И вот теперь он тоже шарил по закоулкам своих мыслей в поисках слов. Ну еще бы, подумала она иронично, обычно слова для него писали, и удобно подкладывали на мягкую подушку музыки. Эта волна подхватывала и несла его. Но сам он никогда не был мастером импровизаций.

Если только – ногами.

* * *

Эта родительская молчаливая выжидательность, повисшая над столом, давно задушила бы ее,

если б ее не оттянул на себя гость. Мама плохо скрывала узнанность и еще хуже разыгрывала непосредственность, папа – что-то явно подозревал. Ну ничего, пускай отдувается – сам в гости напросился!

Но отдуваться прирожденный артист не привык. Неловко постреляв меткими латинскими глазами, он выдал какую-то сущую бестактность, и вот она, по неосторожности указавшая на свою комнату лишь жестом, неслась по лестнице вдогонку, стремясь предотвратить непоправимое. Ну нельзя ему в эту…

обитель!!!

Перемахивая ступеньки, она всерьез задавалась вопросом: все ли следы заметены?

Нет, постеры сняты года 4 назад. Но… выветрился ли тот дух из этого помещения? Не заговорят ли стены? Они ведь были пропитано почитательством и преданностью насквозь!

Ну ладно, обожанием.

Догоняя и пытаясь увещевать его, что это не совсем удобно, и у нее там беспорядок, она пробовала сообразить: это комната способна предать ее перед ним, или она способна, не совладав с собой, предать эту комнату? Сумеют ли они сохранить тайны друг друга?

Вот так инспекция, кто б мог подумать.

Она стремилась нагнать спину и ухватить хвост куртки, хлопающей по заду джинсов, и пробовала напомнить себе, что это – он, тот самый. Из-за кого и о ком столько всего… Сознание послушно кивало ей, рассеянно поддакивало, но совершенно отказывалось реагировать узнаванием.

– Хантер! Это не совсем… уместно… сейчас… Может, в другой раз? – отчаянно настигала она его, но профиль с плохо сыгранной небрежностью отвечал ей:

– Та ничего, меня беспорядком не испугать, я сам такой же!

А потом – захват ручки запрещенным приемом, поворот механизма, и вот дверь уже впускает его

в недра ее тайн. Давно забытых, да… ноооо

– Оооо, как тут мило! Окна выходят на сторону школы?

– Скорей – на двор Миссис Бишоп. Но здесь всегда рос развесистый клен, и подглядывать особо не получалось…

Ни у кого – хотелось добавить ей, но она одергивала себя как опасного свидетеля на допросе.

Да она и не смогла бы договорить. Все еще стоя на пороге и не решаясь войти в ополчившуюся на нее комнату, она задыхается от возмущения, но не может даже выразить своего протеста, наблюдая, как он, пересекая комнату и, самовольно поизучав вид из окна, отпускает штору, делает шаг, и заваливается поперек ее кровати. Его крепкая спина – Тэмми определенно помнит его меньше ростом, и ввысь и вширь, – находит стену в качестве опоры, и вот он уже удобно устроился там,

где не бывал ни один парень!!!

А выше его головы, озирающейся рассеянным взглядом, она видит фантом большущего плаката, на котором в своей «стае» запечатлен ровно тот же человек, как гласит легенда, правда не имеющий сейчас сам с собой тем – ничего общего. Подумать только, каких-то 3-4 года. И вот, практически живой обычный человек поглядывает на нее, прям как нормальный…

Ну как нормальный… (??!!)

– Ну ты и нахал!

– Да не. Просто Там твои родители. Как-то неловко.

– А здесь в спальне наедине со мной тебе – ловко? Когда они там… думают…

Ну да, а там, куда он сейчас смотрит – висел он в одиночку с обнаженным торсом… Но сейчас он ничего, кажется, не заметил.

– Я, может… – будто б смущается он, опуская глаза, будто б уже готовый покаяться в своей афере – не знаю. Просто почему бы нет.

– А почему бы да? – никак не может врубиться она… не в состоянии уложить в голове невозможность происходящего. Расскажи ей такое 5-6 лет назад… Ей бы потребовалась помощь психиатра.

