— Чему вы так удивляетесь? — Спросил Брейд, наконец, успокоившись. — Не смотрите на мою ходьбу. Думаю, это проявление одного заболевания, одного из тысячи заболеваний, которые я изучаю. А вы, молодой человек, видитесь мне абсолютно здоровым. Прошли войну?

— Разумеется. — Ответил Кадзуя ровно таким тоном, каким можно ответить, казалось бы, пляшущему, казалось бы, врачу.

— И я прошёл. Аж две, вот только в первой не участвовал. Правда, то время на всех оставило свой отпечаток.

Пока Ник готовил к работе фотоаппарат, Кадзуя уже достал ручку с блокнотом.

— А те, с кем вы прибыли сюда, тоже воевали?

— К сожалению. — Глаза доктора невозможно было разглядеть за солнечными очками, но вот самодовольную улыбку ещё как. — Мои пациенты — жертвы войны, по большей части. Соединённые штаты сейчас переживают культурный и экономический подъём. Однако новое поколение детей уже прочувствовало: что-то с этим миром не так. Сельское хозяйство, можно сказать, заново родилось из пепла. Это время сложное, туманное.

— Я примерно понимаю, о чём вы хотите сказать, доктор.

— Но я предполагаю, что душевные травмы мало чем отличаются от физических страданий. Построенный на этой догадке тип лечения я называл… психоанализ. Я вижу, вы люди образованные. Не хотите кое-что попробовать? — У Брайда явно были большие планы на гостей. — Понимаете, человеческий разум — это такая же физическая вещь, как резина. Его можно растянуть во всех четырёх направлениях. — Улыбка внезапно покинула его лицо. — Поступим так, вы сейчас ляжете на диван, а ваш итальянский друг сядет в кресло рядом.

Репортёр с фотографом так и поступили. Затем каждый из них выпил по чашечке чая.

— Что ж, господин Кадзуя, давайте сперва поговорим о вашем детстве…

Голос доктора ощущался всё тяжелее и тяжелее. Руки у Кадзуи немели, глаза закрывались. Он стал подобен кукле.

— Увольте, господа. О том, как вы сюда прибыли через шторм и грозы расскажите потом. Простите, на чём я там остановился? Ах, да… Теперь… Поведайте мне всё, что вы знаете о «программе Гувера», подконтрольной Федеральному бюро расследований…

Часть 3

Через полтора часа солнце начало заходить. Зимние дни проходят быстро. Выходя из здания Кадзуя устало протирал глаза, уместив в корзинку велосипеда сладости с фотоаппаратом.

— Голова раскалывается…

— Не у тебя одного, Ник, не у тебя одного…

— Чай, которым он нас напоил, на вкус как рагу с сардинами. Та ещё дрянь!

Два журналиста в полумёртвом состоянии двигались к южным рубежам, пробираясь через Китайский квартал.

— Как быстро ты тогда отрубился, Кудзё? Сразу же?

— Ага… Наверное, больше в жизни к чаю не притронусь. Я вообще перестал слышать этого Брайда с его рассказами о психиатрии и войне.

Кадзуя направился домой в сторону Бруклина через Манхеттен. Он ехал вслед за водителем, включившим поворотник. Все спешили.

— Я же рассказывал, что хоть и итальянец, но все связи с мафией оборвал?

— Рассказывал. Ещё утром.

— Когда-то я хотел стать частью мафии, но потом увидел, что стало с одним очень близким для меня человеком, который вошёл в такую организацию, и отступил. На самом деле я стал фотографом потому…

— Какой бы путь ты не выбрал, Ник, у такого человека как ты всё полу…

— Потому что с детства у меня проявилась тяга к огнестрельному оружию. И когда я фотографирую людей, то представляю, будто бы стреляю в них из пистолета.

— …чится. Стоп! Ты шутишь?

— Тут не особо и шутить получается. Я прошёл через три мафиозные семьи. Это страшно. Особенно когда видишь, в какую сторону развернулась судьба людей, живших с тобой под одной крышей. Моего друга звали Карлос Коппо. Мы выросли вместе. Но, признаться, с давних пор не пересекаемся.

— Карлос Коппо? — Зрачки у Кадзуи расширились. — Не хочу тебя напрасно обнадёживать, но, похоже, он четыре раза появлялся в субботнем шоу «Мир мафии», если у меня всё хорошо с памятью.

