Коварство и ложь текут в твоих жилах,
Ты в спину кинжалы вонзаешь, шутя,
Пройди свою жизнь даже до половины,
Да хоть до конца по недобрым путям,
Но ты проиграешь Флоренции старой,
Что дряхлой старухой сидит на реке,
Где прошлое в тень заползает устало,
Грядущее врет, настоящего нет.
На статуи тупо глядят ротозеи,
Ты с ними, ты просто один из толпы,
Как душно и страшно в старинных музеях,
Где царствуют тени былой красоты…
Мрачное стихотворение, родившееся стремительно, вполне отражало настроение Саши. Он уже жалел, что приехал в этот город. Лучше было бы снова оказаться в Риме. Или уехать дальше, на север, в Венецию… Не думать ни о прошлом, ни о будущем… В этот момент зазвонил мобильник, на экране высветилось имя Эма. – Ты где? – послышался в трубке взволнованный голос. – Я уже здесь, во Флоренции! Я на вокзале, только что приехал. Сразу сорвался и примчался! Где ты? Я на вокзале, здесь… Я сейчас буду, ты скажи где! Темпераментный Эм еще раз пять сообщил Саше, что он находится на вокзале и сейчас будет и чтобы Саша сообщил, где он находится. При этом Саше не давали возможности даже ответить, обрушивая на него ураган эмоций. Саша не ожидал, что Эм примчится так быстро. И Саша слегка растерялся. Эм появился на набережной минут через двадцать и бросился на шею Саше с радостным криком, как будто не видел его много лет. Прохожие с любопытством поглядывали на них. Охрана напряглась. – Ал, Ал, Ал, – повторял Эм. Они как-то быстро стали называть друг друга Ал и Эм. – Снова вижу, обнимаю, целую, – бормотал Эм. Его появление было подобно мощной волне, разом смывшей дурные мысли Саши. И всё вокруг как будто изменилось, Флоренция заиграла новыми красками, город как будто заново открывался Саше, точнее его Саше открывал Эм, который тут же поволок его по узеньким улочкам. Больше всего Саше хотелось увидеть дом Данте. Саша в свое время одолел «Божественную комедию», чем очень гордился. И нисколько не обижался на поэта, поместившего таких как он – мужеложцев – в один из кругов ада. Домик Данте, зажатый в узком проулке, ему понравился, и он был очень разочарован, узнав от Эма, что это всего лишь поздняя реконструкция. Как и статуи на площади Сеньории – всего лишь копии. Впрочем, Эм не дал Саше грустить, он радостно таскал его по городу, они перекусили в какой-то забегаловке, а потом снова гуляли. Все это время охрана неотступно следовала за ними, хотя и держалась на расстоянии. Эм и Саша ловили на себе любопытные взгляды прохожих. На самом деле смотрелись они довольно красиво: один темно-русый с серыми глазами и пухлыми губами, другой черноволосый с голубыми глазами. Оба были одеты стильно и даже броско, но без пошлой карнавальности, к которой склонны некоторые геи. Это просто была красивая пара, на которую засматривались и женщины, и мужчины. Саше теперь было легко с Эмом. И когда вечером они оказались в шикарной квартире близ дворца Медичи и, наконец, уединились, то Саша снова не чувствовал неловкости, которую ощущал при их встречах в Казиньяно и Риме. Да, он видел, что Эм влюблен в него. И Саше это нравилось. Сам он был слегка сдержан, даже чуть холоден. Но эта холодность, казалось, только заводила Эма. Однако в какой-то момент Эм сник. – Тебе все-таки не нравится, – проговорил он, опустив длинные, пушистые ресницы. – Что не нравится? – не понял Саша. – Сам знаешь что, – теперь и голова Эма опустилась, и сам он сжался. Саша недоуменно на него посмотрел, а потом понял, что Эм имел в виду. Свою задницу, разумеется. И тут Саша заржал. До него дошло: хитрый Эм принялся бить на жалость. Давно Саша так искренне не смеялся, откинувшись в кресле и дрыгая ногами. Эм непонимающе смотрел на него, голубые глаза широко распахнулись, в них были недоумение, надежда и… любовь. А Саша перестал смеяться, пристально глядя на Эма. В серых глазах загорелся огонек, который с каждой минутой становился все ярче и ярче. Но его свет был холодным, похожим на свет далеких звезд. Эму на миг стало не по себе, словно на него смотрел пришелец из другого мира. Пришелец – таинственный, пугающий, недоступный. Но удивительно властный, притягивающий к себе. Этого пришельца хотелось любить до самозабвения. И ему хотелось… повиноваться. По телу Эма пробежала сладкая дрожь. Он никогда не испытывал