Дыхание Малфоя щекочет кожу возле уха, когда девушка поворачивается набок, позволяя ему обвить себя одной рукой и притянуть ближе. Она не уверена, чье сердце стучит быстрее, но они оба достаточно благоразумны, чтобы не концентрировать на этом внимание.

Его рука по-прежнему теплая. И по-прежнему такая приятно тяжелая.

Гермионе приходится двинуться на кровати, чтобы оказаться ближе к Малфою, и только когда её спина вплотную прижимается к его груди, дыхание девушки начинает выравниваться.

Да, она определенно не в себе.

— Я ведь даже не в пижаме.

Что?

Гриффиндорка хмурится на долю секунды, словно этот сонный, невнятный голос не её собственный. Как она могла сморозить подобную глупость? Зачем сейчас?

Кажется, Малфой тихо хмыкает, но сознание потихоньку отключается, так что Гермиона не может быть уверена. И все же ей хочется верить, что он и правда сделал это, поскольку именно так бы и отреагировал прежний Малфой.

— Будь бунтаркой, Грейнджер.

Его шепот звучит так умиротворяюще, тело невольно расслабляется, и веки наконец смыкаются.

***

Когда Гермиона открывает глаза в первый раз, ладонь Малфоя оказывается под её рубашкой, пальцы расположились на животе, приобнимая девушку, на мгновение заставляя её решить, что парень проснулся, но нет — его дыхание все такое же размеренное, щекочет волосы на её макушке. От тепла его прикосновений по коже расползаются мурашки, хотя Гермиона давным-давно согрелась. К тому же они оба укрыты одеялом (очевидно, Малфой сделал это уже после того, как она уснула).

От волнения дыхание ускоряется, так что гриффиндорке приходится приложить усилия, чтобы делать более размеренные вдохи и не разбудить его.

Её веки трепещут, норовя закрыться — на часах раннее утро, Гермиона проспала не больше пяти часов, и у неё достаточно времени до будильника. Но она упрямо прогоняет сон прочь (впрочем, не слишком успешно), невесомо накрывая ладонь Малфоя своей сквозь ткань рубашки.

Благодаря отсутствию боли Грейнджер еще проще расслабиться в его объятиях, и она, с ощущением защищенности, все же смыкает веки. И в этот миг слышит шумный вдох позади себя, а сразу за ним нос Драко зарывается в её волосы. И новый вдох.

Сердце девушки трепещет, хотя сознание балансирует на грани со сном, и она едва может в достаточной степени удивиться происходящему. Её спина все еще прижимается к его груди, а возле уха раздается шум дыхания, и Гермиона практически поддается соблазну уснуть.

Драко, не уходи.

Грейнджер может поклясться, что подорвалась бы с кровати от ужаса, если бы не то полусонное состояние, в котором находится. Её глаза широко распахиваются.

Она сказала что?

Должно быть, это просто нелепый сон.

Но нет — гриффиндорка трижды прокручивает вчерашний вечер, убеждаясь, что действительно произнесла это.

Она почти начинает корить себя, когда внезапно осознает, насколько же это глупо — они переспали. Дважды! А девушка все еще шарахается от его имени, как очумелая. Это просто нелепо.

Гермиона с сожалением понимает, что вовсе не помнит того ощущения, что испытала, впервые назвав его Драко. Должно быть, даже на языке это чувствуется иначе. Как будто его имя может иметь вкус.

Она вновь смыкает веки, успев подумать лишь о том, что попробовала бы снова назвать Малфоя так, перед тем как уснуть.

***

Когда Гермиона открывает глаза во второй раз, причиной пробуждения служит знакомое прохладное прикосновение к губам и чужая ладонь под её головой. Она сонно посматривает на пузырек с жидкостью, потом переводит взгляд расфокусированных глаз на Малфоя и несколько моргает, прежде чем силуэт парня приобретает четкие очертания.

Его волосы взлохмачены, рубашка измята (Гермиона вспоминает о собственной грязной одежде, но, взглянув вниз, не обнаруживает пятен), а на щеке виднеются тонкие полосы — след от её гривы, в которую Драко зарывался часом ранее. Но разглядеть явно только проснувшегося Малфоя мешает он сам.