— Реально?.. Ну и даёт! Год назад он прислал мне письмо, хвастался уважением в бандитских рядах и новым доставшимся ему пулемётом. Конструкторами этого пулемёта стали двое студентов-физиков, итальянского происхождения. Собрали, как говорят, «совершенно случайно». На вид он совсем крошечный, но, когда выяснилась его способность выпускать очередь по двадцать снарядов в секунду, каждый из которых способен прострелить человека насквозь, заказчики навалились точно пламя по лесу прошлось.

— Ты все тайны мафии хочешь мне выболтать?

— У меня с тех времён дома завалялся один пистолет даже! Круто, правда ведь? — Крикнул Ник в сторону пересекающей мост толпы.

Ночь покрывает Нью-Йорк. Издалека отсюда виднеется статуя Свободы. Проехав меж городских высоток, Кадзуя возвращается в ветхий захудалый квартал и останавливается около площади европейского вида у четырнадцатого дома. На последней из десяти каменных ступенек, свернувшись калачиком, сидела девушка.

— Ви…

Серебряные пряди подымались зимним бризом, тёмная сетчатая вуаль затмевала глаза, а возле веточки лаванды на туфлях с каблуком нашёл себе место лунный свет.

— Что случилось?

Волей-неволей Кадзуе пришлось замедлить шаг.

— Просто не знаю, что же мне делать. Казалось, я, наконец, нашла милое моему сердцу место. — Хмуро ответила Викторика.

В тот миг дверь дома распахнулась. На пороге появился рыжеволосый консьерж.

— К вашему сведению, господин Кудзё, эта прекрасная девушка уже час сидит здесь и ждёт вас. Я не видел ничего подобного с той поры, когда дома у меня жила мелких размеров собачонка и каждый раз по моему возвращению неслась навстречу.

— Эй!

Викторика уже приготовилась ответить консьержу соответствующим образом, но, не успела она повернуться, дверь захлопнулась также быстро, как и открылась. Кадзуя же знал, что в таких случаях ничто, кроме мятного варенья, Викторику не задобрит.

— Викторика, ну не грусти. Я купил тебе ягодное варенье с шоколадной крошкой, апельсиновое, лимонное.

И лишь Ник вовремя понял: что-то здесь не чисто.

— А почему ты так долго ждала нас?

Викторика отвернулась от него, пропустив слова мимо ушей.

— Тебя-то какими судьбами сюда занесло?

Ник хотел было ответить, но вдруг… замер.

— Погодите… А как мы попали в Бруклин?

— Ты о чём?

Ник осмотрелся дважды, пейзажи вокруг разнились с привычными. Викторика на сей раз не оставила его без внимания. Более того, она перескочила на вторую ступеньку, глаза её открылись на пределе возможностей, на лице отразился испуг.

— Я к этому времени уже возвращаюсь домой! Неужели мы настолько заболтались!

— Да что с тобой такое?

Викторика мигом юркнула в дверной проём, так и не появившись. Но на настроение Ника это никак не повлияло, голова продолжала раскалываться.

— Какого чёрта я здесь делаю? Кудзё! Мы должны были распрощаться с тобой ещё на той стороне моста и разойтись по домам!

Как только Кадзуя осознал всё произошедшее, они с Ником вернулись в Манхеттен. Наступала глубокая ночь. Обычно вечно улыбающийся Ник выглядел понурым. Блики света, тишина. Только чёрная машина двигалась позади.

И, проехав в Гринвич-Виллидж, друзья останавливаются у статуи каменного льва. Морда его смотрит высокомерно и цинично. Нехотя, они подходят к двери.

Через секунду на пороге появилась Ребекка.

— А, это ты Ник… — произнесла она неожиданно расслабленным и тихим голосом.

— Близиться ночь, вот я за тобой и пришёл.

— Ну… пошли… — вяло ответила Ребекка.

Отношения Ника и Ребекки начались ещё в детстве. Шли они, держась за руки, и, если только и отходили от друг друга, так не более чем на расстояние, равное двум футам. Ожившая сцена из фильма.

— Кстати, ты не помнишь Карлоса Коппо?

Ребекка кивнула.

— Конечно помню. Тот Карлос, который обратился к преступному миру. Хороший был человек. Не знаю, что и сказать. Это связанно с газетой?