- Понял вас, – по-прежнему бесстрастно произнес Мурзин. – Я могу его увидеть?

– Мы ввели его в искусственный сон. – Все равно, – в глазах Мурзина полыхнуло черное пламя, от которого врач поежился. – Я просто хочу взглянуть на него. Хотя бы взглянуть. Понимаете? – В реанимацию вам нельзя, – произнес врач. – Но… есть окно из коридора. – Благодарю, – сухо сказал Мурзин. Через пять минут он уже смотрел на Сашу через внутреннее окно. Рот и нос Саши был скрыт кислородной маской, в правую руку был вставлен катетер. Больше всего Мурзину хотелось разбить кулаком чертово стекло, запрыгнуть в палату, покрыть поцелуями мальчика и больше не выпускать его из рук. Никогда. Его мальчик… Уже в третий раз он оказывался под ударом. Мурзин до крови прикусил губу. Три раза! И каждый раз жизнь Саши висела на волоске. Ну, может быть, за исключением самого первого раза, в Париже, когда целью был не Саша, а его телохранители. Но это мало утешало Мурзина. Он делал все, что мог. Он окружил мальчика плотным кольцом охраны. Но и это не помогло. И Мурзин знал, что даже в его собственном доме, за крепкими стенами Саша не будет в безопасности. Потому что в доме завелся крот. Определенно, среди охраны. Потому что только охрана знала, что Саша отправится на злосчастный прием вместе с Мурзиным. Значит, надо вычислить предателя. Плохо то, что теперь он не мог доверять даже собственным телохранителям. И он не мог доверить им жизнь своего сероглазого мальчика. Нужны были экстренные меры. Охрана Саши будет сменена полностью. Из старого состава останется только Владимир. Его, по-хорошему, тоже надо бы заменить, но в охране важна преемственность. К тому же, Владимир слишком обязан Мурзину, который когда-то в буквальном смысле спас его родителей и братьев от неминуемой смерти. Да и его самого тоже. Владимир не пошел бы на предательство. У него нет мотива. Ни морального. Ни финансового (уж о жалованье шефа охраны и его накоплениях Мурзин знал все, вплоть до того, в каких банках они лежат, а также номера кодов банковских ячеек). Но для перестраховки за Владимиром тоже нужно приглядывать. Было лишь два человека, на которых можно было целиком и полностью положиться. Его рабы. Добровольно связавшие с ним свою жизнь. Михаил и Олег. Михаил на эту роль не подходил. Мурзин слишком хорошо знал, какие эмоции и демоны скрываются за внешним бесстрастием и покорностью этого человека. Если Михаил возьмется за дело, то все пойдет вразнос. Мурзин не удивился бы, если бы в запале его раб перестрелял всю охрану. Он же помнил его по службе в спецназе, знал на что тот способен, какие кровавые следы он оставлял там, где не следовало оставлять никаких следов. Михаил прекрасно сам все понимал и знал, что сам не способен себя контролировать. Ему всегда был нужен был командир. И не просто командир, а хозяин. Господин. Повелитель. Жесткий. Держащий его в ежовых рукавицах. И потому он прилепился с Мурзину как к спасителю от демонов, терзавших его внутри. Михаил тоже понадобится. Но он сыграет другую роль. А контролем и расследованием займется Олег. Он не такой жесткий как Михаил. Да, эмоциональный, тоже со своими демонами. Но не такими опасными. Олег идеальный исполнитель, к тому же обладающий цепким умом. Поэтому именно ему и предстоит выявить предателя. А Сашу нужно будет оградить от предательских ударов. И не просто оградить. В начавшейся тотальной войне всех против всех Мурзин не сможет быть все время рядом со своим Младшим. Но Младшему нужен наставник. Опытный, но в то же время такой, который не станет тащить сероглазого принца к себе в постель. И Мурзин знал такого человека. А пока… пока он разберется с тем щенком, который отравил Сашу… *** Аэропорт Домодедово, январь 2008 года Вячеслав Николаевич Долгоньков только что прошел паспортный контроль и личный досмотр и теперь с видом хозяина жизни двигался вдоль бесконечных витрин дьюти-фри в зоне