«Сколько еще это выносить?» – подумал Вол и взглянул на экран телефона. «Боже, только два часа!»

Над пивной в пятиэтажке напротив алыми буквами горела вывеска «Мы открылись!». С сосредоточенными лицами посетители, восходя по лестнице, открывали двери пивной, а после успокоенные, словно бы помочились после долгой нужды, мужики неспешно спускались отягощенные раздутыми полторашками янтарного напитка. Как ни подмывало Вола смыться в пивную, где вся его муторная невыносимая тягота могла улетучиться от первых живительных глотков, ему никак не получалось даже попытаться. Перестукивая перстнями по двери самосвала, Армен Ашотович болтал с водителем, наблюдая за подопечными из-под мясистых мочалок бровей.

И все же гора асфальта, как прежде заводь, повинуясь человеческому упорству, заметно уменьшилась. Трудовая ярость рабочих понемногу сменялась усталостью, и поматериваясь от натуги, они принялись заглядываться на каток, особенно на его мягкое сидение. Никому не хотелось до вечера дружить с лопатой. Вола же каток волновал больше остальных. «Разве они не видят, как мне хреново? Хоть бы одна падла предложила отдохнуть» – подумал он, отводя взгляд от катка, повинуясь игре, в которой тому не видать заветного сидения, кто обнаружит большее желание туда примоститься. Вадим Котов отставил лопату и закурил. Вол не стал ждать другого сигнала. Достав пачку сигарет и вытянув одну, он похлопал себя по карманам и скривил досадливую мину. Не теряя времени, он подошел к бригадиру. Зажав губами сигарету, чтобы не обнаружить сногсшибательного амбре пред начальством, Вол изобразил пальцами зажигалку. Армен Ашотович дал прикурить и испытующе вгляделся в очи Вола. Тушуясь, Вол обернулся и, к досаде, увидал, что Вадим, не вынимая сигаретки, продолжил работать. Отступать было поздно. Затянувшись поглубже, Вол кинул фразу, как бы между делом:

– Пора бы начать закатывать с того края, – указав место огоньком сигареты.

– Ага, – с ухмылкой ответил Армен Ашотович. – Пускай Вадик садится.

– Армен Шотыч, – Вол был застигнут врасплох столь однозначным и неблагоприятным поворотом, – вы его постоянно сажаете. Может, я в сегодня? Вы ж знаете, я на катке умею, косяка не упорю.

– Вадик будет. Гляди, он работает и остальные тоже, пока ты сачкуешь.

Вол пытался возразить, но бригадир опустил бровь, и карее око под ней не давало надежды.

Обратно Вол шел неохотно, словно кто-то тянул сзади. Рабочие продолжали трудиться, и вроде бы внешне оставались безразличными, но Вол замечал их ехидные переглядки. Вернувшись к остальным, Вол швырнул пару раз горстей, затем натужно выдохнув оперся на черенок и крикнул:

– Котов, слышь, Котов! Вадик! – рабочие остановились. Превозмогая дурноту, Вол продолжил: – Я переговорил с шефом, пора бы начать закатку. В общем, Вадик, иди за баранку. Я договорился за тебя.

Вол наивно ожидал благодарности. Ойбек прыснул первым, но скромность мигом вернула сдержанность, и парнишка вернулся к работе. Чего не скажешь о других.

– Глядь, какой заботливый! – хохотнул Дед.

В душе подготовившийся к волне упреков, Вол искал уверенную позу, но его рука соскочила с лопаты, и пока он ловил черенок, сам едва на шлепнулся.

– Ты, рожа, просился на каток, да был на хрен послан! – резво воскликнул Витька Орлов.

– Будешь до ночи лопатой махать!

Эти и прочим подколкам не было числа. Вол решил восстановить честное имя упорной работой, поэтому промокнув вспотевшую шею он начал усердно махать лопатой.

– Сморите, второе дыхание у мужика открылось! – выкрикнул Витька Котов с катка.

– Вол, ты, в натуре, Вол! – ввернул Армен Ашотович.

Находя подмогу лишь в Ойбеке, который сторонился болтовни и настойчиво выполнял функцию словно вписанную в разум – поднял, унес, высыпал, вернулся и далее по кругу, Вол буркнул:

– Пашем, пашем, а армян стоит и наблюдает. «Работайте мол негры, солнце еще высоко!» Нет чтобы организовать по уму: сегодня, скажем, ты, Ойбек, на каток, завтра – Вадик, потом, например, я и так по очереди. Понимаешь, чтобы по справедливости. Так нет, этим чуркам наплевать, как русские корячиться будут.

