Демаркационная линия между человеком и животным состоит в том, что человек не приспосабливается к определенной среде, а, будучи «декадентом» жизни, вынужден приспосабливать природу к себе. Характерно, что качество для Шелера не есть рывок в развитии, а скорее регресс, на пути которого цивилизация, а вместе с ней и отдельный человек «представляются faux pas (ошибочным шагом) на пути, по которому шло развитие жизни на Земле»{53}. Сущностное начало человека (а если сказать еще более определенно – сущность) должно лежать за пределами всего того, что мы называем жизнью. «Единственная форма существования духа, вытекающая из его сущности, – личность».{54}
Некоторая неустойчивость философской антропологии между философией, с одной стороны, и наукой – с другой, в конце 60-х – середине 70-х годов привела к размыванию ее границ. «В конце 1960-х годов, – отмечает известный английский исследователь данной проблемы Р.Смит, – аргументы в пользу биологии вновь стали занимать воображение публики и проникли в науки о человеке. Исследователи черпали вдохновение в естественной истории и глубоко укоренившейся традиции сравнивать человека и животных – традиции, существовавшей еще до Дарвина и получившей подкрепление в его работах. Хотя в XIX веке изучение животных и растений стало академической дисциплиной, любители природы (а иногда и ученые) продолжали интересоваться традиционной естественной историей. Исследования животных и растений в естественной среде, а также изучение индивидуальности животных, в особенности домашних, стали необычайно популярны, а исследователи получали видимое удовольствие от сравнения повадок животных и поведения человека. Зоопарк и сад стали местом, где сошлись вместе интересы ученых и общественности. В 1940-е годы новая наука – этология – объединила естественную историю, с ее терпеливым изучением поведения животных в натуральных условиях, и университетскую лабораторную науку. Затем, в 1970-е годы, группа ученых-эволюционистов выступила с идеей социобиологии – дисциплины, призвавшей соединить теорию естественного отбора, этологию и знание о человеке; они намеревались включить науки о человеке в биологию. Социобиологи считали, что единства знания, отсутствие которого в науках о человеке столь очевидно, можно достичь лишь проводя последовательно идею о единстве человека и эволюционирующей природы, – иными словами, переосмысливая культуру с позиций биологии»{55}. Однако некоторые принципиальные постановки проблемы человеческой индивидуальности сохранили свое методологическое значение и для современной ситуации в обсуждении проблемы индивидуальности, к таковым можно с уверенностью отнести убеждение в необходимости целостного рассмотрения проблемы.
Кроме того, таким важным методологическим принципом рассмотрения проблемы человеческой индивидуальности является соотнесение ее с внеили, точнее, неиндивидуальным. B.C. Соловьев в работе «Философские начала цельного знания», что уже само по себе интересно в контексте нашей работы, отмечал:
«Во всех общих, отвлеченных понятиях содержится или отрицание всех входящих в объем его явлений и их частной непосредственной индивидуальности и вместе с тем утверждение их в каком-то новом единстве и новом содержании, которого, однако, отвлеченное понятие, оставаясь чисто отрицательным, не дает само, а только указывает, – всякое общее понятие есть отрицание явления и указание идеи. Так, например, в общем понятии "человек", во-первых, заключается отрицание частной индивидуальности, того или другого человека в отдельности, а во-вторых, утверждение их всех в некотором новом, высшем единстве, которое всех их обнимает, но вместе с тем имеет свою собственную, независимую от них объективность; но самой положительной идеи человека, общее понятие о нем, очевидно, не дает»{56}. Подобные соображения были не менее четко сформулированы Гегелем и молодым Марксом. «Определяя себя как основание, сущность исходит лишь из себя. Следовательно, как основание она предполагает Себя как сущность, и прочие ее определения именно в том и состоят, что она полагает себя как единство»{57}. Определяя себя как основание, сущность опосредует себя вовне, совершается это через существование. Поэтому «непосредственно сущая единичность только тогда реализована сообразно своему понятию, когда она соотносит себя к другому, которое есть она сама, хотя это другое и противостоит ей в форме непосредственного существования. Так, человек перестает быть продуктом природы лишь тогда, когда то другое, к которому он себя относит, не есть отличное от него существование, но само есть отдельный человек, хотя бы еще и не дух»{58}. Для B.C. Соловьева индивидуальность – доказательство присутствия свободы и свободной воли личности, не покрываемых сводом законов и моральных императивов. Творческая натура подчиняется собственным законам и внутренней нравственности, более мощным и действенным, нежели предписанные извне. Творчество – всегда созидание, спасение от зла и агрессии, поэтому индивидуальность всегда социальна. Ее социальность в способности совмещать движение души, творческую природу «Я» с внешними формами участия в жизни общества. Индивидуальностью разрешается дилемма индивидуального и общественного. «Не подчиняться своей общественной сфере и не господствовать над нею, а быть с нею в любовном взаимодействии, служить для нее деятельным оплодотворяющим началом движения и находить в ней полноту жизненных условий и возможностей – таково отношение истинной человеческой индивидуальности не только к своей среде, к своему народу, но и ко всему человечеству»{59}. Возможность выбирать алгоритм собственного существования предполагает, что творческий индивидуум независим и отделен от остального мира. Индивидуальность – это единичность, неповторимость, уникальность. Она не только объективно отдельное, но и осознает свою неповторимость как сверхценность не только для себя, но и для других. В этом плане Вл. Соловьев писал: «Сознание безусловного человеческого достоинства, принцип самостоятельной и самодеятельной личности… Эти качества не суть единственные добродетели, но без них все прочие стоят немного; без них отдельный человек есть только произведение одной внешней среды, сама среда является стадом»{60}.
Индивидуальность независима, потому что подчинена всеобщему, а не частному и совокупному. В этом смысле другое «Я» так же значимо для меня, как и мое собственное. Оно есть безусловная цель, а не средство мироздания. Индивидуальность – это символ множества качеств, особенностей, символ неповторимого, уникального, единственного в своем роде. Это само себя созидающее из себя самого, сообразно своей имманентной природе, сообразно собственным законам. Индивидуальность «неуловима для законов природы и общества, не говоря уже о законах государства»{61}. «Я» – духовный центр индивидуальности, из которого черпаются живительные соки для развертывания вовне внутренних качеств индивида, подобно тому как блеклая куколка превращается в роскошного махаона. «Я» константа, сохраняющаяся как судьба, как «проекция бытия»: «задачу эту, проекцию мы не выбирали: "Я" просто дается каждому в тот самый миг, когда он есть "Я"»{62}.
Следовательно, можно заключить, что индивидуальность вечно созидает себя и свою реальность вокруг себя по законам творческой деятельности. Поэтому она никогда не есть индивид, часть более общего целого – мироздания, природы, общественной жизни. Скорее наоборот: все эти огромные сферы – лишь частный случай творческой индивидуальности. Человек – индивидуальность, когда создает любые новые формы – в искусстве, в мышлении, в деятельности, в поведении, – всюду, где человеческое существо призвано себя реализовать{63}.