«Ты опоздал» – вынесла вдруг мысленный приговор она.

Нет, не так! Это изначально утопия, тебя реального никогда и не должно было оказаться не просто здесь – вообще рядом! Ты – красивая сказочка для определенного возраста. Спасибо, что ты был, что ты рассказал ее, но не нужно было вот так… воплощаться. Это как раздеть Санту, понимаешь?

Интересно через сколько минут в дверь постучит папа? Твое время истекает, Хантер. – принялась испытывать собственное терпение она, совершенно не понимая, как все это воспринимать. – ну и что ты будешь делать дальше?

Дверь – тут. Я – посторонюсь.

Парень повернулся, и, словно подслушав ее мысли,

улегся вдоль ее ложа поверх покрывала, подложил кисть под голову.

Устраиваясь поудобнее, он задумчиво отрешенно озирался по потолку и убранству ее кельи, словно б оказался один, небрежно и живописно увязая в матраце. Она смиренно пялилась на него, уже не разгоняя гипер-саркастических глуповатых черт на собственном лице. Картинка поражала своей лирической негой и органической неуместностью. Поражала и обостряла восприятие до предела.

В какие-то моменты покоя, когда он замирал, его смуглая чуть демоническая красота гипнотизировала и своей картинностью. Слишком хорош чтоб поверить в эту правду, без изъяна. Произведение искусства.

Но потом он вдруг зачем-то начинал шевелиться. И в идеалистичность намешивался растревоженный рассеянный взгляд, и закусывание манких губ, портящее симметрию, смешки не к месту, и слегка неуютные движения при попытке любых коммуникаций. Все это в сумме создавало мималетное ощущение, что что-то самое простое в нем происходит через усилия. Будто он не вполне освоил свое безыскусное, небом дарованное плейбойское лицо, и иногда оно не удобно ему в пользовании.

Будто не свое.

В один момент он – взрослый и крепкий, дышащий скрытой физической энергией, припрятанной до поры за нарочитой небрежностью, временами дрязнящий скользящей грацией танцора,

вдруг невольно напомнил ей детишек, с которыми она работает. Со сложностями адаптации. Таких недоверчивых, потерянных словно прячущих что-то за каждой реакцией. Словно попытка взглянуть на себя со стороны и выстроить собственную стратегию поведения – ставит их в трудное положение, а иногда и вгоняет в полный ступор. После общения с ними внезапно начинаешь особо остро замечать повсюду целостных людей. С которыми легко, и не задумываешься. Не требующих терпения и сосредоточенности – особого отношения. Стратегий. Таких, с которыми легко забыться.

Забыться же с Хантером – означало перейти на какой-то совсем новый уровень. Принятия. Только если привыкать…

Эта мысль заставила ее мысленно отшатнуться. О чем это она? К кому привыкать? К этому клубку опасных шлейфов и противоречий?

И в то же время в его облике сквозил такой магнетизм.

Ну еще бы, проверенное лицо с обложки. Профессиональное.

– Ты не хочешь войти? – поинтересовался он. Она не уловила в этом ни малейшего намека, ей показалось, что он просто таким странным образом пытается вести себя… естественно. Хотя движение на кровати не лишено было некого изящества и притяжения, она не позволила себе обмануться на счет естественности… Происходящего. Он просто умостился поудобней – сначала на спине, подложив руку под голову, разглядывая потолок и проникаясь вибрациями помещения, а потом – полубоком к ней. Она не ощутила в нем ни малейшего заигрывания или угрозы.

– А можно? – съязвила она. Окатила его всей строгостью, на какую оказалась способна в условиях отказывающей психики, и уселась в кресло-качалку напротив своей кровати. Тут любила сидеть мама, сидеть и вникать, как заправский психотерапевт.

Чтоб она без нее делала! Чего бедная мама тут только не наслушалась. Ей вдруг захотелось сбежать по ступенькам и обнять маму.

Но она осталась смотреть на парня. Караулить суровость реальности, разгоняя иллюзии.

Вдруг ей стало спокойно. Все, перегруз, все эмоции, мигавшие последние полчаса красными лампочками, выключились, и она отстраненно воззрилась на незнакомца с растиражированным лицом и образом – в своей кровати.