? Разве цифры важнее чувств людей? Нет. Поэтому Савада решила верить тому, что видит сама. А видит она абсолютную заботу Хаято. Видит неуверенность в том, что он достоин ее любви. Дурак.

Хаято – дурак. Отличник, хороший боец, но дурак. Поди вбил себе в голову, что она ошибается в своих чувствах или что он не может быть равным ей.

– Дурак, – тихо бормочет Тсуна и спрыгивает с парты. Хаято торопится подняться, ведь нельзя, чтобы подчиненный сидел, пока босс стоит.

Но Тсуна останавливает его, положив руки на плечи парня и усадив его обратно. Вглядывается в смущенное лицо и улыбается.

– Не хочу это делать против твоей воли, но выбора ты мне не оставил… Если хочешь, можешь написать потом заявление на мое домогательство.

– Чт…

Она наклоняется к нему и целует. Легко, невинно, недолго, но с более чем понятным посылом.

Стыдливость проснулась в ней слишком быстро, и Тсуна попыталась поскорее отойти. Дать деру ей не позволила рука, мягко перехватившая кисть. Хаято попытался успокоить ураган эмоций и вздохнул поглубже. Не помогло. Нежная кожа под его пальцами, запах шампуня и ощущение щекотки от мазнувших по его шее длинных каштановых волос. Внимательный взгляд и поджатые губы.

Гокудера знает, что надо отпустить руку, забыть обо всем и перестать мечтать. Потому что Десятая заслуживает лучшего. Но он этого не делает, лишь тянет девушку на себя и смиренно склоняет голову, невесомо утыкаясь в белую рубашку Тсуны. Хаято ждет, что его оттолкнут. Задерживает дыхание, жмурится и… чувствует, как в его волосы запускаются тонкие пальцы и начинают шутливо плести маленькие косички.

Хаято все еще не дышит и не шевелится. С отчаянной надеждой он говорит то, что держал в себе несколько лет.

– Я люблю вас, Десятая, – произнести это выходит легче, чем казалось.

Громкий стук сердца в ушах не заглушает тихий смешок Тсуны.

– Думаю, после всего того, что сейчас произошло, ты должен взять на себя ответственность и…

Хаято, ощутимо вздрогнув, отодвинулся назад, при этом не отпуская руку девушки.

– Разумеется, я возьму ответственность и женюсь на вас!

– Ахм, – Тсуна, на секунду замерев, очаровательно смеется. – Для этого рановато. Я просто хотела сказать, что после всего ты точно должен начать называть меня по имени. А то из нас получится странная пара, которая не может нормально обращаться друг к другу, верно?

Хаято краснеет еще сильнее, хотя, казалось бы, куда ж еще сильнее? Он что-то бормочет про тахикардию и скорую безболезненную смерть, но Тсуна решает не вслушиваться. То, что парень в шоке, и так ясно. Хоть в обморок не упал, а ведь она почти на восемьдесят процентов была уверена, что именно этим поцелуй и закончится.

– Пойдем, а то нас потеряют, – Савада тянет его наверх, а потом ведет все еще не верящего в происходящего Гокудеру к выходу из кабинета.

Свет из коридора ослепляет их, и Тсуна, остановившись, чтобы привыкнуть, вдруг оборачивается. Смотрит она серьезно, даже угрюмо.

– Знаешь, я пошутила.

В голове Хаято после этих слов раздается лишь звон. Плечи напрягаются. Он знает, что Десятая не станет так жестоко шутить, но в такое поверить намного проще, чем в то, что произошло на самом деле. И, пока самый прекрасный день не превратился в самый ужасный, по мнению парня, Тсуна продолжает: