Прошло сколько-то там дней.

Я снова оказался у них в квартире, снова задержался до поздна, снова начал собираться в общежитие.

– Я тебя на пущу. Ты допрыгаешься своими ночными походами по городу, который к тому же еще и не знаешь как следует.

– И что, опять на раскладушке спать?

– А чем тебя она не устраивает?

И я рассказал ей ужасы прошлой ночи. И я пояснил ей, почему к ее будильнику на кухне был свежий чай и горячие бутерброды. И почему я сбежал, не дожидаясь начала и окончания завтрака Славы с сыном.

– М-да… – протянула Слава. – Я как-то не подумала. В квартире очень тепло от батарей, и потому никогда не думала о такой ситуации. Мама ко мне приезжала и спала со мной на кровати, потому я и не знала. На раскладушке никто никогда не спал. Прости. Ложись тогда со мной на кровать, но мы ляжем валетом, чтобы не обниматься случайно во сне. Благо, что подушек у меня есть достаточно.

Я был согласен на всё, потому легли головами в разные стороны. И теперь не спалось от желания. От чисто мужского желания. Когда я услышал, что Слава заснула, то моя рука (почему-то) случайно легла на ее область туловища между ногами, нащупала ее трусы в самой нижней их части и просто прижалась всей своей поверхностью. Слава перестала сонно дышать. Она словно замерла. Постепенно моя рука стала гладить ее промежность из стороны в сторону, включая срамную область и внутренние поверхности бедер, – медленно и ритмично, словно во сне. Без попыток попасть пальцами под трусы, без шалостей типа раздвинуть губы через трусы, без массажа именно области клитора…

Прошло совсем немного времени. В том, что она уже не спит, я был уже уверен. В какой-то момент она вскакивает, перекладывает подушку рядом с моей и ложится уже в ту сторону головой, как и я. Продолжаю притворяться спящим. Она хватает мою руку и кладет на свою промежность, которая оказывается уже без трусов.

– А? Что? Это ты? Что-то случилось? – ну должен же я был сделать вид, что только что проснулся.

– Ничего-ничего, всё в порядке, – и она впилась мне в губы долгим поцелуем. Этот поцелуй длился долго. За это время я снял свои трусы, Слава перелегла на меня всем телом, – благо она маленькая и худенькая, – пристроила в нужном направлении моего «коня» и соединилась со мной. Мы начали медленные встречные движения тазом, ускоряясь и ускоряясь, пока быстро и качественно не кончили. Ничего особенного, – простая рабоче-крестьянская позиция (эх, деревня!…). Я кончил в нее, а она на мне.

– Так ты на самом деле спал? – спросила она потом, когда мы уже отдышались. Хорошо ей рассуждать, лежа в тепле в собственной постели, когда рядом лежит такая большая и горячая грелка во весь рост. А я до сих пор, как мне кажется, не мог отогреться после прошлой ночи на раскладушке.

– Да, а что? Я сделал что-то не так, когда проснулся?

– Просто ты гладил меня, как получается, во сне. Может быть ты гладил не меня?

Блин! Блин! Блин! Ну не выгонит же она меня теперь ночью в общежитие! Вот уж поистине женское коварство задавать вопросы!

– Знаешь, я спал. После той ночи, когда я у тебя промерз, это первая ночь, что я так отрубился в тепле. Если тебя моя рука потревожила зря, давай ее накажем.

– Давай накажем. Говоришь, что промерз. Начнем отогревать провинившуюся руку, – и положила мою руку на свою промежность.

Теперь я уже не не стал прятаться за сонное состояние и рабоче-крестьянское происхождение. После нескольких поглаживаний по поверхности половых губ, я проник пальцем между ними и словно бы зачерпнул и разнес по ним достаточно влаги, чтобы мои массажные движения не были для нее болезненны не сейчас, ни потом. Растер, смочил, зачерпнул еще недостающее количество несколько раз. Попутно нащупал клитор и придавил его. Если до этого она просто лежала на боку с закрытыми глазами и приподнятой ногой, то в момент надавливания на клитор сильно вздрогнула и застонала. Ноги расширились еще больше. Передняя часть таза выгнулась в мою сторону.