– Кому ты жалуешься? Он ведь узбек! – гоготнув сказал работавший неподалеку Мишка.

– Ой, да ему здесь сказка! Тыщу здесь заработал, потом пять лет в своём Бадахшане как султан жить будет, – заключил Вол.

Ойбек уголком рта ухмыльнулся и буркнул нечто на своем языке.

– Что говоришь? – спросил Вол.

– Иди на хер! – гоготнув сказал стоявший рядом Орлов.

– Уже на ихнем разумеешь? – парировал Вол.

– Чай не ты, дуралей.

Последовавшая перепалка матерными прибаутками скрасила остаток асфальтовой горы.

Потемки спустились по-осеннему рано. К общему негодованию в конце смены Армен Ашотович велел рабочим ждать другого самосвала, оттого что не хватило материала замостить яму целиком. Мужики ворчали, но не расходились, ждали расчета за месяц. Едва бригадир уехал, собрали на пиво – толком не набралось даже на литр, а Ойбек покупать вторую отказался, тем более, сам он отродясь не пил. Поэтому так и сидели на бордюре – усталые, тревожась, что останутся сегодня без денег, дубея без тепла солнца от пронизывающего ветра. Никакого самосвала не приехало. Бригадир вернулся часам к десяти. По какой-то неведомой причине никто из работяг не спросил о зарплате, словно благородство претило интересоваться деньгами и тем более просить их. Пришлось битый час водить хороводы вокруг джипа Армена Ашотовича, изображая неподдельный интерес к обивке салона, к состоянию сальников и масляного фильтра, и при том советовать хороший автосервис или почтительно кивать, после басен о том, как бригадирский джип уделал очередной спортивный седан. Среди товарищей Вол крутил в кармане зажигалку, на мгновение поджигая, и с презрением глядел на остальных, наслаждаясь мыслью, что ему-то на самом деле плевать на бригадирский сарай на колесах.

2.

С наличными в карманах рабочие наконец-то ощутили себя причастными к жизни. Шли в пивную гурьбой. Тягота днем казалась нескончаемой, теперь мигом забылась. Походка была подпружиненной. В предвкушении не звучало шутих длиннее пары матерных слов.

Крыльцо магазина разливного пива еще не покрылось свежей блевотиной, ибо завсегдатаи только начали посиделки вокруг столиков, что были заставлены натуженными «торпедами» с газированным пивом. У двери стояла пацанва, щедро харкая под ноги слюну от насвая. Окруженный товарищами, Вол, входя в притворенную дверь, тоже сплюнул.

Первым встречал посетителей кислый запах пивных отстоев. За длинной стойкой ошалелые разливщицы метались в поту меж кассой и батареей кранов, под которыми, раздуваясь, наполнялись бутылки. Народу битком, очередь тянулась к дверям, гомон перебивал оба телевизора, что крутили российские клипы. Ожидая, глазели на бакалейное раздолье под стеклом. Разложенные полумесяцем копченые головы семги выпятили нижние зубастые челюсти, недовольно взирая на остальные части себя – полоски желтушной теши, куски филе и сушеные палочки с перцем и кунжутом. Рядом лежали иссушенные речные собратья любых видов и размера. Вол невольно вспомнил, как в детстве такой же едва движимой вереницей он шел мимо Ильича и исполнился державной одухотворенности.

– Валька, – приподняв бровь Дед вкрадчиво спросил, – сколько киру брать будешь?

– Ну, я сильно не планировал, – ответил он на автомате. – Я, чисто, глаз полернуть на сон грядущий.

Дед передал слова вперед по очереди, где стоял Витька Орлов с молодыми. Те заказывали много. Во-первых, оттого, что наступила пятница, и коль воскресенье почитается маленькой Пасхой, то пятница – это маленький день, когда наконец пошлешь все на хер. Не стоит упускать иллюзию полученной зарплаты, когда считаешь, что полученных денег хватит, если поджать там и тут, а на эту выгоду сейчас можно вдоволь гульнуть.

Литры наливались долго, рабочие успели и покурить, и перекинуться парой мемов, что заменили старый-добрый анекдот. Дюжину полторашек передавали по цепочке к столу, что застолбил Дед. Когда закончили, уселись на лавки напротив друг друга. Винтовые крышки слетели под нетерпеливыми пальцами и из горлышка поперла пена с ячменным духом. Пока разливали, Вол пригубил из горла, да настолько втянулся, что остановился лишь опорожнив бутыль наполовину. И пускай утреннее похмелье успело изрядно выветриться, Вол ощутил, что состояние вышло в плюс. Закрыв глаза, он нежился от расслабления, что разливалось по желудку.