ничего подобного. На самом деле Саша сейчас сам не понимал, что с ним происходит. Он и раньше чувствовал в себе изменения, но сейчас они как будто пробились сквозь старое и забили мощным фонтаном… *** Москва, апрель 2008 года Бронированный «мерседес» Мурзина в сопровождении джипа охраны летел по шоссе в направлении «Внуково». Зазвонил мобильный. – Да. Что? Я в курсе. Что? И там тоже? Обыск? Да. Понимаю. Круто взялись ребята. Очень круто. Но ты знаешь, что делать. И не волнуйся. Ко мне им не подобраться. И к тебе тоже. Они не посмеют. Всё, извини. Не могу сейчас говорить. Мурзин отключил звонок и выругался. Трудно было оставаться спокойным, когда земля горит под ногами. Его обложили. Обложили плотно, и был большой вопрос, сможет ли он вырваться из западни. В Москве шли обыски сразу по нескольким адресам. Его MG банк пока не трогали. Формально прицепиться было не к чему. Все следы были давно подчищены. А если где-то что-то и оставалось, то было слишком много влиятельных людей, крайне не заинтересованных в том, чтобы эти следы привели к его банку. Мурзину хорошо была известна судьба многих российских бизнесменов, уверенных в своей неуязвимости и либо оказавшихся за решеткой, либо прозябавших в эмиграции. Все эти бизнесмены совершали оду и ту же ошибку: они пытались воевать с государством. А Мурзин никогда с государством не воевал. На самом деле он всегда защищал государство. И когда служил в армии. И даже сейчас, когда стал крупным бизнесменом. Он никогда не шел на конфликт с властью. Не демонстрировал политических амбиций. Да, он занимался выводом на Запад капитала коррумпированных российских чиновников. Понятно, что интересам государства это не соответствовало. Но если бы этим не занимался он, то занимался бы кто-то другой. Коррупцию Мурзин рассматривал как необходимость и неизбежность. Как вечную мерзлоту за Полярным кругом, где никогда не вырастишь ананас, сколько ни пытайся. Но и в вечной мерзлоте можно жить. А если вечная мерзлота растает, то океан затопит целые страны и даже континенты. Осушите болота с их ядовитыми испарениями, зловонием комарами, и получите экологичекую катастрофу. Искорените коррупцию, и общество погибнет. Как погибнет человек без иммунитета. Так рассуждал Мурзин.
Он использовал то, что оседало в его карманах, на проекты, которые, по его мнению, были в интересах государства. Тот же «Сокоде» в Чамбе. Мурзин был убежден, что контроль над этим месторождением титана отвечал не только его личным интересам, но и интересам его страны. И свою войну с Хейденом рассматривал не только как личную войну, но и как войну за интересы своей страны.
Мурзин не собирался донкихотствовать и не питал иллюзий по поводу того, что кто-то оценит его позицию. Нет, конечно. На него сейчас шла сильнейшая атака. В России она была инспирирована Силецким, на Западе за этой атакой стоял Хейден. Приходилось воевать сразу на два фронта. Но Мурзин был уверен, что справится. У него были для этого все возможности. Силецкий могущественен, но не всесилен. Он из старого поколения олигархов, которые выросли из советского чиновничества благодаря своим связям. Теперь такие не в чести. Да, Силецкий может дергать за ниточки, может строить козни, может натравливать на врага следственные органы. Но он – не государство. В войне Силецкого и Мурзина государство однозначно встанет на сторону Мурзина, потому что он куда лучше старого жулика Силецкого знает, что нужно государству. И потому Силецкий может выиграть все сражения у Мурзина, но войну он проиграет. Обязательно проиграет. Мурзин уже расправился бы с Силецким, если бы не «второй фронт», который открыл против него Хейден в Европе. Вот это было куда опаснее. Да, у Хейдена немало врагов в Европе, те же французы его ненавидят за то, что тот увел у них из-под носа целую страну, богатую природными ресурсами. Но следственные структуры на Западе куда более независимы, чем в России. И с ними нельзя полюбовно «решить вопрос». Хейден дал им опасный компромат на Мурзина. Компромат, касающийся перекачки денег российской элиты на Запад. Это означает, что в Европе Мурзину угрожает арест. Но Мурзин не колебался. Он решил лететь, как только ему показали видеозаписи, сделанные его людьми в Казиньяно. Там Хейден был вместе с его мальчиком.
