По всей видимости, Кристофер Ньюпорт думал точно так же, ибо группа мужчин уже спускала шлюп. Смит вытянул шею. Нужно быть отважным человеком, чтобы после всего идти на риск встречи с дикарями, подумал он. Рана Габриэла Арчера еще не зажила, и у дикарей явно видны луки и стрелы. В шлюп сели Ньюпорт, Джордж Перси, Джон Мартин со своим сыном Джоном, плотник, с полдюжины рабочих и пара матросов. Двадцать человек, но Эдварда Марии Уингфилда среди них не было.

Смит стал вглядываться в берег, чтобы получше рассмотреть дикарей, но они исчезли. Шлюп был близко, и берег опустел. Он внимательно оглядел край леса, и уловил редкие промельки их теней за кустами и деревьями.

Ньюпорт первым ступил на берег, следом в нескольких шагах шел Перси. Капитан подождал, пока все соберутся позади него, и крикнул. Когда звук достиг палубы «Годспида», он превратился не более чем в слабое эхо, но тишина стояла такая, что Джон Смит скорее догадывался, чем слышал. Он видел, как Ньюпорт сделал несколько шагов вперед, остановился, затем поднял высоко вверх руки так, что пустой рукав опал на обрубке его руки. Он помахал, как бы показывая, что оружия у него нет, и наконец понятным всем жестом приложил правую руку к сердцу.

Листва на дереве явно шевельнулась. Ньюпорт крикнул снова. На кораблях все затаили дыхание. Отчаянная храбрость Ньюпорта завораживала и пугала. Поразит ли его стрела, вылетев из кустов? Или дикари повернутся и убегут?

Проклятье, как мне хочется быть там, на берегу, кипел от злости Смит. Приятно видеть смелость Ньюпорта, но на его месте следует быть ему.

Тишина повисла в воздухе. Низкорослые деревья зашелестели, и из них вышел дикарь. Высокий, гордый, он стоял на фоне зеленого леса. Он сделал два шага вперед, наклонился и осторожно положил перед собой на землю свой лук.

Показались остальные дикари, и скоро все пятеро стояли на берегу. Они не спеша ступали по песку, пока не подошли к англичанам совсем близко.

Для Джона Смита было пыткой оказаться лишь простым зрителем, а не участником этой сцены. Хотя он не мог слышать слов Ньюпорта, он различал жесты капитана и догадался, что они означали. Движения дикарей были непривычны, но по мере того как он наблюдал, они стали приобретать для него смысл. Они не собираются брать в плен, думал он, или запугивать пришельцев.

Ньюпорт продолжал жестами говорить о своей дружбе, словно не понимал ответа дикарей. Он в самом деле был не в состоянии разобраться в их движениях? Или нарочно прикидывается туповатым? От нетерпения сердце билось у Смита в горле. Он много раз вступал в переговоры с людьми, чьи наречия были непонятны другим. И у него всегда получалось лучше, чем у всех остальных.

В конце концов Ньюпорт, похоже, понял. Он повернулся и переговорил с Перси и остальными. Они, казалось, о чем-то поспорили. Затем два человека остались охранять шлюп, а остальные с оружием на плечах двинулись за дикарями по тропинке, ведущей в лес.

Они скрылись из виду за несколько секунд. Часовые у шлюпа устроились у мачты, держа мушкеты не по уставу, как если бы приготовились к долгому ожиданию. Джон Смит оставил свой наблюдательный пункт у поручней «Годспида» и помолился о ниспослании ему терпения.

Дорога в Кекоутан, май 1607 года

Покахонтас поджидала отца на тропинке, по которой ходил только он один. Она была твердо уверена, что он будет в хорошем настроении после утренних обрядов. Богиня реки Ахонэ не просила ежедневных пожертвований табака, но требовала каждодневных купаний в ее реках и океане. Все подданные королевства были обязаны исполнять обряд, причиной отступления служила только болезнь. Чистое тело было так же важно, как чистый дух.

Летом, когда вода в реке была теплой и нежно ласкала кожу, а мелкий песок манил к себе, Покахонтас иногда по два часа ждала, пока отец совершит омовение. В зависимости от настроения великий вождь брал с собой одну или даже нескольких своих жен.