международных вылетов московского аэропорта «Домодедово». Но перед этим Вячеслав Николаевич (проще говоря, Славик) конкретно зассал. Да, ему заплатили большие деньги, на которые в Европе можно жить припеваючи минимум год. Ему сделали шенгенскую визу и купили билет на авиарейс во Франкфурт, откуда он должен был вылететь в Афины… Там уже была снята квартира. А потом… Воображение рисовало Славику, как в него, такого юного и такого неотразимого, влюбится без памяти богатый грек, у которого в собственности будет остров с шикарной виллой, где будут бассейны, фонтаны, прислуга… И много-много секса. Ну, и денег, конечно. Правда, опыт в эскорте подсказывал Славику, что богатые клиенты ограничиваются одним-двумя трахами, а потом ищут себе новую постельную грелку. Сколько раз красавчик Славик пускал слюни, полагая, что уж вот этот точно на него запал, и уже видел себя в роскошной тачке – надменного, холеного, провожаемого завистливыми взглядами, летающего то в Европу на шоппинг, то на дорогие экзотические курорты… Но всякий раз происходил облом. Славик был мальчиком на один-два раза, хотя в постели всегда старался вовсю, удовлетворяя самые грязные прихоти старых пердунов с дряблым телом, от одного вида которых хотелось блевать. А Славик хотел роскоши и всеобщей зависти. И когда накрылась «фирма» Игоря, он просто взбесился. Образования у него не было. Работать (кроме как в постели) Славик не желал, полагая, что он, такой нежный и хрупкий, просто не создан для работы. Он создан для яркой, шикарной жизни! И чтобы все вокруг ахали и пускали слюни. А теперь из-за мудака Игоря, попавшего в автокатастрофу, накрылся медным тазом даже тот доход, который Славик имел. Славик материл Игоря последними словами. Да чтоб он сдох теперь, этот паралитик! Из-за него, мудилы, все пошло наперекосяк. Славик пытался самостоятельно выходить на клиентов. Удалось всего пару раз. Многим клиентам его жопка просто приелась. Другие привыкли иметь дело с посредниками и не клевали на предложения мелкой шлюшки, дабы не светиться. К тому же, Славик знал, что без «крыши» работать опасно. В принципе, были «фирмы», подобные той, в которой состоял Славик. Но конкуренция красавчиков на этом рынке была слишком острой. Ценились свеженькие. А Славик давно принадлежал к разряду «бывших в употреблении». И он понимал, что в конце концов ему светит какой-нибудь дешевый бордель с триппером в нагрузку. И это еще в лучшем случае. Поэтому, когда Славик узнал, что ебанашка Забродин умудрился склеить богатого любовника, да не просто богатого, а практически олигарха, он взбесился. Это было несправедливо! Так не должно было быть! Так просто не могло быть! Ведь этот Забродин, всем же известно, был ебанутым на всю балду! И ничего из себя не представлял. Ну ничего же! Ноль. Особенно по сравнению с красавцем Славиком. Ну что в этом Забродине такого? Обычный, каких на улице полно.

Правда, Славику было доподлинно известно (уж он умел собирать сведения), что это чмо Забродин был самым прибыльным «проектом» Игоря. Что на Забродина постоянный спрос, тогда как на красавчика Славика спрос то был, то нет (как и на большинство других мальчиков Игоря). Славик утешал себя тем, что у ебаната Забродина – особая клиентура, грязные извращенцы, которые этого мудака сношают как могут – дилдаками и вобще всем, что его заковывают в наручники, порют, терзают… Ну что взять с него, ебанат для извращенцев. Холененькое тельце Славика покрывалось мурашками, когда он себе это представлял. Ведь он, Славик, весь такой хрупкий, воздушный, был создан для поцелуев, любви и неги. Не то что этот губошлеп с круглыми глазищами как у кота. Но этот губошлеп теперь катался как сыр в масле. Точнее, катался на дорогих тачках, с крутой охраной, жил в роскоши. Почему он, а не Славик? Почему все лучшее достается долбоебам, а те, кто создан для сладкой жизни, вынуждены продавать себя за бесценок?

