Было ли время, когда мы с ней были как Хлоя и Зоя или как те близняшки, что сообща лакомились яйцами? Честно говоря, не могу припомнить. Саммер вполне могла быть той из них, которая чистила яйца и позволила своей сестре съесть оба желтка. Все всегда знали, какая она сердечная. Вечно помогала всяким убогеньким и несчастненьким. И как бы мы ни были похожи, Саммер почему-то всегда казалась красивей. Была у нее и какая-то внутренняя красота.

В общем, если и было такое время, то последний поступок моего отца все безнадежно испортил. После его смерти мы с Саммер уже ничем не напоминали других близнецов. Отец ясно дал мне понять, что на двоих ничего не делится. Есть только одна жизнь, за которую нам придется побороться.

Риджфорд Кармайкл, больше известный как Ридж – хотя у меня никогда не хватало духу называть его просто по имени, как я поступала с Аннабет, – представлял собой типичного «осси»[5], добившегося успеха в жизни исключительно благодаря собственным усилиям и гордящегося всем тем, чего люди во всех остальных странах обычно стыдятся: предками-каторжниками, необразованностью, тремя своими женами, каждая из которых была младше, блондинистей и плодовитей предыдущей…

Еще с самого детства я знала, что «Кармайкл бразерз» – строительная фирма, но, похоже, у отца имелись и еще предприятия, так что до сих пор до конца не пойму, откуда к нему стекались все эти деньги. Он вечно проворачивал какие-то сделки с недвижимостью, кормил-поил политиков, постоянно мотался за границу… Это был мужчина могучего сложения, с грубым, обгоревшим на солнце лицом. И хотя он был больше чем на десять лет старше Аннабет, это ничуть не бросалось в глаза – Ридж оставался шумным и энергичным до самого последнего дня своей жизни.

Отец рос круглым сиротой – ни родителей, ни даже каких-то дальних родственников. Детство его прошло по приемным семьям да сиротским приютам. Похоже, всё, что он знал о своем происхождении, это что кого-то из его предков переправили сюда из Англии за кражу пивной кружки в пабе.

Наверное, как раз по этой причине отец был просто помешан на поддержании собственной династии. Когда ему исполнилось двадцать два, он вдруг выяснил, что у него есть младший брат, и оформил опеку над Колтоном, которому тогда было всего двенадцать. Отец отдал Колтона в лучший частный интернат Уэйкфилда. Колтон стал его протеже, а потом и деловым партнером.

Отец не заводил детей, пока не нажил миллионы, а к тому времени его первая жена, Маргарет, уже порядком состарилась. После развода с ней отец не стал повторять прежнюю ошибку – нас с Саммер зачали в новом супружестве еще во время медового месяца. Когда после рождения нашего младшего брата Аннабет объявила, что с нее хватит, отец на сей раз сбежал к Франсине, которая на тот момент едва успела окончить католическую школу. Но я до сих пор так окончательно и не сознаю всех масштабов его одержимости населить мир.

Таковы факты его жизни, но они далеко не в полной мере отражают то, что представлял собой отец. Наверное, чтобы описать его, достаточно сказать следующее: он не любил добрых и отзывчивых людей. Я выяснила это, когда в последний раз видела его живым.

Вскоре после того, как нам с Саммер стукнуло четырнадцать, в начале декабря наша семья собралась за ужином в большом доме на Бич-Пэрейд. Аннабет рассказывала про свою встречу с каким-то бомжом. Незадолго до этого она повела нас с Саммер в «Биллабонг»[6], чтобы мы выбрали себе всякие пляжные шмотки в подарок на Рождество, – многочисленные коробки в магазинной рождественской упаковке уже лежали под елкой. Подходя к торговому центру, Аннабет пожелала счастливого Рождества какому-то бродяге, от которого несло, как от помойного ведра, и протянула ему двадцатку. Тот без лишних слов выдернул купюру у нее из руки и направился прямиком в винный магазин.

– Прямо у меня на глазах! – воскликнула Аннабет, в сердцах шмякнув отцу на тарелку щедрую порцию каннелони с индейкой. Тот приподнял тарелку, проверяя, не кокнул ли ее большой серебряный половник.

– Так ты этому хрену прямо перед винным отделом башли всучила? – уточнил отец.

– Я пытаюсь вырастить наших детей добрыми и отзывчивыми людьми! – гордо объявила Аннабет.