Парень хмуро взирает на неё сверху вниз, усевшись на край кровати, и продолжает настырно тыкать пузырек с зельем.

— Пей, Грейнджер.

И только после того, как кислая микстура оказывается в её организме, смирившаяся Гермиона хриплым от сна голосом интересуется:

— Что это было?

— Бодроперцовое зелье*.

Гриффиндорка удивленно моргает, поерзав на кровати, но под одеялом слишком уютно, чтобы выбираться наружу. Она пытается вспомнить, упоминала ли свою простуду, но совершенно точно не обмолвилась об этом вчера — тогда она едва ли несколько слов смогла выдавить: сначала было тяжело говорить, а потом Малфой в привычной манере приказал помалкивать.

— Но откуда ты узнал?

Его брови все так же нахмурены и девушка борется с желанием пальцами разгладить складку между ними. Подумать только, это их первый нормальный разговор за неделю — поругавшись в понедельник, они перекидываются связной парой слов только сегодня, в пятницу.

— Ты заплевала всю теплицу вчера, — и пусть голос его звучит раздраженно, Грейнджер едва подавляет улыбку. Потому что он заметил.

— Ничего подобного, — исключительно из привычки протестует она. — Я чихала всего несколько раз.

Веки начинают смыкаться, — очевидно, дело в зелье, — так что Гермиона не может видеть, но отчетливо слышит фырканье Драко. Он наверняка собирается ответить колкостью, но девушку интересует кое-что еще, и она намерена задать вопрос до того, как погрузится в сон и обо всем забудет:

— Где ты взял его?

— У мадам Помфри.

— Опять воровали?! — восклицает она, но звучит не так грозно, как хотелось бы.

— Это удел гриффиндорцев, — Грейнджер хочет залепить ему подушкой. — А я просто попросил.

И как бы Гермиона ни хотела возразить, вступиться за честь факультета, её глаза давно закрыты, а зелье дает свои плоды, и девушка снова теряет связь с реальностью.

***

Когда она просыпается в третий раз, Малфоя рядом уже нет. Почему-то это первым бросается в глаза, словно за ночь парень успел стать частью комнаты — необходимым элементом для безопасности Грейнджер. Сердце пропускает удар, но она мысленно одергивает себя, напоминая, что он не мог никуда деться из Хогвартса.

Девушка предполагает, что Малфой не ложился после того, как дал ей зелье, но все равно ощупывает простынь позади, удостоверяясь в своей теории — вторая половина кровати давно остыла. И все же, когда она переворачивается на другой бок и утыкается носом во вторую подушку, наволочка пахнет мужским шампунем и чем-то еще, похожим на… гранат? Гермиона втягивает сладковатый аромат, сдавленно хихикнув. Похоже, Драко перепутал гели для душа — она совершенно точно привозила такой из Норы. Есть что-то волнующее в мысли о пахнущем её гелем для душа Малфое. Грейнджер смущенно прогоняет спонтанно возникшее желание ощутить аромат его кожи.

Кажется, это действительно сумасшествие — утренняя хмурость слизеринца более чем ярко демонстрирует его прекрасную память на чужие промахи, Гермионе не приходится сомневаться, что её фееричное появление в полуживом состоянии не заставило Малфоя забыть о скандале. И все же они перекинулись парой слов. Не без привычных колкостей, но это определенно лучше, чем холодная отстраненность.

Она сладко потягивается, ощущая внезапный прилив сил — отсутствие слабости и дискомфорта в теле способствуют появлению аппетита, так что гриффиндорка торопится смыть пятна грязи со своих ног, которые замечает, покинув теплую кровать. Вероятно, Малфой избавился только от следов земли на одежде, поскольку форма в идеальном состоянии.

Никогда прежде душ не казался такой роскошью (Грейнджер усерднее обычного натиралась гелем для душа, и вовсе не из-за того, что была настолько перепачканной), так что из ванной она выходит крайней удовлетворенная. Приходится сразу же залезть в рубашку и школьную юбку, её влажные локоны оставляют мокрые пятна на спине, но Гермиона не успевает высушить их и собрать в хвост — внизу, в гостиной, раздается какой-то шум, и девушка с удивлением понимает, что все это время Драко находился в Башне.