Rose Carlyle

Girl In The Mirror

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Rose Carlyle, 2020. This edition published by arrangement with Allen amp; Unwin and Synopsis Literary Agency

© Артём Лисочкин, перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2021

Первые двенадцать дней нашей жизни мы были одним человеческим существом. Мозги нашего отца и красота нашей матери слились воедино в одном благословенном эмбрионе, единственном наследнике сказочного богатства Кармайклов.

А на тринадцатый день мы разделились. Едва успели. Еще один день, и разделение было бы неполным. Мы с Саммер стали бы сиамскими близнецами – не исключено, что и делящими на двоих какие-то важные внутренние органы, – и в итоге нам светило либо остаться на всю жизнь прикованными друг к другу, либо подвергнуться хирургической операции по разделению, в результате которой обе мы могли остаться калеками.

Но и без того то разделение в материнской утробе вышло далеко не идеальным. Мы с Саммер, может, и похожи друг на друга, гораздо сильней похожи, чем большинство близнецов, но мы – так называемые «зеркальные» близнецы, зеркальные отражения друг друга. Незначительная асимметрия лица моей сестры – ее правая щека чуть полнее, правая скула чуть выше – в точности воспроизведена на моем лице с левой стороны. Остальные не замечают этой разницы, но когда я гляжусь в зеркало, то вижу там не себя. Я вижу Саммер.

Когда нам было по шесть лет, отец взял в собственной фирме «Кармайкл бразерз» длительный отпуск, и мы всей семьей отправились на парусной яхте в долгое плавание вдоль восточного побережья Австралии и далее в Юго-Восточную Азию. Наш родной городок, Уэйкфилд[1], – последнее место, в котором можно искупаться без риска для жизни; дальше начинается территория, облюбованная крокодилами. Так что в этом плавании мы с Саммер и наш младший братец Бен бо́льшую часть времени играли исключительно на борту нашей яхты.

На «Вирсавии» мне нравилось абсолютно все. Яхта эта не серийная – построена она по индивидуальному проекту, и ее поджарый, со стремительными обводами алюминиевый корпус, вооруженный бермудским шлюпом[2], по полной программе отделан ценными породами дерева: палуба тиковая, внутренняя меблировка из дуба… Но больше всего мне приглянулось оригинальное двойное зеркало в санузле. На верфи вставили два зеркала в угол строго перпендикулярно друг другу, да так аккуратненько, что едва различишь линию стыка. Когда я просто смотрелась в одно из зеркал, то, как обычно, видела перед собой Саммер. Но стоило нацелиться взглядом строго между ними, на еле заметную вертикальную линию в самом углу, как все вставало на свои места. Я видела в отражении свое истинное лицо.

– Когда я вырасту, у меня в доме тоже будет такое зеркало! – сказала я как-то Саммер, глядя, как серьезного вида белобрысая девчонка в зеркале шевелит губами в такт моим словам.

Саммер положила свою крошечную ручонку мне на грудь.

– Но, Айрис, ты же вроде всегда любишь повторять, что у тебя все правильно… только наизнанку, типа как на левую сторону вывернуто.

– Зеркала не меняют того, что внутри! – Я сбросила ее руку. – А потом, с чего это на левую? Это ведь у меня сердце с правой стороны!

Мы представляли собой самый крайний случай «зеркальности», какой только видели наши врачи. И дело было не только в лицевых отличиях, практически незаметных без точных замеров кронциркулем. Сразу после рождения нам обеим сделали УЗИ, и тут же выяснилось: печень, поджелудочная железа, селезенка, да и вообще все мои внутренние органы расположены не на той стороне тела. Так-то врачи и определили, что мы разделились слишком поздно. Когда я лежала совершенно неподвижно и смотрела на свою голую грудь, то в такт ритмичному постукиванию внутри поднималась и опадала как раз ее правая сторона, неопровержимо доказывая, что сердце у меня расположено не там, где надо.

У Саммер же все внутри было как полагается. Саммер оказалась без изъяна.

Просыпаюсь в кровати Саммер, уткнувшись лицом в пухлые подушки, раскиданные по белоснежной ткани. От этого опять чувствую себя малолетней девчонкой, ради прикола поменявшейся местами с сестрой-близняшкой, однако все теперь по-другому. Теперь мы взрослые, а кровать – еще и Адама.

Перекатываюсь на бок, оглядываю супружескую спальню. Все тут огромное и роскошное, все в мягких сливочных тонах, хотя ковер – цвета спелого персика. Есть что-то противоправное в том, что я лежу здесь, пусть даже Саммер с Адамом и в тысячах миль отсюда, даже не в Австралии. Кто-то, должно быть, сменил постельное белье после их отъезда, но я все равно чувствую запах Саммер. Пахнет она всякими невинными вещами: лосьоном от загара, яблоками, пляжем…

Комната просто-таки дышит Саммер, и когда я вспоминаю, что это не она выбирала тут обстановку, невольно поеживаюсь, как от фальшивой ноты. Этот дом уже принадлежал Адаму, когда Саммер вышла за него – вскоре после того, как умерла его первая жена, Хелен. Все тут выглядит практически так же, как и в прошлом году, в день свадьбы Саммер. Словно моя сестра просто заполнила собой то готовое жизненное пространство, которое оставила после себя другая женщина. Она вообще человек неконфликтный.

Широченная кровать пристроилась в выступе эркера, из окон которого открывается до неприличия шикарный вид на уэйкфилдский пляж. Не без труда усаживаюсь – кровать слишком мягкая – и кладу подбородок на изголовье красного дерева, купая лицо в свете восходящего солнца. Бирюза Кораллового моря смешивается с золотистыми осколками отраженных солнечных лучей. Хочется оказаться сейчас в воде, окунуться во все это разноцветие. Есть кое-что, что мне необходимо с себя смыть.

В одну сторону отсюда, с края утеса, видна река Уэйкфилд, которая прорезает землю к северу от города, словно разверстая рана. Впрочем, Саммер всегда обожала эту реку. Поскольку это ареал обитания гребнистых крокодилов, купаться там нельзя. Сестра любит в полной безопасности глазеть на них с моста, который построил наш отец, – это был его самый первый строительный проект.

В другой стороне с севера на юг простирается великолепный пляж, дикий и открытый океанским волнам. На полпути к линии прибоя прочие прибрежные обиталища напрочь затмевает один здоровенный особняк, изумляя публику претензией на викторианский стиль с почему-то византийским налетом. Это дом, в котором мы выросли, – по крайней мере, там мы жили до смерти отца.

Моя мать, Аннабет, похоже, все еще спит в гостевой комнате, так что это мой шанс ознакомиться с законными трофеями Саммер. Доведись мне присматривать за домом, я не стала бы втискиваться в гостевую спальню, но Аннабет просто-таки упивается своей непритязательностью. Она и мне пыталась помешать завалиться здесь, когда я явилась вчера на ночь глядя, но я просто не смогла устоять.

Выпутавшись из горы подушек и простыней, потираю босые пятки о толстый ковер. Март в Уэйкфилде – это еще разгар лета[3], и когда я начинаю неслышно кружить по комнате, теплый воздух целует мое обнаженное тело. Вчера в это же время я была в новозеландских горах, где зима уже выстудила утренний воздух первым морозцем.