Покахонтас прислонилась к росшему у тропы буковому дереву. Она никогда не посмела бы отыскивать его бухточку, так же как ее братья и жители деревни. Смерть грозила тому, кто незваным оказывался в принадлежавшей Паухэтану части реки.

Солнце стояло высоко. Она лениво наблюдала, как клюет на дорожке семена иволга. Прилетела ее товарка – всплеск цвета на фоне деревьев. Покахонтас смотрела, как выступают они в дружеском танце – одна перед другой. Они были такими яркими по контрасту с бледными людьми, занимавшими ее воображение. Окажутся ли они такими же бледными, как бог зла Океус, стоящий в капище? У чужеземцев, наверное, есть свои боги. То, что слышал Номех, не сделало их более привлекательными. Он сказал, что они странно одеты и пахнет от них, как от хорьков, но сам он их не видел. «А я должна, – с решимостью подумала Покахонтас, – должна их увидеть».

– Белоснежное Перышко!

Это позвал ее брат Секотин, один из охранявших отца этим утром.

Покахонтас вздрогнула и выпрямилась. Секотин игриво подтолкнул ее своим луком. Он всегда задирал ее без всяких на то причин. Она никогда не знала, до какой степени может на него положиться. Но что-то было в его глазах, какое-то непередаваемое выражение, из-за которого она сомневалась в его преданности. Но когда-нибудь она устроит ему взбучку за то, что он постоянно изводит ее.

– Он идет?

Секотин не успел ответить, потому что в ту же секунду из-за поворота появился Паухэтан. Рядом с ним была его последняя жена, его рука покоилась на ее плече. Еще одна из жен шла следом, собирая цветы по краю тропинки, а за ней шла личная стража Паухэтана.

– Покахонтас, ты ждала меня?

Великий вождь приветственным жестом протянул к дочери руку.

Покахонтас тут же заметила, что суровые черты его лица разгладились. Да, она выбрала верный момент, чтобы изложить свою просьбу. Волна любви к отцу охватила ее, и она улыбнулась.

– Да, отец, я хочу расспросить тебя о тассентассах.

Движением руки он заставил ее умолкнуть. Повернулся к женам, с улыбкой отсылая их прочь, затем приказал страже отойти за пределы слышимости. Он сел в тень, жестом пригласил ее присоединиться к нему, потом сказал:

– Ну так что, Озорница?

Покахонтас ответила довольной улыбкой. Отец всегда называл ее так. Он сам дал ей это прозвище, и оно было для него чем-то особенным, гораздо более сокровенным, чем Матоака – Белоснежное Перышко, – ее тайное имя. Ему нравилось, когда она храбрилась. А она знала, что может без опаски попросить его о чем-то и почти всегда получить разрешение.

– Отец, я хотела бы увидеть грязных людей.

– Увидеть их, Покахонтас? Но они на расстоянии дня пути от нас.

– Значит я должна пойти туда, где они. Я хочу знать, какие они.

Паухэтан нахмурился:

– Любопытство опасно, дочь. Многие из наших людей пошли, чтобы увидеть тассентассов, когда они впервые пришли на нашу землю. Некоторые не вернулись или вернулись только для того, чтобы заболеть и умереть. У бледных людей могущественное колдовство.

– Они уже приходили в наши земли. Ты так сказал во время праздника весны.

– Мы не часто говорим об этом, Покахонтас, но за прошедшие годы я видел их много раз. Последний раз, когда они потревожили наши берега, ты была слишком мала. Тебя тогда интересовали только твои игрушки и развлечения. В любом случае, все это не должно касаться женщин и детей.

– Но я больше не ребенок, и теперь они меня интересуют. Они, должно быть, приплыли из диковинной страны, раз они другого цвета.

– Ты слишком любопытна, Покахонтас.

– На весеннем празднике ты, отец, сказал, что собираешься изгнать их, но если они все время возвращаются, может, будет лучше разрешить им остаться. Мы можем принять их в свое племя, как делаем с другими покоренными людьми. Похоже, что, несмотря на все их колдовство, от них может быть прок.

Паухэтан добродушно фыркнул:

– Мы уже пробовали, но ничего не получилось.

Внезапно Покахонтас ощутила неуверенность. Она никогда не думала, что кто-то может быть могущественнее Паухэтана и сильнее его армии. Тассентассы, возможно, опаснее, чем она предполагает. Нужно сменить тактику, чтобы отец принял ее план.