От безысходности Славик все-таки устроился работать. Но не секретарем у крутого шефа, как он всем врал направо и налево, а мальчиком на ресепшене в задрипанном фитнес-клубе. Причем ему доверяли только следить, чтобы на ресепшене всегда был запас чистых полотенец. А грязные полотенца Славик должен был оттаскивать в стирку. Это было ужасно. Мысли о том, что пока он своими нежными ручками с маникюрчиком катит тележку с вонючими полотенцами, Забродин в это время валяется на шелковых подушках – эта мысль просто душила Славика. Он, конечно, строил глазки мужикам, приходившим в фитнес-клуб, но основную массу клиентов составляли быдло-натуралы. Латентные геи, конечно, тоже были, но Славик наметанным глазом сразу определял, что бабок с этих нищебродов не слупишь. Славик погружался в депрессию, как вдруг все изменилось. На него вышли. И (вот уж чудо) предложили работенку. Разовую, но такую, что решала все его проблемы. Надо было явиться на прием и незаметно подложить таблеточку в бокал одному типу. За это обещали гигантские по меркам Славика бабки, срочную шенгенскую визу и даже жилье в Греции. Само собой, билет на самолет. Славик, конечно, был очень жаден, но в то же время очень труслив. И дураком точно не был. Он сразу понял, что таблеточка – вовсе не слабительное. Что его втягивают не просто в криминальное дело, но в такое дело, за которое дают вплоть до пожизненного. Поначалу здравый смысл, приправленный трусостью, возобладал. Славик отказался. Но человек был настойчив. И он был явно из тех, кто умеет убеждать. Славику объяснили, что он может отказаться, но тогда до конца жизни будет таскать грязные полотенца или вообще мыть полы. Уж об этом позаботятся. Эта перспектива ужаснула Славика. Его мечты о шелковых простынях и белых мерседесах превращались в груду грязных, вонючих полотенец. Но трусость все еще брала верх. Тогда незнакомец показал фотографию чувака, которого следовало травануть. И тут челюсть Славика отпала, а мозги забулькали как закипающий самовар. С фотки на него смотрел Забродин. Он был снят на каком-то светском мероприятии. В дорогом, очень дорогом костюме. Brioni, застонала душа Славика. Причем подогнанном точно по фигуре. С золотыми запонками. Марку часов Славик не определил, но ему было ясно, что это нечто супердорогое, швейцарское, эксклюзивное. Но добило Сашу лицо и осанка ебаната. Это чмо, в чью задницу вбивали дилдаки, кого пороли, кому ссали в рот и макали головой в унитаз, стоял с прямой спиной, чуть приподнятой головой и отрешенным видом. В серых глазах Забродина плавал лед, пухлые губы были чуть приоткрыты. Он смотрел с фотографии на Славика и как будто не замечал его. Да, как будто Славика вовсе не существовало для этого высокомерного типа, только-только высунувшего голову из унитаза и вынувшего дилдак из жопы (а может, дилдак и сейчас был в его разъебанной дыре). Славика захлестнула зависть, переходящая в ненависть. Да сейчас он ненавидел весь за мир за его несправедливость! Он ненавидел ебаната, чмошника, грязную жопу – одним словом Забродина, потому что на фотке с шикарного приема должен быть не этот мудак с глазами как у кота, а он, Славик! Это Забродин должен таскать вонючие полотенца и улыбаться нищебродам-натуралам, горбатясь за копейки, а не он, Славик! И Славик согласился. Ему растолковали, чтобы он был готов в любой момент. Потому что Забродин находится под усиленной охраной и трудно заранее определить момент, когда к нему можно будет приблизиться. Славик ждал. На него накатывала то лютая ненависть, то дикий страх, переходящий в панику. Да, он хотел уничтожить Забродина, очень хотел денег и жизни за бугром, но очень боялся. Ухоженное тельце покрывалось мурашками, наманикюренные ручки тряслись, хорошенькие губки дрожали, глазки-пуговки испуганно моргали. День настал. Славику заранее доставили костюмчик, специально пошитый на него. Вручили банковскую карточку. Паспорт с годовым шенгеном. Авиабилеты. Адрес в Афинах. Отвезли на шикарной