Аксель не стал возмущаться или протестовать. Он просто бросился на Таубе и ударом плеча откинул его к стене, сталкивая прапорщика с гонзака.

Таубе был здоровым мужиком, гораздо массивнее Акселя, но последним двигала настоящая ярость.

Аксель, пока у него было время, попытался закончить начатое - стащить с пленника мешок. Так держать гонзака было абсолютно не по-человечески.

Стянуть холщовую ткань Аксель успел. Но сумел он лишь это. Его достаточно быстро схватили за плечо и оттащили к двери. Сопротивляться было бесполезно. В углу комнаты стоял незнакомый мужик с пышными усами и с винтовкой в руках, которого Аксель не заметил. В коридоре застыл Микаэль, а Акселя удерживал, выходит, Таубе.

- Скажу снова - это наш новый адъютант, - в повисшей тишине пробормотал Микаэль.

Аксель его не слышал. Все его внимание сосредоточилось на гонзаке.

Тот, оказывается, был в сознании. Когда с него сдернули мешок, он неторопливо поднялся, будто выверяя каждое свое движение, сел на пятки, положил связанные руки между колен и запрокинул голову так, словно молился. Шея его была удивительно прямой.

Аксель жадно оглядел его. Гонзак был похож на те изображения, которые видел Аксель, и все-таки… Он казался другим.

Волосы его были белыми и коротко подстриженными. Брови совершенно терялись на фоне лица. Губы были небольшими, но пухлыми, очень смазанными. Видимо, его по ним били. Нос казался очень тонким и аккуратным, но расширялся к низу. Ноздри были четко выражены. Само лицо выглядело узким и треугольным, очень скуластым и мертвенно-бледным. Голова гонзака казалась больше туловища. Пленник был изящным, с тонкими костями, и худым. Веки его действительно были припухлыми, нависшими, а глаза - раскосыми. Впрочем, как и у всех гонзаков.

Но черты лица пленника не слишком поразили Акселя. Адъютанта ударило в сердце другое - его взгляд.

Он был такой спокойный и безэмоциональный… Будто этот человек находился дома, а не в плену. Глаза гонзака были уверенными, гордыми и безмятежными. Безумно светлыми. Очень темные, маленькие зрачки придавали им некую хищность, почти пристальную внимательность и проницательную осознанность.

Это были определенно глаза зверя, но необычного. Хитрого, умного и непокорного. Такого никогда не приручишь без его воли.

Аксель, казалось, совсем забыл, как дышать, не в силах оторваться от этих глаз. С трудом он сумел побороть эту магию. Взгляд Акселя скользнул ниже - прямо в вырез рубашки гонзака, где были…

- У него татуировки?! - вырвалось против воли у Акселя.

- Да, - мгновенно отозвался Таубе, - Наверное, он вор. У гонзаков принято метить преступников.

- Вор? - вскинул брови Аксель, - Как тогда его взяли на службу?

- Возможно, он просто порвал со своей семьей, - вдруг подал голос незнакомый офицер с винтовкой, - Когда гонзаки покидают свой клан, их метят. Я неплохо знаю их культуру.

- Это унтер-офицер Браге, - хмыкнул позади Таубе, - Он переводчик. И раз церемонии соблюдены, позвольте уточнить, Делагарди, что вы тут забыли?

Аксель подобрался.

- Мне без разницы, что вы тут собираетесь делать! - прошипел сквозь зубы Аксель, - Я здесь ради одной цели - не дать совершиться страшному! Мы - нация, которая гордится своей культурой! Я не дам вам попирать ее! Не позволю нарушить законодательство! По нашим правилам, если вы забыли, запрещено применять пытки к кому бы то ни было! Мне совсем не хочется знать, что творят там гонзаки… Это их дело. И их совесть. Мы не должны опускаться до их уровня! Мы должны беречь нашу честь!

Таубе вдруг захохотал и без всякого предупреждения со всей силы опустил свою ногу в тяжелом сапоге прямо на связанные руки пленника. Тот даже не дрогнул. Взгляд его не изменился. Остался проницательным и спокойным.

Но Аксель примерно представлял, насколько это было больно. У него перехватило дыхание от бешенства.

- Во время войны все законы отменяются, - хмыкнул Таубе, - Пытки только приветствуются. Не знаю, только окупятся ли они… Гонзаки очень выносливы. Но, может, следует поступить по-другому? Браге, как вы думаете, стоит ли нам попробовать уронить мужскую честь гонзакского зверя?

Унтер-офицер побледнел, Микаэль позади схватился за сердце, и только сам гонзак остался безучастным.

Аксель не сразу понял, что прапорщик имел в виду, а когда догадался (глупым он не был), то ярость разлилась по его венам, словно яд. Руки Акселя затряслись, но голова его оставалась холодной.

Аксель выдохнул воздух, скопившийся в легких. Ему было то жарко, то холодно, и хотелось задушить Таубе голыми руками. Аксель редко испытывал такое чувство - когда, казалось, он мог легко убить.

- Ах, все ясно! - делано спокойно сказал Аксель - он знал, что своего добьется только хитростью и трезвым рассудком, - Все с вами ясно, Таубе! Вы у нас с определенными наклонностями? Богопротивными наклонностями. И как вас земля держит, интересно? Бога не боитесь за такие мысли? Но ничего, суд святой все расставит по своим местам… Все мы там будем.

Аксель не слишком верил в бога. И не осуждал чьи-либо сексуальные отношения. Лишь бы к нему не лезли. Ни мужчины, ни женщины. Но если бы он бросился на Таубе, то это бы ничего не решило. Таких надо было давить морально.

Таубе, кажется, растерялся.

- У меня нет подобных наклонностей, - оскорбленно пробормотал Таубе, - Я всего лишь предложил метод…

- О, рассказывайте нам тут! - перебил его Аксель, - У нормального мужчины не возникнет такой мысли! Чтобы совершить подобный акт, мужчина должен находиться… Ммм… В состоянии страсти. Без этого ничего не выйдет. Получается, если вы совершите нечто подобное, то значит, вы испытываете определенные чувства к гонзакским мужчинам. Не очень эстетически приятным, как ни посмотри.

Аксель с каменным выражением на лице обернулся к унтер-офицеру.

- Вот вы, Браге, испытываете ли желание при виде этого гознака? - безмятежно уточнил у него Аксель.

Браге вздрогнул и перекрестился, попятившись.

- Вы что?! Не богоугодное это дело, - чуть ли не до слез поморщился унтер-офицер, - Как вы такое могли предположить?!

- Вот видите! - довольно изрек Аксель, - Так что если вы, уважаемый Таубе, надругаетесь над гонзаком, то мы все здесь сделаем про вас определенные выводы. А Церковь подвергнет вас анафеме, я уверен.

Аксель, отдышавшись, понизил голос и пробормотал себе под нос - так, чтобы слышали все:

- Эти мужеложцы уже везде! Ну, просто спасу от них нет!

Таубе стоял красный, как рак. Казалось, если бы прапорщик мог броситься на Акселя, он бы сделал это с большим удовольствием.

Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы в камеру внезапно не зашли двое. Полный офицер, которого Аксель оттолкнул с дороги, когда забегал в барак, и высокий мужчина в форме, с угрюмым лицом и насупленными, кустистыми бровями.

При виде последнего все разом поклонились (кроме гонзака, разумеется) и дружно выдохнули:

- Ваше превосходительство!

О, вот и командир штаба…

- И что мой адъютант делает на гауптвахте? - вскинул брови полковник Рамзаи.