– Доброта – это придурь, – сказал отец, а потом вдруг повернулся ко мне и подмигнул.

Я заглотила наживку. Саммер всегда считалась красой нашей семьи – даже тогда я знала это, а Бен был единственным мальчиком, наследником. Но именно мне отец адресовал свою специфическую шуточку.

Я внимательно изучила мать, брата, сестру. Аннабет, которой хватило ума дать деньги алкашу возле винного магазина. Бена, которому всего десять, слишком маленького даже для своего возраста, – такого неженку, что отец давно оставил любые попытки научить его охотиться, хотя по консервным банкам мой братец пулял уже на удивление метко. И Саммер – ну, Саммер есть Саммер.

Но я-то Айрис, нежданная двойняшка, лишняя двойняшка, и, подмигнув мне, отец указал мне на мое новое место в семье. Излишней добротой не страдает. Не придурочная, как некоторые.

Вот потому-то я всегда и думала, что спокойно могу рассчитывать хотя бы на законно причитающуюся мне долю семейных денег – хотя не то чтобы ожидала, что отец вскоре помрет. Любой другой глава семейства на его месте, скорее всего, особо не замечал бы меня, затерявшуюся в тени ангелоподобной сестрички, но мой отец, похоже, всегда ценил мой довольно циничный подход к действительности. Риджу была невыносима мысль о том, что его деньги могут пропасть втуне, а для того, чтобы не остаться с носом, требуются отнюдь не доброта с отзывчивостью, а изрядная доля уличной смекалки. Похоже, отец считал, что эта задача мне по плечу.

К тому моменту наши родители уже развелись – что, наверное, частично объясняет произнесенные во всеуслышание за ужином заявления отца относительно умственных способностей Аннабет. Может показаться странным, что иногда он являлся к нам на ужин – через четыре года после того, как бросил нашу мать, – но дом на Бич-Пэрейд по-прежнему принадлежал ему. Позже, уже поступив в юридическую школу, я терялась в догадках, как, черт возьми, после двух разводов он ухитрился сохранить свою недвижимость в целости. Наверное, Аннабет предпочла в очередной раз проявить свою доброту, для своего же блага. А может, судьи просто побаивались Риджа Кармайкла – человека, владеющего половиной Уэйкфилда. В чем бы ни было дело, после своей смерти отец оставил своих трех жен и семерых детей без забот разве что о хлебе насущном и крыше над головой. А вот что касается его сказочного состояния, то здесь начинается самое интересное.

Первые годы после развода мы продолжали обитать все в том же доме на пляже. Отец переехал к своей подружке, Франсине, жившей в пентхаусе в самом центре Уэйкфилда. У нее уже была двухлетняя дочка, которую звали Вирджиния. Все мы сошлись во мнении, что это дочь Франсины от первого брака.

Когда отец женился на Франсине, фамилию Вирджинии изменили на Кармайкл. Я по-прежнему не задавалась вопросом, кем мог быть ее отец, хотя у матери наверняка имелись на этот счет собственные подозрения. Впрочем, Аннабет никогда и слова не сказала против бывшего мужа. Вела себя так, будто, для начала, ей жутко повезло быть женой такого человека, пусть даже женщиной она была очень красивой, с мягким характером – просто созданной для супружества, идеально подходящей мужлану вроде Риджа. Судить о том, что нашу мать что-то расстраивало, можно было только по тому, что она с еще большим пылом окунулась во всякие домашние дела – пылесос неистово бился о мебель, подушки яростно взбивались и летели обратно.

К тому времени, как нам с Саммер исполнилось четырнадцать, Франсина с пулеметной быстротой нарожала еще троих детишек: Вики, Валери и Веру Кармайкл. Как и сама Франсина, девчушки оказались даже слишком уж блондинистыми, чтобы называться блондинками, – волосы у них были абсолютно белыми. Рождение четвертой дочки Франсины изменило расстановку сил. Теперь численный перевес оказался на их стороне, и Франсина стала все чаще вякать на ту тему, что неплохо бы поменяться домами. Как оказалось, Ридж владеет обоими. Ну конечно, кому хочется жить в квартире с четырьмя детишками – пусть даже если это многоуровневый пентхаус с садиком на крыше и плавательным бассейном! – но не знаю, насколько преуспела бы в этом Франсина, если б отец вдруг не умер.