тачке в особняк рядом с Павелецкой. И сказали, что если он не сделает то, что надо, то вместо шикарной жизни в Европе его ждет канализационный люк, откуда может быть когда-нибудь извлекут его вонючие останки, обглоданные крысами. Славик не сплоховал. Задавил в себе страх. Зато подогрел ненависть. И сделал все что нужно. Ему ни капельки не было жалко этого мудака Забродина, который как быдлом был, так быдлом и остался и даже не оценил вкус «Вдовы Клико», заботливо преподнесенной ему Славиком (правда, Славик и сам пробовал «Вдову» впервые в жизни, но теперь надеялся смаковать ее регулярно). Он удирал из Москвы в тот же день, последним рейсом «Люфтганзы». Его снова охватил страх. Его могли заснять видеокамеры в зале приема. Или… вот этого Славик боялся больше всего на свете: его могли ликвидировать как ненужного свидетеля. Славик знал, что очень часто киллеров, выполнивших задание, быстро ликвидируют, чтобы замести следы. Поэтому по пути в аэропорт он едва не обоссался от страха. А потом дрожал, стоя в очереди на паспортный контроль: а вдруг он уже внесен в какую-нибудь базу данных, и сейчас его задержат прямо у стойки, на его нежные ручки наденут наручники и… Пока пограничник, не спеша, проверял его паспорт, Славик пережил, как он думал, самые страшные минуты в своей жизни. Вот… вот… сейчас. Замигает красная лампочка. Или еще что-то такое… «Вы задержаны, гражданин Долгоньков». Славик был на грани обморока. И когда он услышал тяжелый шлепок печати на паспорт, то готов был броситься на пограничника и поцеловать того взасос, но мешало стекло. В транзитной зоне Славика охватила эйфория. Он свободен. Он богат. Его ждут Афины! Европа у его ног! Где-то там его богатый любовник, которого он встретит скоро, очень скоро! Вилла на острове! Ванна с шампанским и лепестками роз! Жаркий секс на мягкой постели под огромным балдахином! Прислуга, охрана, восхищенные и завистливые взгляды… И он, Славик, изящный, красивый, надменный, недоступный. Ошалевший Славик метался по магазинам дьюти-фри, выбирая себе шмотье поярче, побрендовее. Он потратил в общей сложности около пяти тысяч зеленых, когда, наконец, решил остановиться, рассудив, что остальное докупит уже в Европе, которая через несколько часов будет устилать его путь розами и лилиями. А Забродин… Да просто забыть. Ничего не было. Ничего. Ничего. Есть только он, Славик, молодой, неотразимый и прекрасный… Славик уже двигался к воротам рейса на Франкфурт. В руках у него были пакеты с тряпьем, накупленным в дьюти-фри, он вилял попкой и задирал красивую голову, глядя на окружающих с высокомерием истинного принца. И тут взгляд его упал на человека, стоявшего у входа в отстойник, где шла посадка на франкфуртский рейс. Мужчина, может быть, чуть старше 30-ти лет, с зачесанными назад волнистыми, чуть длинными волосами. Рядом с ним стоял высокий, мрачный мужик. Такой шикарный брутал, как в другое время определил бы сам Славик. Но сейчас он почувствовал, как в животе возникает холодный комок страха. Эти два типа смотрели прямо на Славика. Тот, что помоложе, улыбался одними губами – это была улыбка охотника, увидевшего добычу. Тот, что постарше, смотрел на Славика не просто мрачным, но свирепым взглядом. Рот Славика нервно задергался. Инстинкт подсказывал ему, что надо удирать. Или начинать вопить во всю глотку, что угодно, хоть «Караул, убивают!», хоть «Пожар!» Но во рту пересохло от страха, язык прилип к небу. Тело стало ватным, ноги свинцовыми. И Славик с тоскливым ужасом смотрел, как эти двое направляются к нему. Он видел свирепые глаза брутала. Точнее, видел в них свою смерть. Двое подошли вплотную, Славик почувствовал укол в руку, через одежду. Он не успел и пискнуть, как перед глазами все закружилось. Он зашатался, пакеты с брендовыми шмотками выпали из рук, тело стало медленно оседать. – Парню плохо, надо его в медпункт отвести, – услышал он громкий голос над самым ухом. – Мы отведем, не беспокойтесь, тут рядом. Славик отключился.