Когда она стала уже проявлять нетерпение, я поставил ее «на четыре кости» и пристроился сзади. Слава выгибалась своей промежностью в моем направлении так, словно хотела укусить меня этим местом. В тот момент, когда ее руки оказались вдоль простыни, я одним быстрым толчком послал свой «отбойный молоток» в нее «по самое не могу». Думаю, что тот звук, который она издала, был приглушенным криком, и не мудрено, потому что в соседней комнате спит ребенок, да и соседи не глухие. Ее словно затрясло в лихорадке. Я вынул свой инструмент, и снова вогнал в нее «по самые помидоры». Снова заглушенный крик. Снова вынул-вогнал-крик. Вынул-вогнал-крик. Еще и еще. Мне стало интересно, хватит ли к нее сил не закричать в момент оргазма, и начал повторять эти вынул-вогнал-крик с максимальной скоростью и напором.

Когда она прижала к лицу подушку и рычала в нее не переставая, а я продолжал долбить ее с настойчивостью отбойного молотка шахтопроходчика, то возникла мысль, которую я и сразу и реализовал. Я завел ее руки под ее колени, жестами показал ей, чтобы она сделала «замок» из рук у себя под коленями, в связи с чем ее тело изогнулось в удобной для меня немыслимой позе. ПО моим расчетам длина ее влагалища должна была укоротиться немного, и потому начать растягиваться под каждым моим «ударом». Не ожидал я такого, не ожидал. Первый же удар пришелся в дно влагалища, – даже почувствовал его силу. Слава длительно завыла в подушку.

Эх! Вот вытащить бы ее в такое место, где не надо прятаться от ребенка и соседей. И дать ей возможность поорать в голос и всласть… Сорвала бы она свой голос, которым орала на пациентов, – своих и чужих, – в какой тональности и на какой минуте? Возможно, я бы тоже поорал с ней дуэтом, – не знаю, не знаю.

Связанная собственными руками Слава уперлась лицом в подушку и затихла. Я нанес еще несколько «ударов» и кончил сам. Да, теперь это было очень приятно, значительно приятнее, чем в первый раз.

Я разложил ее по постели лицом вверх, лег рядом на спину и решил немного отдохнуть. Но воспоминания о последнем сношении не давали мне до сих пор успокоиться и остынуть. Слава отрешенно смотрела в потолок и не говорила ни слова. Делать было нечего. Я встал у нее между ног, навис над ней и снова ввел свой орган по мету назначения. Подогнул ее ноги к себе на грудь, заставил руками обхватить их под колени и опять сделать руками «замок». После чего просто «затр***ал» ее и себя до полного изнеможения.

Не знаю, как Слава, а я после этого «рывка» вырубился на подушке и проспал до утра. Я бы проспал, наверно, на работу, если бы ее голос и интенсивные потряхивания по плечу не привели меня в чувство.

– Завтракать будешь? Сегодня моя очередь подать нам завтрак.

Ее сынишка уже сидел за столом.

– Не бери дурного в голову. И не удивляйся, – начала говорить она мне уже за столом. И тихо пропела:

– Да, уж! – вздохнул я. – Это был не костер, а уничтожающий всё и вся лесной пожар какой-то сегодня ночью. Мне кажется, что я не всё и помню. Ты как перенесла всё это?

– Хорошо перенесла. Болит только немного там… Я рада, что тебе тоже всё понравилось, – и без всякого перехода, – Ты поможешь мне собрать сына в садик.

Я не только помог собрать, но потом посадил его на плечи и так донес в садик под его бурные радостные крики.

Около поликлиники мы разошлись в разные стороны, чтобы нас не видели наши сотрудники, и каждый вошел в разные входы в здание. Я еще только поднимался по лестнице, когда меня догнал наш невропатолог.

– Слушай, ты теперь всегда будешь носить ребенка в садик, или только сегодня?

Вот так, все уже знают, хотя еще не дошли до работы и мобильных телефонов в те времена еще не было. Со временем со слов того же невропатолога, а потом и других врачей-мужчин (с женщинами я на такие темы не разговаривал), Слава стала буквально ласковая с пациентами и персоналом. Амбулаторные карты перестали улетать на улицу и в коридор. Я в свободные от дежурств ночи проводил у нее, а в дни «красной армии» ночевал неделю в общежитии, – чтобы администрация общаги меня не вычеркнула из списка живых.